«Каждый заботится о своих интересах. Если Путь захватит Землю, наша организация будет расконспирирована и уничтожена. У нас с вами разные начала отсчета. Для вас Земля — центр Вселенной. Для нас — эпизод. Важный, многообещающий, и тем не менее…»[14]
Те же ограничения касаются и средств связи, особенно сверхдальней, межпланетной и тем паче межзвездной. Для того чтобы отправить сообщение в «материнский мир» пришельцев, нужна совместная мощь сотен тысяч их «мыслящих». Для связи внутри планетной системы хватит и пары сотен, но их-то у оставшихся на Земле десантников и не было, особенно после разгрома, учиненного спецотделом. А значит, о дальней «ноосферной» связи можно было забыть. Да и в пределах Земли максимум, на что они теперь способны, это обмениваться краткими сообщениями на расстоянии в две-три сотни километров.
Оставалось единственное решение — использовать аппаратуру землян. Да-да, те самые радио телескопы и «Пионеры». Пусть цивилизация пришельцев давным-давно не пользуется радиоволнами, подобно тому, как земляне не пользуются гелиографами, но в экстренных случаях они способны обратиться и к архаике. Так летчик сбитого самолета спешит просигналить спасательной вертушке при помощи специального зеркальца из НАЗа, и пилоты этот сигнал прочтут и примут меры.
Точно так же, чтобы наладить хотя бы одностороннюю связь с ожидающими на дальней периферии Солнечной системы «коллегами», застрявшие на Земле десантники готовы были на любые ухищрения. И тот, кто полагает, что на золотой пластинке, отправленной в дальний космос с «Вояджером», содержалась только презентация на тему Земли и ее обитателей, рискует сильно ошибиться.
Ну ладно, хватит о пришельцах, пора и о себе, любимом. Например: как обстоят дела с приснопамятным «обязательным списком попаданца в себя»? А что, не так уж и плохо, если вдуматься…
Пункт «Перепеть (переписать) хиты девяностых». Выполнено, если брать в зачет состоявшиеся концерты. Правда, хиты больше из числа «широко известных в узких кругах», да и выхлоп скорее моральный, нежели финансовый. Но все равно галочку ставим.
Начистить хари гопникам, третировавшим попаданца в детстве? Как-то пока обошлось, и даже без ущерба для дела — авторитет у альтер эго сейчас таков, что нелегко представить, как его попробуют чморить. И дело не в подвигах на ниве мордобоя, просто… не вырисовывается. Ни в школе, ни тем более в классе. Так что вполне заслуженная галочка.
Затащить в постель свою первую школьную любовь? Эта тема для меня сейчас табу. Что, кстати, довольно странно — с юношеской потенцией у альтер эго все тип-топ, да и стремление присутствует. Может, авторы попаданческих книг недооценивали степень пуританства нынешнего воспитания? Или сознание шестидесятилетнего «я» дает бонусы в плане самоконтроля в столь деликатной области? Как бы то ни было — прочерк.
Невиданные успехи в учебе и спорте. Достижения на ниве сценического фехтования и внезапно прорезавшийся интерес к серьезной литературе принимаются? Отлично, галочка…
Предупредить о предателях, маньяках, перебежчиках и грядущих солнечных затмениях? Здесь пока ставим вопросик. Тема серьезная, виды на нее имеются. Но — потом. Москва не сразу строилась.
Что там еще? Ага, деньги. Стремительно обретаемая финансовая самостоятельность, граничащая с неправедным обогащением? А, собственно, зачем? Вы удивитесь, как мало надо советскому восьмикласснику, при условии, что семья не бедствует, а взрослое «я», притаившееся в мозгу, подвергает столь вожделенные для прочих сверстников импортные джинсы и диски, пластинки американской жевательной резинки, плоские, размером с кирпич, кассетные «Панасоники» безжалостному осмеянию. К тому же осознание возложенной на нас миссии накладывает отпечаток, трансформируя реальность в сторону переоценки значимости большинства материальных благ. Нам бы мир спасти, а тут — какие-то штаны, хотя бы и заграничные…
Тем не менее отбрасывать тему «оборотных средств» не стоит. Конечно, Женьке приятно и Миладку сводить в кафе-мороженое, и свежий диск «АББА» купить на толкучке возле «Мелодии», но есть соображения и посерьезнее. Особенно в свете «вновь открывшихся обстоятельств» вроде информации о десантниках в текущем семьдесят восьмом году или стрелка с Бештау. А вдруг понадобится срочно бежать на другой конец страны, а то и вовсе за границу? Или раздобыть что-то такое, к чему без серьезной суммы не подступиться? Да, наконец, просто деньги на такси — полезно иметь возможность быстро перемещаться по городу, тем более что о пробках тут пока не слыхали. Так что деньги нужны, хотя бы для того, чтобы не думать о подобных коллизиях.
И способ добыть их имеется — точь-в-точь такой, что описан в чтиве про попаданцев. Клады. Нет, не запрятанные на чердаках или в подвалах жестяные банки с царскими червонцами или тещиными бриллиантами, самые обычные, советских времен, захоронки с пачками купюр, бывших тогда в ходу. Те, кто готовил меня к переброске, заставили вызубрить наизусть местонахождение дюжины таких «кладов», содержащих солидные суммы в рублях и валюте. Происхождение? Проще простого — из архивов Московского УВД. Мало ли в уголовных делах материалов о спрятанных, а потом найденных в рамках следственных мероприятий свертках, сумках, портфелях, даже чемоданах с неправедно нажитой наличкой? Так что попробуем поискать — глядишь, и пригодится.
