дело – война. Это оружие мне по руке, и я его из рук не выпущу.
Пес, наластившись, снова улегся у ног короля с таким грохотом, будто на пол швырнули мешок с камнями.
Гроссмейстер взглянул на свою девицу.
Она не отводила восторженных глаз от жонглера. И де Нель, кажется, смотрел на нее. Пел, улыбался – все только ей.
Я хочу бросить все к ногам,
Внутри меня носится тоска…
Гроссмейстер сжал зубы и отвернулся.
– Нет, – ответил он Лливелину, пожалуй, что и слишком резко. – Веди свою войну своими силами.
На лбу короля вздулись жилы. Ненависть, ярость и высокомерие загорелись в глазах его, точно искры на угольях.
– Убьешь ли ты меня, искалечишь, пленишь ли, поднимешь ли руку на мою ведьму – награда будет одна: смерть и разорение земель. Ты же знаешь, – сказал Гроссмейстер.
– А ты, я вижу, не знаешь многого, – оскалился в волчьей улыбке Ливеллин. – Властители мира, короли и прелаты, только и ждут удобного случая истребить твой Орден, ибо Орден твой погряз в пороках и давно уже всем будто кость в горле. А, казни я тебя, это и станет таким случаем – как поднимутся твои братья за тебя, так будут уничтожены все до единого, и крепости ваши сравняют с землей, а блага ваши отойдут достойным, и тем свершится воздаяние божие за грехи ваши, кои вопиют об отмщении к небу: гордыню и колдовство, идолопоклонство и мужеложство – что ты скажешь на это?
– А что тут скажешь? – сказал Гроссмейстер. – Наш бог древнее вашего, не гневи его. Про колдовство – пустые наветы, наша сила в ином. От дружбы же между мужчинами, стоящими в строю, зависит победа, а величие их в том, что воины Ордена избрали погибель со славой перед невзрачной мизерной жизнью. Теперь это зовут гордыней, а прежде называли достоинством. С другой стороны, армия, составленная из любовников, непобедима, поскольку возлюбленный устыдится струсить на глазах любящего, а любящий предпочтет смерть, но не оставит возлюбленного на произвол судьбы. Традиция эта много старше и твоего королевства, и твоего бога, а не он ли, кстати, говорил вам – не судите да не судимы будете? И не его ли одного должны почитать вы властителем мира?
– Так ты признаешься? – Лливелин был потрясен. Каждое слово Гроссмейстера вело к костру, и никто в здравом уме слов таких не сказал бы иначе, как под жестокой пыткой.
– Враг во тьме, я же на свету, – отвечал Гроссмейстер. – Что тебе в моих признаниях, король? Если время Ордена вышло, если жнецы смерти больше не нужны миру – Орден будет уничтожен и повод тому найдется. Если же нет – мощь его будет лишь возрастать. Хочешь проверить?
Король молчал.
– Отступись. Дай нам уйти без крови, – вздохнул Гроссмейстер.
– Власть растет только на крови, если ты вдруг не знал, – вздохнул король.
Не отступится, подумал Гроссмейстер, – он такой же, как я. Пленник долга и пленник власти. Но власть легко ему дается, потому что только власть он и любит.
– Я взял власть, когда мне не было и тринадцати, – сказал король. – Все те, кто поддерживал меня, юнца, дабы после прибрать мою власть к своим рукам, а меня держать на троне глупой куклой – все они мертвы. Все те, кто выступил против меня, полагая, что легко им будет одолеть дитя, мальчишку – все они мертвы. Я понимаю тебя лучше всех других, Гроссмейстер Ордена Быка и Чаши, и мне, признаюсь, жаль будет убить тебя, но я убью тебя без всякой жалости, коли станешь мне мешать и перечить.
– Да, да, – сказал Гроссмейстер. – Мне надо подумать.
Ему надо было подумать о том, как вывести отсюда свою душеньку, не убивая короля и не обратив замок в руины.
Жонглер окончил песню и тотчас был окружен дамами (да и рыцарями) спешившими теперь излить ему свои восторги и вручить подарки. Браслеты и перстни, жеманные похвалы, золотые цепи, игривые взгляды – ни в чем ему не было недостатка. Но среди восхищенных, разнеженных, льстивых голосов, превозносящих его на все лады, послышался вдруг один, холодный и звонкий:
– Песня эта всех других прелестней, – молвила белокурая девица. – Когда-то древние хазары сложили ее, чтобы прославить любовь. Нежен ее мотив, нежны и слова. В пении ты хорош, но в другой раз сыграй ее получше.
В зале поднялся ропот, однако де Нель, протянув руку, ласково сказал:
– Подойди, дитя, возьми арфу и покажи мне свое искусство.
Белокурая ведьма ему улыбнулась и, не чинясь, подошла. На мгновение их пальцы встретились. Жонглер любезно помог ей сесть, протянул золотой ключ, чтобы подтянуть колки у арфы – и сам сел у ног ее.
Гроссмейстер же, позабыв о короле, опасности и близкой смерти, застыл недвижимо, глядя, как возлюбленная его девица любезничает с другим. Ревность раздирала ему горло, кровь превратилась в яд, а сердце (его каменное сердце) стало таким тяжелым, что, казалось, и вовсе не могло больше биться.
