Вот я и затеял игру: один – против всех. Официальное название – «Один в поле воин» (что явно противоречило древней доктрине Nec Hercules contra plures: даже Геркулес бессилен против многих). На всякий случай, если человечество вдруг все же выживет (за счет непредвиденных, хи-хи, ресурсов), я интересовался счастьем на личном уровне. Извините за откровенность: я не просто жил, а ставил эксперимент: может ли человек, сделавший сам себя, то есть, ставший личностью, быть счастлив? Да или нет?
На стене (в принципе, можно назвать ее Стеной) располагался созданный мною музей Высших Культурных Ценностей, которого я сам был хранителем, смотрителем и ленивым экскурсантом, несмотря на то, что вход был бесплатным круглосуточно. В этом музее, например, был «зал», где размещалась подборка экспонатов под такой рубрикой: «Самые почитаемые и престижные способы лишения свободы в эпоху цивилизации» . К таковым, в частности, относились:
жить бессознательной жизнью, бездумно делать то, что считается престижным в обществе, а именно:
– оказаться у власти;
– создать семью;
– стать трудоголиком;
– стать алкоголиком;
– копить богатство;
– закабалить себя престижным, но бессмысленным, времяпрепровождением, как-то: стать болельщиком-фанатом, рыболовом, любителем фантастики и т. п.;
– верить в то, что цивилизация чудесным образом разрешит противоречия натуры и культуры;
– в упор не замечать культуру и т. д.
Далее, разумеется, следовало определение свободы. И не просто определение, а логическая цепочка, ведущая к определению. Например. «Свобода – это понимание того, что человек находится во власти бессознательного, но при этом сознание, высший уровень человека, не подчиняется низшему, бессознательному. Свобода начинается там, где сознательное берет на себя функции бессознательного, и человек управляет собой с позиций культуры – превращается в личность. Победа над природой – вот что такое свобода. Свободный человек в цивилизации – это жалкий раб своих желаний. Свобода личности живет только в застенках Истины».
Походишь по такому просторному залу, где самой свободе достаточно места, и становится как-то не по себе. В тебе просыпается что-то человеческое. Уже не хочется быть личностью. Да…
Следующий зал – «Счастье в эпоху цивилизации» .
Буду краток: это реализация свободы раба. Пожрать и поспать. Хлеба и зрелищ. Все остальное – крокодиловы слезы. Что касается счастья личности… Нет личностей – нет и счастья.
Далее – «Романы в эпоху цивилизации» .
Выясняется, что романы, как впрочем, и пьесы, – это всего лишь саги о служении. Ничто человеческое им не чуждо, напротив, они исповедуют культ человеческого, ибо им чуждо личностное. Все романы, равно как и пьесы, – это вариации на заданную тему, и тема задана Библией. Романы (пьесы) – это иллюстрации Библии. Забава для взрослых: раскрась сам. Книжки-раскраски. Скучно до невыносимости. Вот почему в моей библиотеке книжек-раскрасок раз-два и обчелся.
Настоящий роман должен быть форпостом защиты культуры. Он должен быть на передовой. Настоящий роман – это антибиблия.
Разумеется, музей мне быстро надоел, и я бросил заниматься строгой и упорядоченной комплектацией на полпути. И это тоже зафиксировано в моем музее. Как только мне становится ясен принцип – становится скучно. Разуму подавай все новые законы, а музеи – это дело цивилизации. Любят они всякие «истории становления». Историю города, человечества. Любви. Ревности.
Музей я покидал всегда со сложным итоговым чувством. Единственными, кто чувствовал себя в цивилизации как рыба в воде – это были, во-первых, рыба в воде, а во-вторых – женщина в стихии бессознательной жизни. Дошло до того, что женщина сегодня претендует на лидерство в обществе. Бред. Однако правильный бред, с точки зрения логики цивилизации. Получалось, что у цивилизации – женское лицо. А я был влюблен в женщину. Даже в двух. Или трех. Значит, я был влюблен и в цивилизацию? К чему же тогда столько убийственной иронии сыплется из меня? А? Нет вразумительного ответа. (Но определение феминизма и цивилизации на всякий случай присутствовало в поле бокового зрения.)
Посещение музея превращалось в тяжкий труд, и я летел галопом, пропуская большие экспозиции. Но только не зал науки, предмет моей гордости (определение гордости, как и мужества, располагались где-то рядом). Зал науки был сердцем полушарий. Это мое сокровенное, если таковое имеется у личности.
Дело в том, что у людей нет науки. Законы – вот хлеб науки, а законов, описывающих универсум в человеческом измерении, – не существует. Люди играют в науки, в научность, в гипотезы и аксиомы. В сущности, вся научность – это собирательство фактов, собирательство и классификация. Каменный век. Экономика – не наука, а несколько наблюдений над прохудившимся хозяйством; психология – шарлатанство, философия – прикол, физика – перебирание четок, математика – ребусы, биология – ощипывание комара. Классификация и сравнение – вот методологическая основа «наук». Сравнил что-то с чем-то – и удивился. Вот и вся наука. Доктор наук. Доктор, исцелись сам!
