– Мне мадемуазель Магали говорила, что четыре немца в лесу пропали. Разве они не макизарам попались?
– Старая Магали? Вы ее слушайте больше. Она уж сама не помнит, про какую войну рассказывает. Я довольно долго изучал городскую историю. Просмотрел все документы в мэрии. Нигде ничего о пропавших немцах не написано.
– Раз, два, голова, – считались дети. – Три, четыре, отрубили.
– Хотя, конечно, во время отступления… Все торопились, было им не до записей. Но я бы все равно не слишком доверял россказням Магали.
– Вы сами не отсюда?
– Я родился в Париже, – сказал историк. – Увлекся кельтскими языками, поступил в Ренн, на регионоведение. А потом… – Он махнул рукой, будто дальше все было понятно.
– Я тоже из Парижа, – сообщил стажер. – А те легенды, которые здесь существуют, – насчет леса?
– Господин инспектор, – серьезно сказал Матье. – Это же Бретань. Здесь некоторые даже по-французски не говорят. В это трудно поверить, я понимаю, но местных людей можно сравнить с затерянными в Африке племенами. И рудименты языческих верований здесь очень хорошо сохранились. Они верят чему угодно. А этот лес когда-то назывался Бросельянд. Так что вам тут всего порассказывают – если вы задержитесь, конечно. Но, ради Христа, инспектор, – вы же университет кончали!
Старомодный звонок задребезжал на всю деревню, заставив Легуэна вздрогнуть и прикрыть уши.
Кюре был высохшим и хрупким, с прочной верой в глазах. Легуэн не знал человека, которому больше подошло бы выражение «божий одуванчик». У кюре слетела цепь на велосипеде. Старый был велосипед; тот же самый, наверное, на котором во время войны священник ездил «соборовать покойников».
– Вот вы, молодой человек, – строго сказал он, когда Легуэн справился с цепью. – Вы здесь уже третью неделю, а на мессе я вас так ни разу и не видел.
– На… мессе? А. Я это, – попытался оправдаться Легуэн. – Того…
– Куда девалась вера? – вздохнул отец Гийом. Он повел пострадавший велосипед вдоль узенького тротуара. Легуэн пошел рядом. Они миновали ресторанчик домашней кухни, откуда тянуло блинами с каштановым сиропом.
– Господин кюре, а правду рассказывают про ваше боевое прошлое?
Отец Гийом нахмурился.
– Я не очень-то люблю о нем вспоминать, молодой человек.
– Но ведь вы, получается, герой, – сказал стажер.
– Герой! – Старичок поглядел на Легуэна с раздражением. – Думаете, наш Господь этого от меня хотел? Бог – это мир. Вряд ли он ждал от одного из своих слуг, чтобы тот бегал по лесам со сворой молодых бандитов. Кто, кстати, рассказал вам об этом? Жан Матье, я думаю?
Стажер пожал плечами.
– Он хороший человек, – сказал кюре, – и прекрасный учитель. Но он не понимает – есть прошлое, которое лучше не раскапывать. Он не чувствует себя у нас своим, вот в чем дело. Я себя спрашиваю, что его к нам привело из Парижа.
«Уж не в мой ли огород камешек», – подумал Легуэн. Сказал:
– Кроме вас, было некому.
– В том-то и дело, – покачал головой кюре. – Мы сражались в одиночку. И, самое отвратительное, – старческое лицо сморщилось, – сражались против своих же. Это страшно, молодой человек, – видеть, как твой сосед или знакомый надевает их форму и отправляется зверствовать.
– Я слышал про ребят из ФЛБ, которые сотрудничали с бошами, – кивнул стажер. – А что, и здесь такие были?
– Были, – хмуро ответил кюре. – Взять хотя бы Брюно. Или Жоэля Бризу…
– Бризу? – уцепился Легуэн. – Отец того, которого… который повесился? Сын-то, я слышал, тоже был националистом?
Кюре остановился. Велосипед звякнул.
– Сын мой, – сказал старичок, пристально глядя на Легуэна. – Я понимаю, что любопытство у вас профессиональное. Но зачем вам это?
– Простите за нескромность, отец мой. Те четыре немца в лесу – вы о них что-нибудь знаете?
– Я слышал, что те немцы пропали, но меня там в то время не было, и я понятия не имею, что с ними стало. Господь с вами!
Священник оседлал велосипед и поехал к церкви, не обернувшись.
Задумчивый стажер вернулся в участок. Поработал над рапортом. Отправился в архивы и снова вытащил дело первого убитого. Поглядел повнимательнее на страничку с личной информацией. Брендан Фонберг.
– Фонберг, – проговорил стажер вслух. – Фон-берг…
Все так же задумчиво Легуэн отправил копию по допотопному факсу. Секретарша подняла брови.
– Рапорт, – пояснил стажер.
Он зашел к мадемуазель Магали – на сей раз со своими бисквитами.
– Все их здесь ненавидели, – сказала старушка. – Да кто что мог сказать?
– А куда они потом делись? – невинно спросил стажер, помешивая кофе хрупкой ложечкой. – Когда пришли наши?
