— Ладно — фактор стандартный.
На экране все замелькало. Мой двойник на сером в яблоках жеребце лланаикской породы очутился в полумраке под темно-зеленой листвой. Тропинки узенькие, некоторые успели зарасти травой, на других же трава попирается мягкими звериными лапами. Невысоко над тропками тянут свои руки деревья и колючий кустарник. Лисица прошмыгнет, а конному мудрено.
— Спешиться.
Человечек на экране с карикатурной поспешностью соскользнул с седла и двинулся вперед, с конем в поводу, обрубая особо неподатливые ветки. Полчаса, потом час пролетели легко и незаметно. Будто едешь на мотоцикле по лесной дороге. Но на мотоцикле с такой скоростью не минуешь десятка три оврагов, не перейдешь вброд, хлюпая по грязи, неширокую заросшую речушку, да и все зверье по сторонам распугаешь, — а я видел косуль и рыжие хвосты, бобров на запруде, удодов и сорок, дятлов, умные мордочки белок… Это было совсем непохоже на телевизор. Я начинал верить, что все это на самом деле, и что я там. Запищал зуммер.
— В чем дело? — почти крикнул я.
Изображение замедлилось, я на экране остановился и присел на толстый ствол, весь во мху и лишайнике, перегородивший дорогу. Я почти физически поверил в мягкую сырость дерева.
— Сигнал дискомфорта. Вы голодны и устали. Ваш конь голоден и устал. Заночуете здесь или продолжите движение?
— Заночую!
Быстро стемнело. Мой двойник ловко развьючил и расседлал коня, освободился от доспехов и уже более проворно подготовил место для ночлега. Костер уже запылал, когда он порылся во втором вьюке и обескураженно развел руками. Бурдюк оказался пуст.
— Случайное событие. Вы лишились воды. Обойдетесь без нее или пойдете искать воду?
— Пойду искать, — буркнул я.
— Захватите оружие?
— Ага!
— Ремарка: жеребцы лланаикской породы обладают редким чутьем на источники воды.
— Во-во. Пускай он мне родничок отыщет.
Человек на экране натянул через голову короткую кольчугу, подвесил оба вьюка высоко на сосну, взял топор и бурдюк, подложил хворосту в угасавший костер и, распутав передние ноги жеребца, хлопнул того по крупу.
— Перрис, Гарольд, — сказал он негромко, — Перрис.
Было совсем темно, я запалил факел и пошел вслед за Гарольдом. Короче говоря, воду мы добыли. Попутно я замочил крупную рысь, которая попробовала добыть меня. Случайное событие, но не нажми я вовремя клавишу привода оружия, пришлось бы худо. Ночь прошла спокойно, на факторе времени 1:360.
Наутро я пустился глубже в чащу, по берегу лесной реки, помедленнее, достал из рефрижератора банки с пивом и сандвичи и перекусил на скорую руку.
На поляну я вышел неожиданно. Какие-то люди копошились на дальнем ее краю. Я увеличил изображение. Это были разбойники, я узнал их тотчас же. И очень обрадовался. Они сносили награбленное добро — тюки и сундуки (сердце сладко замерло) — вниз по склону, к речке, на которой покачивалось несколько больших плоскодонных лодок. Внезапное ржание выдало лощинку, где они лошадей оставили. Компьютер потерял терпение.
— Это разбойники, — растолковал он мне. — Проедете мимо или нападете?
— Нападу! — заявил я, и все завертелось на экране.
Высокая трава завалилась набок и снова повернулась, я мчался прямо на чернобородые рожи лихих людишек и вхолостую махал топором. Палец с плюса я вообще не убирал, для страховочки. Результат меня ошеломил. За короткое время я завалил весь склон дымившейся свежим паром человечиной. Дико с непривычки было смотреть на быстро темневшую кровь на траве, на глинистом берегу. Раненые хрипели что-то невнятное. Наверное, просили добить. А душа у меня добрая и податливая…
Потом я остановился и прислушался. Так и есть. Приглушенный крик доносился из большого ящика, обитого тремя железными полосами, стоявшего стоймя на берегу.
— Кто это там кричит? — совершенно автоматически спросил я, не ожидая ответа.
— Отшельник Кум Гараканский. Оставить его там или освободить?
— Освободить, — я нажал на клавишу оружия. И сразу же отпустил. И вовремя. От верха остались только щепки, скрепы из скверного железа погнулись и покривились. Я извлек из ящика мрачного старца с окровавленной щекой и длинной тонкой седой бородой. Глаз его украшал недавний, но основательный фингал — ей-богу, не моя работа.
Он недоверчиво огляделся и поклонился.
— Благодарю вас, великодушный сэр. Ваша доблесть спасла не только меня, недостойного, но и весь подлунный мир от того, что еще хуже смерти!
В лощинке заржала лошадь из табунка без коноводов, и Гарольд заволновался. Три челна уцелевшие разбойнички угнали вниз по течению, а четвертый стремительный поток мотал на привязи, развернув кормой наперед.
— Что же хуже смерти, сэр отшельник? — робко спросил я. Я впервые заговорил с фантомом. И он — ответил мне!
— Предательство и рабство, милостивый сэр рыцарь. Да, предательство и рабство!
И вдруг опустился на землю, будто из-под него выбили колени.
— Что с ним?
— Требуется помощь. При вас имеется эссенция черного клевера. Окажете помощь или нет?
