– Они ведь не просили их завоевывать, – тихо сказала Шивон. – Они хейе на свою землю не приглашали.
– Ты на водочку-то не налегай, девушка, – остерег Серегин. – Гляди, поплохеет…
– Не дождешься, – буркнула Шивон и подвинула к себе бутылку.
– А Союз плевать хотел на все их языки, вместе взятые. Это раз. Два – эта гагаринка все равно не повторит на публике того, что тебе сказала.
– Ради чего тут биться? – устало спросил Лоран. – Михаил прав. Твоих дингов на планете едва сотня наберется.
– Так почему бы их просто не перестрелять? Легче было бы. Экономнее.
Лоран уронил голову на руки:
– Господи Иисусе.
– Вот Его, – жестко сказала Шивон, – ты сюда не впутывай.
«Из Ирландии мы родом, много ненависти, мало места…»
В голове вертелась строчка из песни Шинейд О’Коннор, что все время крутили в пабе недалеко от дома.
С песней пришло воспоминание о том, как бежишь домой, по узкому переулку, и запах жареной картошки, рыбы и пива из открытой двери подсобки, и тяжелый запах дождя, идущий от темного, чуть горбящегося асфальта, и светлый, синий запах вечера, и тягучий голос Шинейд. От беспощадной резкости воспоминания она сложилась вдвое, будто от удара в живот.
Лоран нашел ее, встал рядом.
– Siobhan Ni Leod is ainm dom. Do rugadh me i mBeal Feirste, – сказала она куда-то мимо него.
– Будь здорова, – пожелал Лоран.
– Это две самые первые фразы, которые я выучила по-ирландски. «Меня зовут Шивон Ни Леоч, я родилась в Белфасте». Мы с сестрой ходили на ирландский. Дома на нем секретничали, чтобы родители не поняли. – Она фыркнула. – Отец еще хоть что-то знал, а мать – ни слова. Нас каждое лето отправляли на курсы, тогда это было модно. А потом… Потом Нулу убили, а я уехала. Я и это могу по-ирландски сказать.
– Ты все равно ничего не сумеешь сделать, – развел руками Лоран. – Да и не в нашем праве этим заниматься.
– Не в нашем праве? Лоран, мы лингвисты.
– Вот именно.
– А помнишь тот сигнал, у кларийцев, – я тебе говорила, как на вокзале?
Лоран кивнул:
– Attention a la fermeture des portes…[8]
– У дингов есть похожий. И означает почти то же самое.
Шивон вызвала Клару по межпланетке. Ей представлялся отчего-то длинный шнур, натянутый меж звезд, голоса, стремящиеся друг к другу по этому шнуру, чтобы после долгого пути – соединиться.
– Ты можешь переслать мне последние записи? – спросила она у О’Доннелла. – Последние, те, что мы делали?
– А зачем они тебе?
– Есть тут одна гипотеза, – сказала Шивон.
На Кларе с подозрением молчали.
– Кит! В конце концов, мы земляки или нет?
– Надеюсь, ты не будешь использовать их в каких-нибудь личных целях?
– Не беспокойся, – усмехнулась она. – Это не личное, это наука.
«Фердинанд де Соссюр» был самым красивым кораблем комиссии. Единственным – с огромной «застекленной» террасой, выходившей в открытый космос. Расписной горшок, куда стекались сливки лингвистического общества.
Устроители конгресса явно переборщили с подсветкой; Шивон слепило глаза, когда она с трибуны пыталась разглядеть сидящих в зале представителей Галасоюза.
«Ложь не терпит света», – эта мысль ее позабавила. Но ей казалось, что даже непогрешимые гагаринцы не стали бы обличать ее сейчас, если б знали.
Когда-то, в глубокой молодости, она думала, что подтасовка фактов – самый страшный грех, который может совершить ученый.
– Исходя из вышесказанного, – заговорила она, когда на экране погасла кардиограмма звуковой демонстрации, – мы с доктором Лораном Дюпре сделали вывод, что прослеживаются явные параллели между языками кларийцев и общности динг на планете Хейе. Партия добровольцев с Земли уже готова приступить к более глубокому сравнительному исследованию. В связи с этим мы обращаемся к уважаемому Ученому совету Галактического союза с просьбой признать язык общности динг культурным достоянием Галактики и дать ему статус охраняемого научного объекта.
Представители уважаемого Совета покровительственно улыбались.
– Спасибо, – сказала Шивон, – у меня все.
На пустынную террасу неясно доносились голоса с приема – будто из бального зала, где танцуют призраки. Шивон полулежала на шезлонге, тихонько тянула ледяной «Марсианский взрыв» и через прозрачное покрытие глядела на звезды. Наверное, здесь было похоже на прогулочную палубу парохода, что ходил когда-то по земному морю. Смешно: терраса лучшего корабля комиссии построена в ностальгии по «Титанику».
– Как ты только пьешь эту гадость? – спросил Лоран. От него пахло торжеством, непривычными духами, искусственной свежестью.
– Где Серегин? – поинтересовалась Шивон.
