Пересадка меня не удивила — мы еще вчера условились, что ребят развезут по домам, а мы с дядей Костей отправимся на Ваганьково, куда уже доставили гроб с останками спецотделовца. Так что наскоро прощаюсь, жму Асту руку, чуть помедлив, чмокаю Миладку в щечку — пора!
— Между прочим, знаешь, кто был погибший? Дядя Костя сам сел за руль — Толя с Кармен остались проследить за установкой памятника и завершить необходимые формальности. Водит генерал виртуозно, хоть в ралли, хоть в стрит-рейсеры…
— Документы видел, — отвечаю. — Имя, фамилия мне ничего не говорят, а вот место и дата рождения действительно наводят на любопытные мысли.
— То-то что наводит… Чтоб тебя, ослеп, что ли?..
Генерал резко выворачивает руль и сигналит подрезавшему его мусоровозу. Тот огрызается утиным кряканьем клаксона — конечно, этой публике наплевать и на черные «Волги», и на спецномера, и вообще на все на свете. Их дело — дерьмо возить.
— Так я о чем? — продолжает генерал, обогнав наглого коммунальщика. — Погибший — один из тех двух ребят, которые во время первого вторжения вычислили пришельцев и сообщили о них. По сути, благодаря им тогда удалось вовремя принять меры, тут твой писатель нисколько не наврал. А поскольку оба они были в курсе произошедшего, спецотдел взял их под опеку и даже оформил на какие-то мелкие должности — лаборантов, или что-то в этом роде. Так меньше был риск утечки информации, ты же понимаешь…
— Понимаю. На момент вторжения ему было пятнадцать? Значит, погиб в возрасте тридцати одного года?
— Так и есть. Да ты же видел паспорт, сам можешь посчитать.
— Я и посчитал. А второй? Вы же сказали, что их было двое?
«Волга» свернула на перекрестке вправо. Кутузовский проспект, до генеральской «сталинки» минут семь по прямой.
— Представь себе, жив, хотя и не очень здоров. Предваряя следующий вопрос — да, мы его разыскали.
— А можно…
— Встретиться? Обязательно. Но не сейчас, потом.
Говорить, не говорить? Опять этот проклятый вопрос…
— Дядя Костя, помните, вы говорили об их «шефе»? Я тут подумал… Можно попробовать выяснить, кто он.
Генерал бросил на меня взгляд. Он сразу подобрался, лицо хищно заострилось. Матерый волк почуял след.
— И кто же?
— Я же сказал: могу попробовать. Надо поработать с памятью, материалы захваченной группы тоже изучить не вредно… Вы же что-нибудь захватили?
Он кивнул.
— Захватили, конечно. Но тут наши возможности ограничены. У них какая-то нечеловеческая система криптографии, а специалистов у меня нет — ты же помнишь, мы работаем неофициально. Вся надежда на пленника, не может быть, чтобы старший группы не был знаком с шифрами…
«Волга» тормозит, заворачивает во двор. Неприметный гражданин в темном пальто, околачивающийся возле ворот, кивает: проезжайте. Дядя Костя загоняет машину на стоянку, мы выходим.
— Рюкзак оставь, нам еще тебя на Войковскую везти.
Запирать машину генерал не стал. Еще бы, во дворе такого дома можно не опасаться ни хулиганов, ни угонщиков.
Я так и не решился рассказать всё. Предположение у меня есть, но озвучивать его пока рано — надо проверять, анализировать, восстанавливать обрывки воспоминаний. Потому что если я прав, вся эта история предстает перед нами в совсем новом, неожиданном свете. А если неправ… Но об этом пока лучше не думать.
12 апреля 1979 года
Подмосковье, усадьба «Архангельское».
Вечер под звездами.
Голос певицы заполнял небольшое, камерное помещение целиком. Слушатели, в массе своей худосочные пожилые девушки с накинутыми на плечи шалями и пестрыми плетеными браслетами и такие же пожилые юноши, вечные студенты, завсегдатаи творческих вечеров, бородатые, в свитерах крупной вязки «под Хемингуэя», слушали, затаив дыхание. А Ритуля выводит цветаевские строфы страстно, призывно, заканчивая каждый куплет отрывистой, как удар степного акинака, строкой — так, что даже у анемичной барышни в крайнем ряду горят глаза, а тонкие до полупрозрачности пальцы нервно терзают бахрому.
Руды моей вар,
Вражды моей чан
Богиня Иштар,
Храни мой колчан…
Взял меня — хан!
На дворе — конец апреля, и на горизонте отчетливо маячат переводные экзамены. Поэтов Серебряного века в программе восьмого класса нет, до них еще год с лишком, но Галина с Татьяной Иосифовной все равно вывезли всех желающих на литературный концерт, устроенный ее знакомыми-музейщиками в усадьбе-музее «Архангельское».
Чтоб не жил, кто стар,
Чтоб не жил, кто хвор,
Богиня Иштар,
Храни мой костер…
Пламень востер!
От нас требовалось заявить по одному выступлению от класса, и Галина, конечно же, объявила конкурс идей. Я долго не раздумывал — подошел к Ритке Дымшиц и предложил сделать песенный номер.