— Угадай, блин!
Я на экране уже мочил виски отшельнику лиловой жидкостью из склянки темного стекла. Жидкость пузырилась и шипела. Отшельник пробормотал что-то и пошевелился. Потом открыл глаза.
Я за несколько ходок дотащил до его хижины книги и приборы, и прочие пожитки. И остался на ночь, и долго сидел на скамье, привалившись к жесткой бревенчатой стене, широко раскинув ноги, жмуря глаза на дышавшие синим светом багровые головешки в очаге, и слушал старика-отшельника.
Дважды звонил Розенблат, второй раз я просто отключил телефон и как сразу не догадался? — я хотел пить и есть, в животе урчало с короткими перерывами, но на экране я был сыт, благодушен и с жадностью внимал неторопливым речам Гараканского Кума. Мы оба — я и мой двойник — были слушателями одинаково благодарными. Поистине, эта встреча стоила всех курсов на свете. Его мир имел пятисотлетнюю писаную историю и еще более древние саги и легендарное прошлое двух тысячелетий. Но поражен я был, узнав от старца, что двойники игроков, действующие в этой псевдостране, легко отличимы от коренных обитателей. Они знают про нас!
— Вы пахнете по-особенному, не плохо и не хорошо, а по-особенному. Вы гоняетесь за приключениями. Вы жестоки, бессмысленно жестоки, как дети, хотя с виду нередко важные господа. Вы беспечны и легкомысленны и не дорожите ни своею жизнию, ни чужими. Вы появляетесь и вновь исчезаете в никуда, и все ваши подручные, богатства, бесчисленные армии несутся вслед за вами, точно сухие листья по ветру. Вы приносите в наш мир только кровь, только войны, с вами, для вашей забавы возникают страшные, невиданные прежде чудовища, и вы сражаетесь с ними, а потом ожидаете славословий от нас — стенающих на пепелищах и развалинах…
— Я родился и вырос далеко на юге, в Церенгете — городе Золотых Шаров. Кто нынче помнит о Церенгете Алг-Тосиб? Несколько десятков легистов-книжников, да старик-отшельник на северной окраине Магоберских лесов. Ибо много лет назад один из вашего племени, гость ниоткуда, сразился над нашим городом с громадным Главиротом. Не знаю, какие силы помогают вам в бою, но тот злосчастный воин на летающей колеснице, мелькавший вокруг чудовища подобно комару перед альбатросом, рассек его своим огненным мечом и умчался в сторону уходящего солнца, не оглядываясь назад. Для нас же солнце померкло навсегда. Туша издыхавшего исполина рухнула на Старый Город и пристани, реки зловонной жидкости брызнули до небес, а из груди Главирота полыхнул язык пламени чуть не в милю высотой… Его лапы в предсмертных судорогах подгребали под брюхо обломки домов и башен будто ракушки на берегу. Пожары загасил проливной дождь, но на большее умения наших чародеев не хватило. Плоть чудовища начала гнить, пришел мор. Но люди оставались в городе — на всех дорогах стояли крепкие заставы. Сопредельные властители порешили задавить поветрие в его логове. Медленно умирали уцелевшие от мора — от голода, жажды и отчаяния. А потом в мертвый город пришли маги огня, и поветрие было выжжено в его логове. И по сию пору среди заросших черных развалин высится гигантский, за тридцать миль видный, обугленный костяк Главирота, и мореходы, направляющиеся в Аульрику, держат на него, проходя проливом Тосиба.
Страшное чувство реальности пронзило меня. Кто, когда, как запрограммировал этот разговор, этого изжелта-седого старика, выжженный город на берегу теплого моря? Я слушал и задавал вопросы. И снова слушал.
— Вы, сэр Ренато, непохожи на них, хотя так же пахнете и так же неудержимы в бою…
Да, мир фантомов был полон не только звуков и красок, но и запахов. И вкуса дичины, жаренной над угольями, и козьего молока. И вчерашнего хлеба с вересковым медом. И боли, и гнева.
— И здесь, в лесу, я не раз встречался с ними. В обличии рыцарей, девиц и наемников, монахов, разбойников и колдунов. И все они спешили, требовали ночлега и ужина, и рассказов об окрестностях и дальнейшей дороге, да покороче, и я был для них словно мерный столб на скачках. Не полосатый красно-белый деревянный шест, а просто какой-то знак, символ…
— Очередная авентюра, — поддакнул я.
— Да, они любят это слово. И назавтра они торопливо собираются и пропадают навсегда.
— Стремятся завладеть Чашей Грааля, святой отец, — очень кстати сообщил я. Так, просто разговор поддержу. Лицо его исказилось, он отшатнулся в тень.
— Мать Алимна! И ты! И ты о том же!
— Да вы что, padre, — удивился я. — Будто я на стол змею бросил!
Кум, часто дыша, поспешно нащупал на шее нечто, и на свет появился маленький белый кружок на цепочке, блеснувший на миг серебряной звездочкой.
— Свет пронзает тьму и рождает тени! Тебе не удалось перехитрить меня, подлый чужак! Я больше ни слова не скажу!
Он судорожно прижал кружок ко лбу и замер, зажмурив глаза, как перед ударом. Я-другой оцепенел. Я-сам вгляделся в амулет старика. На тонкой серебряной цепочке… Компьютер ожил на секунду прежде, нежели я его узнал.