– На своей четвертой «отвертке». Рассказывает всем, что на корабле есть ирландка, способная перепить русского. Я слышал разговоры. Они были очень хорошо настроены после твоей речи. Признание статуса – дело пары недель по нашему времени.
– Мы ничем не рискуем. Сам говорил: язык сложный. Пока они изучат, пока додумаются… Мало ли, какие могут быть гипотезы.
– Я-то понимаю, что ты сделала это не ради премий, – сказал он. Откуда-то взялась в его голосе горечь. – А другие, думаешь, поймут?
– А разве мы знаем, что это на самом деле не так? В конце концов, единственное, в чем нас могут обвинить, – это в том, что мы сделали слишком поспешные выводы. Основываясь на недостаточном материале. Но где ты в космосе возьмешь достаточно материала?
– И ты считаешь, что права, – тихо сказал Лоран. – А если они снова начнут передавать свои тайные сообщения? Уже с согласия Галасоюза? И опять будет война? Ты подумала об этом, ma chere?
– Права? – Она засмеялась. – Господи, Лоло, я даже не знаю, права ли была, что улетела с Земли. Может, надо было остаться в Ирландии. Может… А… – Она махнула рукой.
Он молчал.
– Но если у нас и есть какой-то долг, – проговорила Шивон. – Если у нас есть – долг…
Она не договорила.
Лоран убрел обратно на прием; Шивон снова осталась одна. Подобрала ноги на сиденье шезлонга. Вгляделась в темноту. Где-то там плавала ее зеленая планетка.
Как это будет?
– Siobhan Ni Leod is ainm dom, – прошептала она черному одиночеству за стеклом. – Do rugadh me san Domhan…[9]
Есть такой журнал – «Юный техник», он устраивал конкурсы фантастических рассказов на Самиздате. И кто-то из организаторов однажды посоветовал: пишите о той профессии, которой вы владеете, – но в космосе. Я тогда была на каком-то курсе иняза и профессию знала единственную – лингвист. Вот лингвист у меня в Пространство и отправился. Не помню, как звали этого доброго человека, организатора, но Шивон родилась именно благодаря ему и с тех пор налетала уже немало парсеков. От автора она получила туманное северо-ирландское прошлое и с трудом читаемое имя. Помню, в каком-то комментарии ее назвали «израильским ученым» – видимо, где Шивон, там и Шимон, и Гивон…
Здесь и сейчас
Держитесь подальше от…
Инспектор-стажер Легуэн прибыл в Пенн-ан-Марв промозглой весной. Был март, месяц ветров и забастовок. Стажер высадился из реннского поезда и едва успел на автобус. Последний автобус, в семь тридцать пять вечера. Пенн-ан-Марв назывался городом – там имелись мэрия и полицейский участок. Все городское на этом кончалось. Угрюмая бретонская деревушка, одним краем уходящая в лес и похороненная в оставшемся от зимы снегу.
К тому времени о Корригане в Пенн-ан-Марв говорить уже перестали.
Не то чтобы он был в участке лишним. И так людей не хватает, не говоря уж о забастовках. Но сперва, конечно, все морщились – новенький. Комиссар Легерек страдал затянувшимся гриппом. Он сам два года назад был здесь новой метлой, но об этом уже не помнили.
– Бретань, – кашлял Легерек. – Три месяца у нас холодно, а все остальное время – замерзаем к черту.
Покашлял и сдал новоприбывшего на руки помощника. Белобрысый инспектор Пеленн, сам стажера старше года на три, картинно вздохнул, потянулся, ноги на стол положил. Пометил территорию.
– Здесь тебе не Париж, – говорил инспектор Пеленн. – Дел-то у нас тут – сорока утащила фамильную брошку. Кража года. За что они тебя сюда сослали, хотел бы я знать.
За что его сослали, стажер не сказал, а глаза заблестели:
– А как же Корриган?
– Такой раз в сто лет случается, – сказал Пеленн. – Думаешь, на твою долю еще один перепадет? Шиш…
Убийца – Корриган, как прозвали его журналисты, – на целый год выдернул Пенн-ан-Марв из привычного спокойного безвестия. Четыре человека было убито за год, причем таким способом, что хоть рассказывай американским туристам. Всех четверых нашли повешенными в лесу. И все жертвы оказались приезжими.
Корриганом он стал, потому что по одному убитому пришлось на каждую веху кельтского календаря.
Они сидели с инспектором Пеленном и отмечали первое дежурство стажера. Пеленн вытащил откуда-то бутылку шушенна. Его оказалось нетрудно разговорить. О чем еще рассказывать холодными весенними вечерами. Выговор у инспектора был местный, вместо слов во рту будто галька.
– Никто вначале ума не мог приложить. Думали, кто-то посторонний прокрадывается по лесу. Ходили, лес прочесывали – ничего. Да его не слишком-то и прочешешь. Действовал этот маньяк чисто, ни одной улики ребята не подобрали. Сук, веревка – вот и все. И только после последнего убийства смогли отыскать доказательство. У той студентки – которую последней повесили – был браслетик. Плетенный из ниток. Знаешь, как у хиппи.
– Фенечка, – кивнул стажер. Он не был уверен, что шушенн позволен на работе. Но здесь не Париж.