– Когда нас освободили, Брюно сбежал. Говорят, к немцам. Да кто его знает. А Бризу в Реннскую тюрьму посадили. Там он и умер. А сын-то его, Мишель – знаете? Ну да, знаете, конечно. Вы ж полицейский…
Лес Легуэну не нравился. Профессионально, так, как не понравился бы человек с бегающими глазками, которому на первый взгляд нечего скрывать. Лес обманывал; он начинался приятным светлым подлеском и обступал визитера со всех сторон, обхватывал темными стволами, зловеще-густыми кронами раньше, чем тот успевал заметить. Стажер тем не менее старался идти неторопливо. В руках он нес лопату. За деревьями, по обе стороны от тропинки, что-то шуршало. Хрустело. Шагало и следило. Даже при свете дня лес не казался безопасным.
Место, где когда-то проводили раскопки, почти полностью заросло, и если бы он не вглядывался пристально в траву, то, скорее всего, прошел бы мимо. Всмотревшись, однако, можно было приметить небольшую вмятину в почве и траву, росшую мельче, чем на остальной поляне, с большими залысинами.
Легуэн вытащил из кармана ксерокопию страницы, где описывалось место убийства. Археолога повесили здесь близко, лишь ненамного углубившись в чащу, стеной начинавшуюся прямо от лужайки. Легуэн постоял, глядя на вмятину. Поплутал среди деревьев, отыскал дуб, по описанию совпадавший с «деревом преступления». Посмотрел на него внимательно, будто ожидал увидеть свисающую с сука веревку или кровь на коре.
– Гензель и Гретель пошли за хворостом, – вслух сказал стажер. – Злая мачеха велела их отцу завести детей поглубже в чащу и там оставить…
Он поднял глаза вверх, к изрезанному ветвями кусочку неба. Потом принялся копать, с трудом разбивая мерзлую землю. Глупая затея, без сомнения…
Лопата наткнулась на что-то твердое. Это мог быть, к примеру, камень. Легуэн нагнулся и вытащил череп с забитыми землей глазницами. Он осторожно смел землю с части человеческого скелета. Одежда на костях почти вся истлела. Но остатки вышитого серебром орла со свастикой еще держались на полусгнившей кокарде.
Гензель и Гретель так и не вернулись домой.
Стажер распрямился, положил лопату, вытер со лба пот.
– Ищете вещественное доказательство?
Легуэна тряхнуло. Он развернулся, схватившись за казенное оружие. Рядом стоял учитель истории.
– Дерево не то, – сообщил он, – археолога повесили вон там, – он указал в другую сторону, – а девушку – еще дальше, если я не ошибаюсь. Весь город ходил смотреть. Могли бы спросить.
– А вы, – сказал стажер, когда сердце успокоилось, – вы здесь гуляете?
– Я живу тут недалеко. Мой дом рядом с лесопилкой. Увидел, как вы сюда идете…
– И решили пойти за мной? Вы за всеми приезжими так следите?
– Это намек или просто вопрос?
– Вопрос… пока.
– Я просто хотел вас предупредить. И не думаю, что я первый. От этого леса лучше держаться подальше.
– Это почему же?
Матье пожал плечами:
– Я человек нездешний. Вы лучше у кюре спросите. Спросите, почему он не велит прихожанам заходить дальше опушки.
Он попытался обойти Легуэна и взглянуть на яму. Легуэн не дал.
– Что-то интересное?
Стажер вздохнул и вытащил трехцветное удостоверение.
– Здесь проводится полицейское расследование. Вы не уполномочены. Идите лучше домой.
– Вы бы все-таки были поосторожнее, господин инспектор. Убийца-то все еще на свободе. И он не любит приезжих.
Участок перевозбудился. С одной стороны, кости, с другой – пришли из профсоюза сказать, что бастовать будут в конце апреля точно и, скорее всего, не меньше недели.
– Завтра приедут раскапывать, – сообщил Пеленн, поговорив со специальной командой из Бреста. – Ничего себе находочка, а, стажер?
– Интересно было бы знать, кто они и кто их закопал, – задумчиво проговорил Легуэн.
Пеленн посмеялся:
– Это уже не по нашей юрисдикции. Ими комендатура должна была заниматься. Сейчас бы этих гансов опознать.
– Кто знал, что Корригана не поймали? – с места в карьер спросил стажер.
Пеленн поморгал.
– Здесь-то? Мы старались, чтобы не просочилось. Ну, я знал, ну, напарник мой, комиссар… Патологоанатом. И жена комиссара, вестимо. А сообщить мадам Легерек – это все равно что…
– Передать по «Радио Брейз», – закончил за него Легуэн. – Ясно. – И рассказал Пеленну про учителя истории.
– Тип еще тот, – кивнул инспектор. – Ну да мы его проверяли. Алиби – не придраться. Да ты посмотри сам, раз уж копаешься в архивах.
Ночью лес был гораздо хуже. Стажеру Легуэну не хотелось туда идти. Вообще. И тем более, к тому месту, где не своим сном заснули четверо немецких солдат.
Яму оцепили, обвили желтой полицейской лентой, будто подарок экспертам. Сам мэр сказал, чтобы ничего не трогали руками, а комиссар повторил. Поставили полицейского агента – отгонять любопытных. Но тех было немного. Люди, по местной традиции, держались подальше.
Свет прыгал по стволам, по веткам, высвечивая чужой неприютный мир. Агент должен был стоять и курить возле захоронения. Но его там не оказалось. Парень мог отлучиться по естественной надобности. Вот только тишина вокруг вовсе не казалась Легуэну естественной.