Но тут девица тронула струны, и серебристый звон пролетел по залу, точно ангел вздохнул.
Над нивами прохлада,
Ветер лижет счастливую соль
Мне, милый, злата не надо,
Только здесь ты останься со мной…
Голос ее очаровал Гроссмейстера сразу и навсегда.
Высокий и чистый как летнее небо, он ласкал, будоражил, дурманил, манил и вел за собой, заполнял собою все вокруг как свет солнца и вместе с тем окутывал жаркой и жадною тьмой, нежил и мучил, как сама любовь, и бедный рыцарь, терзаясь невыносимым блаженством – жестоким, томительным, сладким – почти потерял свою душу.
Почти.
Сквозь нежный, чарующий дурман проступила вдруг холодная ясность – словно срывая благоуханную розу, Гроссмейстер уколол шипами палец.
И очнулся.
С глаз его спала обольстительная сонная пелена, но восторг не прошел, нет, не прошел. Радость вскипела в крови, забурлило веселье, и Гроссмейстер привычно прикусил губу, чтобы сдержать победительный смех.
Рыцарь и над собою рад был бы посмеяться за то, что не мог совладать с этой радостью – глупой радостью дитяти, разгадавшего загадку – но радость эта всецело захватила его: так захватывает человека война, и вьюга, и любовь.
Анагноризис.
Радость узнавания. Тот упоительный миг, когда тайное становится явным.
«Да как же я раньше не догадался? Отчего был он так глуп, так слеп? – думал рыцарь, любуясь на девицу свою, распевающую беспечно как птичка, с изумленным восторгом, точно видел ее впервые. – Ведь все на это указывало». Все. Все ее песни – и теперь, и когда он убивал Моргауза, и даже те простые песенки, что мурлыкала она в пути. И дивное сияние. И ее сила.
Все.
«Но что же ей было делать на лесной дороге? – так он еще подумал и тут же одернул себя. – Она, право, не лягушка, чтобы безвылазно сидеть в своем пруду».
Он вспомнил про меч. Да, в чаще Гибельного леса, на привале он спросил ее про меч и про озеро, и она отвечала – там его нет, рыцарь без меча. Там нет того, что ты ищешь.
Так может ли быть, что меч пропал или украден, и потому ей пришлось покинуть озеро?
Ведь боги нечасто покидают свои владения. Даже если это маленькие, хрупкие боги, и владения их невелики.
А белокурая его девица, без сомнений, была владычицей Озера Странной смерти.
Дева Озера. Демон вод. Маленькое лесное божество – вот кого добыл он себе на лесной дороге. Он сказал тогда наобум, только чтоб подразнить ее, но, выходит, угадал.
Ах, не зря угрюмые эти острова со времен Магна Максима имели репутацию если не дурного, то странного места! Может, тут и не сидит по единорогу под каждым кустом, но чудеса все еще случаются.
А не чудес ли он чаял?
Но ни чудесною встречей, ни любовью своей, ни красотою девицы Гроссмейстер не обманывался, и ясно понимал, что прекрасная его возлюбленная не уступает жестокостью души позабытым древним богам. Только и оставалось удивляться, как это он удерживал ее до сих пор от кровопролития, и потому радость рыцаря весьма скоро омрачила тревога.
Для тревоги этой, увы, была причина – он так и не придумал, как вывести отсюда свою душеньку, не убивая короля и не обратив замок в руины.
Что случится, если король Северных земель разозлит ее по-настоящему? Одно дело легионы Ордена, что, прокатившись смертоносной волной, оставили бы после себя опустошенные, залитые кровью земли. Против силы всегда найдется сила. Но разгневанный демон? Что станет с этим королевством и с людьми его, если взбунтуются реки, выгорят леса, рухнут горы, а по темному небу побегут стремительные черные смерчи?
Демоны капризны и мстительны, и удержу ни в чем не знают. Да и короли их не лучше. Начнись распря между девицею его и Ливеллином – никто не уступит, но весьма многие могут безвинно пострадать.
Ну хорошо. Может быть, Дева Озера не станет губить королевство. И даже крепость не спалит и не разрушит. Однако все насельники замка – рыцари, слуги, пажи, дамы, паяцы, монахи и даже собаки – в превеликой опасности, и грозит им погибель, поскольку от демона пощады ждать не приходится, да и король их едва ли милостив и милосерден, а власть любит больше жизни – что своей, что чужой.
И что делать? Как переиграть короля? Как обуздать демона?
Гроссмейстер с превеликим трудом заставил себя отвести взор от Девы Озера (ибо, глядя на нее, тонул в пучине любви и терял, кажется, всякую ясность мысли) и потянулся к доске взять кости, брошенные королем.
Подбрасывая их на ладони, подумал вдруг – да, помощь богов ему сейчас не помешала бы. Усмехнулся, с сомнением покачал головой (на богов он мало когда надеялся) и бросил кости на поле, где камню его оставалось протанцевать до победы пять клеток.
Выпало три и два.
Усмешка на лице рыцаря невольно стала шире.
Хороший знак. И что за беда, если он в богов не верит? Главное, чтобы боги верили в него.
Решительно передвинув своего танцора до края доски, сказал королю:
– Я выиграл.
Но король его не услышал.
Он спал.