14 декабря 1978 года
Москва.
День, проведенный с пользой.
— Спасибо, Людмила Антоновна!
— Держи уж… герой. Только смотри, не помни.
Школьная медичка-фельдшер захлопнула большую амбарную книгу, из которой делала выписку на желтоватом бланке с вызывающей уважение надписью поверху: «ФОРМА №…»
— Куда ехать-то собрался, не секрет?
— А у нас сборы, с секцией, — отозвался Женька.
Он аккуратно сложил справку вдвое, потом еще раз и запихнул в нагрудный карман. Женщина смотрела на него с неодобрением.
— В санатории, под Москвой, от театрального института. Будем там жить целую неделю и тренироваться… в смысле — репетировать. А справку я сегодня же отдам, не помнется.
— Ну тогда ладно, — великодушно согласилась медичка. — Как там твой друг? Голова не болит?
— Не… — Женька помотал головой. — Ему только кожу рассекло. Наложили два шва, говорят — останется шрам.
— Доволен, небось? — фыркнула женщина. — Ох, балбесы… Ладно, ступай, скоро звонок.
— У нас сейчас физра, я… — заговорил было Женька, но вовремя прикусил язык. Не хватало еще расспросов об ушибленной ключице!
Он выскользнул за дверь. Медкабинет располагался в правом крыле первого этажа, в конце длинного коридора, рядом с кабинетами биологии и НВП.
За спиной скрипнула дверь.
— Абашин, ты? А ну-ка поди сюда…
Женька обернулся. Так и есть — военрук, Георгий Палыч, в просторечии — Жора.
— Здорово, герой! — Военрук широко улыбнулся. — Наслышан про твои подвиги! Жаль, сам не видел, как вы на сцене рубились, девятиклассники вчера все уши прожужжали. Правда, что партнеру твоему лоб здорово раскроило?
И этот туда же!..
— Что вы, Георгий Палыч! Так, царапина.
— А сам как? Вижу, руку бережешь?
Он кивнул на Женькино плечо. Мальчик насторожился — оказывается, скрыть травму от опытного взгляда не так-то просто.
— Ерунда, уже почти прошло.
— Правильное отношение. — Жора посмотрел на него с одобрением. — Я, собственно, что хотел? У меня сейчас занятия в тире с десятыми. Надо отнести инвентарь, а под рукой, как назло, никого — их на комсомольском собрании задержали. Поможешь, или не стоит тебе напрягаться, с плечом-то?
— С удовольствием, Георгий Палыч! — закивал Женька.
Военрука в школе уважали. Правда, у них НВП еще не было — восьмиклассники сталкивались с преподавателем по большей части на всяких мероприятиях.
— Вот и славно! — обрадовался Жора. — Там немного: три винтовки, коробка с патронами и мишени. Я бы и сам, только рук не хватит, а еще подвал открывать…
Школьный стрелковый тир располагался в подвале. Оборудовали его своими силами, с помощью старшеклассников, чем военрук чрезвычайно гордился.
Он с лязгом отомкнул маленькую кладовку-оружейку (кроме обычной, обитой оцинковкой двери там имелась еще и решетка, запертая на здоровенный висячий замок) и по одной стал передавать малокалиберные винтовки. Женька их принимал, а заодно вытянул шею, заглядывая военруку через плечо. Вдоль стены в деревянной стойке выстроились в ряд обшарпанные воздушки, мелкашки и холощеные сокровища: пять АКМ и АКМС, два ППШ, два симоновских карабина и ручные пулеметы — РПК, ДП с плоским блином-диском и еще один, названия которого он не знал.
«РПД, — шепнул Второй. — Тоже дегтяревский, только послевоенный, под калашниковский патрон. Хорошая машинка».
Военрук тем временем передал третью винтовку, снял с полки коробку и пачку каких-то листков и запер оружейку. Женька последовал за ним вниз по короткой лестнице, ведущей в подвальный тир. Снова скрежет висячего замка, темнота, щелчок выключателя, и лампы одна за другой с треском загораются, озаряя убегающую во тьму стрелковую галерею.
— Вон туда поставь, в пирамиду! — велел Жора.
Пристроив винтовки в стойку у стены (такая же, как в оружейке, но сделанная аккуратнее, с гнездами, обитыми сложенным в несколько раз сукном), Женька прошелся по тиру. Барьер для стрелков, рядом, на полу, маты — позиция для стрельбы лежа. По стенам — плакаты со схемами сборки-разборки автомата, карабина и мелкашки… А это что?
Часть стены занимали большие черно-белые, под стеклом, фотографии. Реактивные самолеты — и на стоянке, и разбегающиеся по ВПП. А вот группа пилотов, улыбаются, в руках — шлемы. Стоп, да это же военрук! Ну да, веселый, молодой, загорелый — это видно даже на черно-белой фотке. А что за флаг на киле? Помнится, отец что-то такое показывал…
— Георгий Палыч, это вы в Египте?
Удивленный взгляд.