Тем не менее, там был один пункт, отмеченный его матерью, который сведущие люди могли и не заметить, а именно, что в 1945 году он начал создавать компьютер. Она сконцентрировала все своё внимание на этом факте, в то время как тема эта повергала общественность в замешательство. В общем, она проявила удивительное упорство и самообладание в борьбе с мужскими институтами, из которых она была исключена, и при столкновении с вежливой уклончивостью и отказами. Ибо, конечно, существовало две темы, которые были вне границ понимания общественности — то, что он сделал во время войны, и его гомосексуальность. Внушительное количество людей посчитало, что они не могли дополнить имеющийся материал достоверной информацией до тех пор, пока то, что необходимо упомянуть не будет упомянуто — и, конечно, никакого упоминания не последовало, не более, чем в любом другом письменном произведении. В описании военных лет ей удалось немного углубиться в нужную тему, ей было разрешено сказать, что “он был частью команды, совместная работа которой стала важным фактором в нашей победе в войне” — это намек, ставший самым громким из заявлений, появившихся на эту тему в последующие десять лет. Красться на цыпочках среди минных полей — возможно, никто, кроме нее, не счёл бы эту идею достойной продолжения, но она кралась на цыпочках по минным информационным полям ради него, в конечном счете, всегда оставаясь на его стороне, а это мог себе позволить далеко не каждый.
Даже то, что, не обладая необходимыми полномочиями, она не смогла исполнить всё задуманное, расстраивает не так сильно, как тот факт наличия своих идей и историй, которые не добавили понимания и не помогли раскрыть конкретной тайны, коей для неё был Алан. В конце концов, всё свелось к сравнению написанного ею с Житиями святых. Алан бы высмеял эту попытку, так как легче было бы продеть канат через игольное ушко, нежели защищать его, а между тем она продолжала со всей серьезностью балансировать на противоречии между терминами “непорочный” и “нужный”, у нее вполне получилось бы обоснованно выразить всё церковным языком и найти нечто совсем особенное для высказывания. Но она так ничего не предложила: границы оценочности, государственная служба, и производство на заказ машин преподносились как Хорошие Вещи, не имеющие четкого разделения и описания. Отсутствие какого-либо обращения к вопросам науки стало, пожалуй, одной из причин, почему ее книга, ничтожная по стандартам, обычно применяемым к литературной или политической биографии, получила снисходительные похвалы критиков. Это был праздник для мира, который пытался забыть Доктора Стрейнджлава. Наконец, казалось, вот он, учёный, избежавший ран и шока ужасов 1940-х — 1950-х годов! Это высказывание верно лишь наполовину, было что-то от 1880-х годов в Алане Тьюринге, а также в его матери; но опять же это не конец истории.
В 60–70-х годах, Ньюман и Сара Тьюринг явились источниками, на базе которых стали появляться различные энциклопедические статьи, краткие биографии и популярные статьи. Но на рубеже десятилетия появились различного рода комментарии, своеобразные небольшие зеленые ростки, которые пробивали себе путь сквозь каменные джунгли. Одним из факторов их возникновения стало просто расширение и усовершенствование понятия «информатика», несколько изменив статус компьютеров с устоявшегося «чего-то недостойного» внимания для математика. В 1969 году Дональд Мичи опубликовал отчет Национальной Физической Лаборатории (НФЛ) на тему Машины обладающие интеллектом, сам же он был обеспокоен тем, чтобы занять лидирующую позицию в ходе развития Великобритании. В этот период он высказался, выражая скорее мнение большинства о том, что идеи о машинном интеллекте являются отклонением от серьезной работы; но в 1970-х появилась положительная оценка компьютера в качестве универсальной машины, связанной с любыми видами логических манипуляций, а не только для арифметических расчетов. Это общее развитие привело к более четкому пониманию того, что Алан Тьюринг предвидел с самого начала.
Кроме того, именно в 1969 году компьютер полностью вошел в оборот, в статьях Майка Вуджера и Р. Малика впервые было отмечено, что Алан Тьюринг за время войны обрёл практические знания по электронике. Этот факт совсем не противоречит преобладающему стереотипу «логика», каким он предстал в стандартном учебном докладе Голдстайна на тему Компьютер: от Паскаля до фон Неймана, представленном в 1972 году. Термину потребовалось некоторое время, чтобы ассимилироваться; то же самое потребовалось и АВМ, чтобы остаться в компьютерной истории. В сборнике классических работ, документально подтверждавших происхождение цифровых вычислительных машин (примечание 5.23) Б. Рэнделла, АВМ частично упоминается в библиографии и мини-бум в компьютерной истории был оставлен без внимания; исходный отчет был издан НФЛ в 1972 году, но первый серьезный обзор он получил лишь в 1975 году.
