– Знаешь ли ты, братец, озеро Лннн… Лвр… Линнррв… Аррргх! Озеро Странной Смерти?
– Кто ж его не знает? А вам, господин рыцарь, стесняюсь спросить, одной ведьмы мало будет? Желаете наловить еще?
– Там есть ведьма?
– Ну… ведьма-не ведьма, – замялся пузан, покосившись на девицу. – А что-то такое есть.
Час от часу не легче. Губы Гроссмейстера тронула ухмылка, угрюмая, как эти острова, со времен Магна Максима имевшие репутацию если не дурного, то странного места.
Как видно, не зря.
Альбинос, дьяволово семя. Огнедышащий вепрь. Озерная ведьма. И все это в один день! Да, ему здесь скучать не дадут. Если и не повстречает он весь бестиарий разом, то уж байками накормят досыта.
Девица, тем временем, отодвинула молоко и фруктовый хлеб, буркнув:
– Сам это ешь.
И потянула к себе миску с супом. Она и ела, как солдат – без изящества, но аккуратно, быстро, но не торопливо, ровно так, чтобы не обжечься, ничего не расплескать, но и за столом лишнего не рассиживаться.
Гроссмейстер невольно улыбнулся, угрюмые мысли оставили его. Что ж пенять на обилие диковинных тварей, раз он и прибыл сюда в поисках чудес?
Радоваться должен.
– Где, говоришь, это озеро? – спросил он у толстяка (без должной, признаться, радости), раскладывая на краю стола карту, вычерченную для него Хорхе.
Тот вытер фартуком потные, пухлые ладошки, склонился над пергаментом:
– Вот, видите, господин странствующий рыцарь? Идти все вдоль реки до середины леса, и там, в чащобе, откроется долина, а уж посередине долины и на озеро наткнетесь. Если повезет.
– Это как же понимать – если повезет?
– Озеро-то чудное, – виновато промямлил кабатчик. – То оно есть, а то вроде… Сколько не ищи, а не доищешься. Щуки там – во! – раскинул он руки. – Окунь, опять же, форель… Вот людишки и таскаются. К озеру-то. Только, бывало, что и знающий человек проплутает дня три, да так ни с чем и вернется. А того хуже, бывает, что и озеро на месте, и денек солнечный, и лодочка ладная, а выйдешь сдуру и от жадности на середину – озера-то! – и вдруг, откуда ни возьмись, туман. Непроглядный. А из тумана голос и поет так сладостно, что позабудешь и о рыбе, и о жене с детишками, и о спасении души. И все, кто тот голос услыхал, пропали, разбились о скалы, ибо на том озере есть остров…
– Посреди озера? – уточнил Гроссмейстер.
– Именно, господин странствующий рыцарь! Посреди озера скалистый остров, называют его остров Ничей, или остров Потерянных… А еще – остров Сирот. И на том острове сидит озерная дева. Она-то и распевает прелестные песни, чтобы заманить неосторожных на погибель…
Пузан нервно оглянулся, словно дева озера уже тянула к нему холодные руки.
– И какова она, эта дева? – отложив ложку, насмешливо спросила девица. – Ростом с корову? Зубы как у гончей?..
Кабатчик только вздохнул.
– Никто и никогда ее не видел. Но голос воистину – прельстительный и прелестный. Прославленные жонглеры и поэты прибывают в наши края, только чтоб послушать пение озерной девы. Многие из нихутопли в пучине, но те, что спаслись…
– А! – вскинулся Гроссмейстер. – Так можно спастись!
– Ну, если знающий человек отыщет для вас озеро в лунную ночь, да если обвязаться веревкой покрепче, а другой конец веревки обвязать вокруг дерева на берегу… – кабатчик снова вздохнул. – Только ведь большинство, господин странствующий рыцарь, заслышав тот сладостный голос, все одно отвязываются и топнут…
Гроссмейстер уныло оглядел пятнистый, как корова, хлеб с засахаренными фруктами, однако же поска, лашам и вяленые финики до того ему опротивели за время пути, что, пожалуй, сойдет и это. Отломил краюшку, прожевал, запил молоком. Велел кабатчику:
– Ты вот что, братец, найди-ка мне такого знающего человека. Провожатого.
– Никак это невозможно, господин странствующий рыцарь.
Гроссмейстер высыпал на стол горсть медяков. Он знал, что вид золотой монеты пробуждает у черни скверные мысли – о грабежах, убийствах и тому подобном. А вот должное количество медяков, которые – вот они, руку протяни, и твои – как раз питают усердие, сговорчивость и честную жадность.
Но кабатчик замотал головой, так что ушки подшлемника затрепыхались, совершенно как песьи уши.
– И прежде бы никто не решился – а ну как деньги ваши возьмет, а озера не отыщет? А вы, господин странствующий рыцарь, мило душным жонглерам не чета. Сгоряча-то еще и прибьете…
– Не прибью.
Но толстяк, отступив на шаг, снова затряс щеками:
– Так ведь теперь еще и вепрь. Огнедышащий! Нет, господин странствующий рыцарь, никто в лес не полезет, пока там чудище озорует. Вот разве… – он с надеждой посмотрел на Гроссмейстера. – Вы избавите нас от этой напасти? А то господин крысолов в одиночку-то к лесу и сунуться робеет…
– Крысолов?!
– Как ни посмотри, а что крысы, что чудища – твари вредные. Вот и наняли господина крысолова, чтоб, значит… А то ведь стрелы от него отскакивают.
От вепря. И копья. А близко не подойдешь – огнем плюется!