— Стихи читать там будет каждый второй, не считая каждого первого, — убеждал я ее, — а надо сделать что-то нетипичное.
И когда я напел ей, в силу своих более чем скромных способностей, цветаевские «От стрел и от чар…» в варианте, который исполняла «Мельница», Ритка сразу загорелась и поскакала вместе со мной убеждать нашу классную. В итоге конкурс прекратился, так и не начавшись, мы с Ритулей и двумя ее подругами (гитара и блок-флейта) неделю репетировали после уроков, закрывшись в актовом зале.
Чтоб не жил — кто стар,
Чтоб не жил — кто зол,
Богиня Иштар,
Храни мой котел…
Зарев и смол!
Ее голос в чем-то даже похож на голос Хелависы — мне как-то привычнее называть ее Наташей, благо в конце девяностых мы частенько пересекались на фестивалях реконструкторов-скандинавистов. Сильный, глубокий, от которого мурашки разбегаются по коже… И песня выбрана правильно, реакция зала это подтверждает.
Серега с Миладкой сидят в углу и на песню особо не реагируют — успели наслушаться во время репетиций. Мы с альтер эго на правах постановщика номера стоим возле угла небольшого подиума. Отсюда видны и лица зрителей, и счастливые улыбки наших классных, и дрожание пальцев на отверстиях блок-флейты одной из наших исполнительниц, и царапины на деке старенькой «Кремоны»…
Чтоб не жил — кто стар,
Чтоб не жил — кто юн!
Богиня Иштар,
Стреми мой табун…
В тридевять лун!
Аплодисменты. Ритуля раскланивается, довольная донельзя Галина встает, за ней поднимаются наши одноклассники. Я удовлетворенно толкаю альтер эго «под локоток» — а неплохо мы с тобой поработали? — и совсем было собираюсь впасть в привычный созерцательный транс. Мешает Аст. Из своего угла он делает страшные глаза, указывая то на Миладку, то на распахнутую по случаю духоты дверь на балкон.
Ну что ж, если девушка просит, надо уважить, тут я полностью согласен со своим вторым «я». А он времени не теряет, шаркает ножкой в ответ на расточаемые Ритулей дифирамбы и бочком, состроив виноватую физиономию — «я только на минуточку, Галина Анатольевна, сейчас вернусь…» — пробирается к выходу. Вместе со мной, ясное дело.
— Почему все у вас про кровь, убийства, войну? Вот и эти стихи, прекрасные, конечно, никто не спорит, но ведь — «Чтоб не жил — кто юн!..» Как можно жить с таким? А вы живете и даже в других стреляете! — Это она про мои подвиги на «конспиративной даче». Слава богу, хоть про труп у птицефермы не знает…
Вечереет, на небе — ни облачка, в синеве уже проступают первые вечерние звезды. Мы стоим на длинном, во весь фасад, балконе, возле массивных мраморных перил. За спиной светятся окна малого «камерного» зала — поэтический вечер идет своим чередом, и классная, наверное, уже с беспокойством поглядывает на дверь, за которой скрылась наша троица.
Миладка замолкла, ждет ответа. Я тоже затаился — интересно, как среагирует альтер эго? Вопрос-то поставлен ребром…
Нет, ничего интересного — Женька обошелся бессодержательным «ну, это как посмотреть…». В ответ в девичьих глазах плеснулось легкое разочарование.
— Знаешь, Жень, я не любительница фантастики, хотя все, что с нами творится в последнее время, это и есть самая настоящая фантастика. Но я не о том: я всегда верила, что там, — она показывает пальцем на темное небо, на которое уже потихоньку начали высыпать первые звезды, — …что там живет кто-то добрый и мудрый, и однажды они придут к нам и помогут стать такими же.
— Это тебя что, на День космонавтики пробило? — пытается острить Аст, но Миладка бросает на него такой гневный взор, что он замолкает и принимается лепетать что-то насчет недавно прочитанной «Туманности Андромеды».
— Не знаю, не читала… — прерывает мой поток сознания Милка. — Но ведь обидно же: столько всего понапридумывали, а на деле оказалось, что там обитают никакие не прекрасные и разумные существа, а наоборот, злобные твари. И ничего кроме беды от них ждать не приходится.
Нет, альтер эго, придется отвечать самому — так, как думаешь ты. Это ведь не такое уж скверное занятие — думать…
— Я, конечно, не знаю… — начинает он неуверенно, и тут его прорывает: — Права Милка, я тоже не верю, что там, у звезд, одни только десантники! Чтобы вся Галактика — и под властью такой мерзости? Ну не может быть все так погано, наверняка есть и другие!
— Другие? — хмыкает Аст. — Интересно, какие же? Как у Ефремова, «Великое Кольцо»?
С Серегой все ясно: ему и самому хочется согласиться с друзьями, но возраст требует крайностей, толкая к разным способам самоутверждения. В том числе — и к цинизму.
— А хоть бы и так! — горячо отвечает Женька. — Ну, может, не Великое Кольцо, а что-то другое, мало ли, какую форму может принять союз д