Между тем к концу десятилетия также появилась решимость, чтобы начать говорить о Блетчли-Парке, хотя первое прямое заявление о его стратегической значимости произошло только в 1974 году в работе Уинтерботэма Операция «Ультра». В этой книге не было упоминаний об Алане Тьюринге, но в том же году в художественном произведении Энтони Кейва Брауна Телохранитель лжи неоднократно появляется термин «Тьюринг», иногда в сочетании с такими словами, как «машина» и «bombe» (первое устройство для расшифровки кода шифровальной машины «Энигма»). Процесс пошел. Тем временем Джек Гуд и Дональд Мичи опубликовали некоторые разоблачающие факты об электронных машинах в Блетчли. Сводя все ветви развития ситуации вместе, запросы Б. Рэнделла, движимые отчасти интересом к участию Алана Тьюринга в происхождении компьютера, пользовался некоторым успехом. Его откровения о технологии секретного компьютера Colossus и в самом деле скорее отражают достижение Ньюмана и Флауэрса, нежели нечто связанное непосредственно с Аланом Тьюрингом, но это означало, что появилось первое серьезное представление о гигантских масштабах возможных операций. Многое из этого, наряду с другой раскрытой в середине 1970-х информацией, было представлено в телевизионной программе BBC, одной из серий под названием Тайная война, которая транслировалась в начале 1977.
1969 был также годом освобождения геев, что послужило очередной смене мысли и привело к возможности размышлять о Тьюринге в 1970-х. Это не было результатом реформ Джона Вулфендена — которые, хотя и с задержкой из-за неимоверных усилий виконта Монтгомери и других, превратились в законный Акт о половых преступлениях в 1967 году. Установка «возраста согласия» на планку в двадцать один год, эти рационализация и модернизация закона лишь стали подтверждением того, что преступление Тьюринга осталось преступлением. Довольно краткое возрождение американского либерализма позволило поменять концепцию термина «проблема»: видение общества как проблему для личности, а не наоборот. По-своему это изменение создало условия для повторного исследования жизни Алана Тьюринга так же, как и для других открытий нового десятилетия: дело не только в том, что стало возможным вести разговор о его гомосексуальности, но и в том, что появилась возможность оценить его гордость, упрямство, и моральную силу, которые он пустил в ход; оставаясь скрытным и застенчивым человеком, он, тем не менее, настаивал на том, что гомосексуальность не предмет стыда, который нужно скрывать.
Принимая всё это во внимание, в 1970-х стало по-настоящему возможным кому-то увидеть, кто же такой Алан Тьюринг, отчасти давая понять, что никто в его жизни (кроме него самого) не смог бы сделать ничего подобного. Случилось так, что оказался в таком положении, времени, и был поражен всеми этими событиями. Впервые я столкнулся с именем Алана Тьюринга летом 1968 года — по сути, в самый расцвет информатики, потому что я читал о кибернетике и машинах Тьюринга, как студент-математик. На самом деле мой выбор был не в пользу этой области, а скорее в направлении математической физики, изучение теории относительности и квантовой механики Роджера Пенроуза в аспирантуре с 1972 года, и главной задачей было внести свой вклад в развитие теории твисторов Пенроуза.
Но в 1973 году имя Алана Тьюринга вновь произвело на меня неизгладимое впечатление, на этот раз в иной сфере моей жизни. Я был тогда членом группы, сформированной лондонским Освободительным движением геев для создания брошюры, в которой осуждалась бы биолого-медицинская модель гомосексуализма. Один из членов группы, Дэвид Хаттер, что-то слышал что-то об окончании истории Тьюринга от Ника Фербэнка. Ничего не зная о его секретной работе, и, полагая, что его смерть могла стать результатом работы над гормональной терапией, мы включили параграф, содержавший в себе эту идею, чтобы проиллюстрировать нашу тему. Таким образом, после двадцати лет молчания прозвучал первый публичный визг протеста.
Эта история, в течение многих лет скрывавшаяся в глубине моего сознания, сопряженная с чувством, что я должен со временем узнать больше о том, что произошло, неожиданно вышла на передний план снова 10 февраля 1977. В тот день, во время обеда исследовательской группы Роджера Пенроуза в Оксфорде, состоялся разговор о знаменитой статье Сознание, которая вернула мне прежний интерес к идеям Тьюринга, а затем вполне самостоятельно — уже в программе BBC о Блетчли-Парке, которая шла накануне по телевизору. Роджер Пенроуз прокомментировал своё мимолетное упоминание Алана Тьюринга так: он давно слышал разговоры о нем как о человеке «затравленном до смерти», но только в последнее время стали ходить слухи о нем как о человеке, который «заслуживал графский титул». На тот момент ничего не было ясно или с чем-то связано, и случилось тремя годами ранее, прежде чем я мог составить последовательную интерпретацию того, что случилось, — но этого мне было достаточно, чтобы почувствовать
Война и солдаты были не только для себя,
Далеко, далеко тихонько позади стояли они в ожидании, чтобы теперь появиться в этой книге.