– А ты, что ли, всегда собой доволен? – вгрызаясь в яблоко, спросил рыцарь-близнец.
– Это тут причем?
– Просто ответь.
– Не думаю, что хоть кто-то может быть всегда и вполне собой доволен.
– Вот и у нас так, – кивнул Маредид. – Братец мой для меня как зеркало, а коли в зеркало глядишься, так непременно какой-нибудь изъян да отыщешь, – он снисходительно вздернул бровь, кинул огрызок в окно, поискал себе еще яблоко, и, развалившись на лавке, продолжил: – Мы с братом ничего не делаем поврозь, родились и то вместе. Из одного лона мы вышли, из чрева одной матери, в один день, и не удивлюсь, если ляжем в одну могилу. Но здесь, на севере, близнецов не жалуют, – рыцарь развел руками, – и потому отец наш, достойнейший Кинан ап Оуайн, как только мы появились на свет, отослал матушку обратно в ее шотландские земли, заподозрив, что она путалась с дьяволом, и это дьявол разделил младенца надвое в ее утробе. Он все пенял, что из нас двоих получился бы один безупречный рыцарь, а так из-за козней дьявола весь ум достался Грифу, а мне…
Позабыв о манерах, Гроссмейстер расхохотался в голос.
– Да-да, смейся, – с кривой ухмылкой молвил Маредид. – Но я хотел сказать – мне досталась вся храбрость. А одно без другого много ли стоит? Пусть мы разделены, но мы – одно. Каждый несет на себе печать другого и вопреки дьяволу, мы держимся вместе. Итак, если Грифид – разум, то я – сердце, и, поверь, у братца моего хватает ума иногда слушать и сердце.
– И что же говорит ему сердце в этот раз? – уже без улыбки спросил Гроссмейстер. Нечасто ему доводилось встречать людей столь благородных, бесхитростных и отважных, как Маредид ап Кинан, и, уж точно, будь у него выбор, захотел бы он и себе такое сердце, глупое, честное сердце, вместо своего – каменного.
– Его храброе сердце напело, что негоже допустить погибели славного рыцаря, коему и ангелы прислуживают, – сказал Маредид, мельком покосившись на его девицу, весьма расторопно подававшую Гроссмейстеру лабрис, дубинку, джамбию, два катара и корд (который носил он на сарацинский манер – за спиной рукоятью вниз). – А разум подсказал, что и короля надобно уберечь от бесчестья. Если, поддавшись гордыне и злобе, совершит он недостойный поступок, то запятнает свою честь и навлечет на королевство неисчислимые беды…
– Нет у него чести, – гадливо скривилась девица и тут же наябедничала. – Этот их король приказал добить тебя, головорез, пока ты лежал без памяти. Что за низость!
– Увы, это правда, – потупился от стыда Маредид. – Когда Моргауз – будь проклято его имя! – бросил тебя на камни, а сам упал, бездыханный, рядом, и дивное сияние померкло, и утихло дивное пение, король, не совладав с гневом, повелел предать тебя смерти. И не только он – многие из тех, кто был там, требовали твоей смерти, крича, что ты колдун, раз отважился вызвать Моргауза на бой и сумел победить его – ведь не всем известно, что вещи, совершаемые силою волшебства, могут свершиться силой любви и доблести. Но люди видят поступок, и лишь бог видит сердца: он один – истинный и справедливый судья, и он уберег тебя от гибели. Мадонна кинулась на стражников как ястреб с высоты, и шипела как лесная кошка, и бранилась как пьяный ландскнехт, и никто не смел приблизиться к тебе…
Гроссмейстер ухмыльнулся, покачал головой:
– Могу себе представить.
– Именем господа, безымянный, клянусь: не одна только мадонна выступила на твою защиту! – горячо заверил его Маредид. – Рыцари, что бились с тобою у армейской дороги – все мы, и каждый из нас – преклонили колени, моля государя о милосердии, ибо не было на тебе ни вины, ни бесчестья. Ты убил Моргауза по праву мстителя за кровь, да к тому же, он сам, бахвалясь, вызывал на поединок всякого, кто пожелает сразиться с ним! Видит бог, – после недолгого молчания продолжил рыцарь-близнец, – моего короля не без причины прозвали Великим – за годы правления он объединил земли севера, и удерживает их железной рукой. Однако даже из лести никто не назвал бы его Милосердным – он жесток и мстителен. Но и самый злобный хулитель не скажет о нем – Безрассудный: государь, поразмыслив, внял просьбам своей дружины, повелел отнести тебя в эти покои, и оказать помощь, если это возможно…
– Рассчитывая, полагаю, что это невозможно, – заметил Гроссмейстер. – Ия умру от ран.
– Но ты не из тех, кто спешит угодить королям? А, безымянный? – Маредид улыбнулся (на этот раз совсем невесело). – Король не простит тебя. Одержав победу над Моргаузом, ты превзошел всех нас, королевских рыцарей, и тем украл его славу. Поверь, мало будет тебе покинуть замок. Он отправит в погоню свою дружину, а тех витязей, кто откажется, бросит в темницу. И все равно натравит на тебя солдат, а даже ты, безымянный, не в силах устоять против целой армии. Если не уберешься с островов – погибнешь.
– Mors omnibus communis[10], – сказал Гроссмейстер. – У меня нет имени, хохотун, а потому нет и гордости. Но я представляю Орден. Гроссмейстер Ордена Мирного договора не может покинуть замок крадучись, как вор. Да, кроме того, есть у меня на островах неоконченное дело.