– Крысолов, – проворчал, качая головой, Гроссмейстер. – Совсем от страха ополоумели. Брадобрея бы еще наняли.
– Так что ж! – вдруг вскинул подбородок (а, вернее, все три) кабатчик. – Это вам, господин странствующий рыцарь, страх неведом. А мы – люди простые. Спасаемся, как можем, – и, поклонившись, скользнул бочком от стола, а потом и вовсе пропал из виду.
– Ты же понимаешь, что он заговаривал тебе зубы? – девица беспардонно стащила со стола карту Хорхе, завернула в нее пару лепешек, остатки сыра, и уложила во внутренний карман плаща.
– Да. Но хоть пообедали, – Гроссмейстер отломил еще кусок хлеба, осмотрелся, приказал девице: – Сядь-ка поближе.
Как ни странно, она не стала ломаться. Тотчас нырнула под стол, а через секунду уже сидела рядом, как ни в чем не бывало. Только волосы немного растрепались.
– Начнется заварушка – беги к лесу, – сказал Гроссмейстер, прожевав распроклятый хлеб и хлебнув молока. – Меня не жди, беги. Не по прямой – петляй, как заяц, чтоб не подстрелили…
– Поучи свою бабушку ковл варить, – коротко ответила девица и добавила: – Ничего они мне не сделают.
По дороге от деревни (или городка?) вышагивал седоусый, худощавый мужчина с непокрытой головой. Правый глаз его уродовал страшный шрам, от левого уха остались какие-то ошметки. На боку висела дубинка, почти такая же, как у самого Гроссмейстера, в левой руке – взведенный арбалет. За ним (с каждой стороны по трое) следовали лучники.
– Уверенность – удел глупцов, – Гроссмейстер пригладил ей волосы, заправил непослушную снежно-белую прядь за нежно-розовое ухо. – Когда крикну – беги! – беги, милая. Беги со всех ног.
Корноухий подошел, поклонился:
– Мейстер.
Взгляд спокойный, прямой, без страха, как и надлежит.
Оценивающий.
– Гроссмейстер, – поправил Гроссмейстер.
Откусил от хлеба, неторопливо запил молоком. Окинул взглядом корноухого с головы до ног – так кухарь осматривает кусок лежалой солонины прежде, чем бросить в котел.
Наемник? Бывший солдат? Вернулся домой, или просто осел по случаю, где пришлось?
Волосы коротко острижены. Добротный поддоспешник до колен. Взгляд спокойный, прямой. Нехороший, если подумать, взгляд. Утку хлоп или парня в лоб— такому все едино. Полководцы бывают жестокими (это он знал и по себе), но будничное, деловитое зверство простой солдатни куда опаснее.
– Гроссмейстер, – чуть помедлив, тот поклонился еще раз.
Хорхе говорил: на севере – копейщики, на юге – лучники. Предпочитают нападать из засады, что, учитывая особенности рельефа (болота, леса, горы, горные леса, лесные болота), вполне разумно. Первоначальная атака бывает яростной, но, если не удается сломить врага сразу, часто падают духом и отступают.
Хорошо бы, так оно и было.
– Кто твой сеньор?
– Запамятовал, – без вызова ответил стрелок. – Земля приграничная. Сегодня один, завтра – другой, где всех упомнить? – кивнул на лучников. – Община старается своими силами порядок блюсти.
– Похвально, – сказал Гроссмейстер. Откусил от хлеба, глотнул молока. Оглядел и лучников, державшихся позади корноухого. И поселян с дубьем, собиравшихся потихоньку за спинами лучников. Кроме дубья были топоры, ножи и глефы.
Приграничье. И не захочешь, выучишься оружие держать. Народец здесь неробкий.
Хорхе говорил: славятся среди других запальчивым нравом, храбростью и вороватостью, успех в войне измеряют исключительно количеством награбленного.
Доел хлеб. Допил молоко. Вытер губы рукавом.
– Что тебе нужно?
– Ведьма, кою вы, гроссмейстер – спаси вас господь! – изловили, немало накуролесила в здешних местах, – бойко заговорил арбалетчик, снова поклонившись. – Так не сочтите за обиду принять от общины скромное вознаграждение за ваши труды и доблесть…
– Что же она сделала? Ведьма?
– Так вепря напустила, чего ж еще? – корноухий сбился с гладкой своей, льстивой скороговорки. – Свидетели… свидетельствуют: видали ее, шаталась по округе…
– Неделю как? – уточнил Гроссмейстер.
Почуяв подвох, стрелок уклончиво ответил:
– Днями.
– А вепрь неделю как объявился?
– Да без разницы, – корноухий устал расстилаться перед заезжим рыцарем, тем более, что тот (по глупости, бедности или спеси) беспечно путешествовал в одиночку. – Позвольте, гроссмейстер, избавить вас от этой докуки. Вы свое сделали, а дальше уж мы сами с ведьмой… решим.
– Даже и не знаю, кто из вас большая докука, – раздумчиво проговорил Гроссмейстер, переводя взгляд с него на девицу и обратно. – Но ведьма моя, раз я ее поймал. И останется при мне. Аты, братец, коли так уж нужна тебе ведьма, в другой раз будь порасторопней.
Кликнул кабатчика, раздраженно постукивая по столу монетой, всем видом давая понять, какая он капризная, спесивая сволочь, и как спешит унести отсюда ноги.
Корноухий раздумывал некоторое время, не зная, на что решиться – дать ли рыцарю уйти или все же стоять на своем. Численное превосходство, ропот поселян, и, надо думать, надежда заполучить (кроме ведьмы) доброго боевого коня, оружие и доспех заносчивого одиночки, склонили его к последнему.