Ну, что ж, подобное положение вещей снимает с меня всякую научную ответственность и позволяет сотворить мне свою науку – гуманистику . Гм-гм. В основе моей науки – три закона (по которым, кстати, я живу). Следствие одного из законов гласит: не перегружай читателя информацией, а то распугаешь клиентов. Вот почему о законах как-нибудь в следующий раз.
Беглое замечание под занавес (боже мой, как занудны энтузиасты, вот почему я терпеть не могу энтузиаста в себе): музей вошел в мой утопический проект под оптимистическим названием «Резервация для культуры» .
Но и к этому, пожалуй, я вынужден обратиться в более подходящее время.
Сейчас же (минута слабости, будь она неладна) у меня просто язык чешется ляпнуть что-нибудь до неприличия сокровенное. И я проболтаюсь.
На вопрос, неизменно ставящий в тупик людей, которые считали и считают себя умнее умных, – на банально фундаментальный вопрос «Quid est veritas? Что есть Истина?», звучащий с подлым пилатовским акцентом, я отвечаю очень просто. На чистейшем русском. Я знаю, какой ответ вкладывают в этот вопрос люди цивилизации, догадываюсь, на что они намекают, и отвечаю со смирением Христа: «Истина – это то, что изложено у меня на Стене» .
Таков мой Ответ.
Конечно, на Стене зашифрована несколько мудреная и витиеватая формула. Не всякому дураку по зубам. А зачем дураку Истина? Он тут же сотворит из нее идеологическую дубину. Как выражается господин Ольгин, Цицерон нашего времени, «дай дураку член хрустальный – так он его уронит, разобьет, да еще и руки порежет». Однако те, кто всерьез озабочены истиной, должны бы заинтересоваться моим проектом под названием «Стена». Без ложной скромности. Ведь по объему – это средних размеров книга. Плюс пять-шесть книг комментариев. Почти как Библия. Короче не бывает. И не надо делать вид, что вы вконец измождены и утомлены поисками истины, и не надо томно закатывать глазки, жонглируя цитатами из Льва Толстого, Корана или Конфуция: дескать, никому еще не удавалось ответить на этот вопрос, дескать, сама попытка ответа на этот Вопрос дискредитирует философа. В цивилизации принято оставлять этот Вопрос без ответа: иначе рухнут сами основы Цивилизации. Как там у древних? Пусть рухнет мир – а я выбираю истину. Они должны были бы сказать нечто подобное (лень рыться в цитатнике). Они мыслили в эту сторону.
Прошу прощения, что уделяю Кабинету столько внимания. Кабинет – вселенная, ему вполне обоснованно уделено больше места, нежели городу. Что город? Все его прошлое и настоящее умещается на одной из полок книжного шкафа.
Впрочем, если угодно, мы можем опять прогуляться по городу.
Так сказать, на простор, к народу!
Глава 13. Уроки Шекспира
Иногда я жалею, что вместо философии, которая, в результате, размазала меня по Стене, я не занимался, скажем, коллекционированием бабочек. Нет, коллекционировать бабочек и удить рыбу – унизительно для мыслящего человека. Куда любопытнее коллекционировать выражения человеческой радости, не страха, огорчения, отчаяния – а именно радости, ибо радость как ничто иное позволяет мгновенно, словно при вспышке молнии, заглянуть в чулан под названием душа человека. Своды пещер, хранилища, чистилища, отстойники – все это хозяйство и есть душа. Строго говоря, в каком-то смысле я и занимаюсь коллекционированием душевных состояний. Драматург – это выразитель душевных состояний. Разве нет?
Одному из самых чистых проявлений радости я был свидетелем не далее как вчера. Мой знакомый кинорежиссер, Федя N., взявший себе загадочный псевдоним Эль Москито (хотя в жизни был похож на полудохлого жирафа), полгода назад отославший свою работу на престижный кинофестиваль в Рим и получивший стандартно вежливое уведомление о том, что, дескать, работа ваша получена, спасибо, жюри рассмотрит возможность участия в конкурсе, оставляя за собой право отбора и т. д. – уведомление, которое он в простоте душевной, плавно переходящей в крайнюю расчетливость, воспринимал не иначе как настойчивое приглашение мэтров, «этих итальяшек», нам, Федору N., посетить вечный город и отхватить при этом как бы нехотя Гран при; так вот Федя, говорю я, встретив меня рано утром (сон алкоголика крепок, но краток), поинтересовался:
– Старик, ты не очень занят сегодня?
Сегодня, как и вчера, я был очень занят: ревность и любовь забирали все мои силы. Однако на меня накатила минута слабости душевной, и я почувствовал себя христианином. Пропадающий, окончательно погибающий Федя N. не канючил, не брал за глотку, не врал и не юлил, а вежливо интересовался моей занятостью, заранее давая мне возможность сориентироваться и по-рыцарски, весьма поучительно, отказать этому забулдыге. Все остальные его знакомые, не сомневаюсь, так уже и поступили, заставив себя уважать. И я, презирая Федю, себя, свой чистоплюйский порыв и все христианские добродетели мира, выдавил из себя что-то похожее на «всегда можешь на меня рассчитывать, сэр». Тут у Федора мгновенно включилась сноровка алкаша, и через полчаса мы уж