– Но ведь ты убил Моргауза. Что тебя здесь держит? – удивился Маредид.
Гроссмейстер молчал, с сожалением разглядывая – не рыцаря, нет, два ароматных паштета из косули, и овсяные блины, и сыр, и неизменный фруктовый хлеб, лежавшие на подносе. Он не знал, сумеет ли уйти из замка без боя, а только совершенный болван станет набивать брюхо перед схваткой. Наконец, он решился.
Извлек из поясной сумки карту Хорхе, отодвинув поднос, разложил на столе. Окликнул девицу:
– Милая, не могла бы ты… – и поставил на серебряное блюдо три толстых свечи.
– Я тебе что – огниво? – проворчала она, но свечи зажгла – одним лишь взглядом.
А бешеный взгляд Гроссмейстера угасил восторги Маредида. Закашлявшись, тот промурлыкал нечто невразумительно-умилительное и уткнулся носом в карту:
– Что это, безымянный?
Гроссмейстер налил себе немного вина, отломил половину паштета, и спросил:
– Знаешь ли ты, как отыскать Озеро Странной смерти?
– О!… О?….Озеро Странной смерти?! Да ты спятил! – воскликнул рыцарь-близнец, чуть не подавившись яблоком.
– Твой брат уверял меня, что это выдумка. Что Озера не существует. И ты так думаешь? – Гроссмейстер сел напротив. Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы не заглатывать паштет, как благочестивая птица пеликан, а есть с достоинством. Королевские повара знали свое дело. Паштет был восхитителен – аромат печеной дичины и пряностей кружил голову почище прекрасных дев, и побед, и власти – и Гроссмейстер, уступив соблазну, взял еще кусок.
– Мой брат едва ли верит, что Индия существует, – отмахнулся Маредид. – Но сейчас не об этом. Вижу, ты ищешь себе беды. Нет, сам подумай, коли не дурак – ведь это Озеро Странной смерти! Странной! Тебе что же, обычной мало, какая за тобой и так повсюду ходит?
– Смерть не девица, на ней не жениться. Так какая разница – нравится-не нравится? – деревянным солдатским голосом пропел насмешливо Гроссмейстер, глотнул яблочного вина, да, поразмыслив, взял себе еще и блинка. Он не ел – сколько? Сутки? Двое? Эдак он, при случае, и руки не поднимет, не то, что секиры.
– А! Раз так, господь с тобой! Пусть ведет и хранит тебя, – сердито сказал Маредид, склоняясь над столом. – Каждый ребенок на островах знает, где Озеро Странной смерти. Не здесь. Здесь, у Черных гор, – и указал место на карте.
– Черные горы на юге, – заметила девица.
– Значит, на юге? – Гроссмейстер поднял бровь. – Признайся, хохотун, ты просто хочешь отослать меня подальше. Я точно знаю, что озеро где-то в этих лесах.
– По-твоему, я лгу? – оскорбился Маредид.
– Да вряд ли, – сказала девица, скользнув по брату сенешаля взглядом, но обращаясь к Гроссмейстеру. – У него на это ума не хватит.
Маредид ап Кинан снес обиду молча, как и подобает учтивому рыцарю, девице же и дела не было до его обид. Она присела на лавку, с хищным интересом разглядывая и паштет, и блины, и особенно сыр, и в полумраке глаза ее горели, как у кошки.
– Озеро это зачаровано, отчего два раза в год – зимой и летом – оно исчезает и становится невидимым для глаз, – сказала она, выбирая ломоть сыра потолще. – Но и в другое время никто из тех, кто бывал там, не может указать к нему верной дороги, а, захотев вдруг вернуться, едва ли снова его отыщет. И, хоть каждый на островах знает, где Озеро Странной смерти, у кого не спроси, все ответят по-разному: кто-то скажет – на юге, а кто-то будет твердить, что на севере, один уверит, что в горах, а другой поклянется, что видел его в долине…
– Это все Гуараггед Аннон, – охотно подхватил рыцарь-близнец. – Озерные девы. Они своими песнями указывают путь к Озеру тем, кому следует, а недостойных морочат и отводят прочь.
– Девы?! Их что же, несколько? – удивился Гроссмейстер. – Час от часу не легче!
– Ну да, все, как ты любишь: целый хор озерных дев на огнедышащих вепрях, и все размахивают волшебными мечами. Просто сказка, – сказала ехидно девица, расправившись с первым ломтем сыра и принимаясь за второй.
Как ни велико было искушение приподнять ее за шиворот и хорошенько встряхнуть, Гроссмейстер сдержался – ведь и охотнику не подобает убивать птаху, укрывшуюся у него на груди. Он кивнул веселому рыцарю:
– Так расскажи мне сказку, Маредид ап Кинан. Никто никогда этого не делал, и с детства не слыхал я ни одной. Расскажи все, что знаешь про Озеро, и этих… как их?., чтоб их!…Гиу… Гуа… Гуигнм омномном?
– Гуараггед Аннон, – поправил Маредид. – Слушай же, безымянный: в Лощине Теней у Черных гор раскинулось Озеро Странной смерти. На дне того озера стоит чудесный дворец, а в нем обитают озерные девы: сильные, стройные, высоко подпоясанные, с волосами до пят и молочно-белой кожей. Они могут летать, как птицы над землей, обращаясь по своему желанию в огонь, воду, горный туман, лису, дерево, тигрицу, змею, плывущие по небу облака, ветер…