Живые тоже бывают. Я помню одного: он хлебал мой лимонад, будто пил последний раз в жизни. Да так оно, наверное, и было.
– Знаешь, в чем проблема с Богом, сынок? – сказал он. – Он знает все твои слабости. Лучше, чем твои родители, твой сволочной старший брат, даже лучше, чем твоя жена. А ты ведь веришь в Него. Тянешься к Нему. И в этот самый момент Он по твоей самой слабой точке – хрясь! И ты рассыпаешься.
Я пытался представить для него другую дорогу, но, сдается мне, он все равно вырулил на бензоколонку.
Только один раз я сам отправил человека на заправку. Он остановился рядом с моей скамейкой, но пить ничего не стал. Всего только спросил:
– Куда мне ехать?
Я смотрел на него и ничего не мог разглядеть. Там все было залито кровью. Кровь впиталась в него, как в обивку разбившейся машины. Джеки, как увидел, кто едет, заскулил и удрал по тропинке к дому. Он так-то не трус, мой Джеки. Но я тогда впервые почувствовал, что вокруг никого нет – вообще никого за много миль. И даже если рвануть к дому, как Джеки, и укрыться за дверью – дверь можно выломать. Дунет, плюнет, дом и развалится…
Но он спросил, куда ему ехать. Все застыло, как будто даже ветер боялся трогать цветы. Я честно сказал, что не знаю. Пусть едет прямо, до бензозаправки Эда, а там спросит.
Иногда я думаю, что не имел права. Но потом мне кажется, что он не свернул бы с шоссе, если б сам втайне не знал, как правильно.
Больше я потом никого не боялся.
Кое-кого мы с Джеки видим второй раз. Значит, в первый они свернули не туда. Что ж, и на старуху бывает проруха. Они, останавливаясь здесь, вертят головами, принюхиваются, прислушиваются, как пес, почуявший чужака. Ну то есть любой пес, кроме Джеки – он чужакам всегда очень рад. Я уже понял: такие бегут от себя. Оттого им и не нравится здесь: куда ни пойдешь, вернешься все равно к себе.
Следующий прибыл на своих двоих. Те, кто пешком, обычно сами знают, куда идут, – иначе зачем бы им тащиться на своих двоих в такую даль? Или же они вообще идут никуда, и тогда не нужен им ни я, ни мои указатели. В лучшем случае – глотнут лимонада, так и четвертака от них дождешься не всегда. Джинсы у них дырявые, за спиной – гитара, на шее – ожерелье из яблочных семечек.
У этого не было ни гитары, ни ожерелья. Он шагал по дороге с таким видом, будто шел так всегда, будто это только его дорога. Джеки даже гавкнул – приревновал малость.
Человек улыбнулся мне и попросил налить лимонаду.
– Это твой дом там, на холме?
Я не знал, зачем он спрашивает. Обычно людей не интересует ничего, кроме дороги. Я кивнул. Джеки тявкнул и попытался поставить здоровую лапу ему на штанину.
– Что это у него с лапой?
– Знаете, мистер, – говорю, – если б вам отхватили ногу где-нибудь во Вьетнаме, вам было бы сильно приятно, что остальные все время спрашивают – мол, что это у вас такое с ногой? Нет – значит, нет.
Он распрямился. Поглядел сперва на меня, потом на пса. По-моему, с уважением.
– Все, понял. Прости за нескромность. А с чего ты вдруг помянул Вьетнам?
– М-м? – строю дурачка. Со временными пластами здесь бардак сплошной. Трудно уследить за временем там, где его нет. Но человек не стал дальше расспрашивать. Он спросил:
– А далеко здесь заправка?
Тут я вылупился на него. Он не был из тех, кто ищет заправку. И я возьми да измени своему же правилу – сказал ему:
– Вам туда не надо.
Он глянул на меня – будто из-за солнечных очков, только вот очков на нем не было.
– А ты знаешь, куда мне надо?
– Вы пешком, – говорю. Понятно же, что ему не нужен бензин.
– Да я думал, может, поесть там куплю, – сказал парень и потер урчащий живот. И мне просто ничего не оставалось, кроме как пригласить его поужинать.
Ему было, наверное, лет двадцать восемь, а может, и больше – то есть давно взрослый, но не старый. И глаза такие… открытые, так что хочется сделать для него что-нибудь за просто так. Ему бы коммивояжером работать или страховым агентом – а он по дорогам пешком болтается.
А еще в нем было что-то знакомое. Но такое случается с приятными людьми. Тебе кажется, что век их знаешь.
Тут я нарушил второе правило.
Он помог мне довезти тележку – хотя сифоны теперь были пустые, и вообще мы прекрасно сами справляемся. Дверь белого дома неприветливо заскрипела, увидев, что пришел чужак. Занавески заколыхались, непонятно где найдя ветер. «Он уйдет», – мысленно сказал я дому. Я уже видел таких – он подкрепится, и уйдет, и не спросит меня куда.
По вечерам у нас очень спокойно. Темнота становится сначала зеленой, потом темно-синей, потом черной. Чуть холодает, и мошкара звучит громче. Я открыл три банки консервов – для Джеки, для себя и для гостя. Он покосился, но промолчал. Не может же он не понимать, что свежей еды здесь ждать очень-очень долго. Ну и ладно. Хлеба нет, зато сухари хорошие.
И лимонад. Чтоб запить.
В этот раз спокойствие было лучше обычного. Потому что у нас с Джеки появилась компания.
– Сколько тебе лет? – спросил он, намазывая тушенку на сухарь.
– Десять.
– Врешь, – сказал он так просто, что я понял: он знает. Поэтому признался:
– Вру.
Он кивнул, съел несколько сухарей с тушенкой.
– Вообще-то я хочу добраться до Большого каньона. Стопом, естественно. Ты видел Большой каньон?
Я мотнул головой. Ничего я не видел, я же здесь как на привязи, даже приемник давно сдох.
Потом мы вышли смотреть на луну. Луна у нас большая, она зависает над домом, как инопланетный корабль. Я, конечно, мало что знаю про такие корабли. Вот парень, как оказалось, знает. Он рассказывал, пока мы сидели на пороге, – о городах, которые он видел, о том, как бывает на других дорогах. Мы с Джеки слушали его, только рты пораскрывали. Он дал мне затянуться от своей сигареты, а я потом сбегал в погреб, где консервы, и нашел ему банку пива. Сам-то я пива не пью, и Джеки не нравится.
Из-за всех этих рассказов я забыл включить свет во всем доме; теперь он не мог считаться за маяк.
А потом я понял, что поздно выгонять его на ночь.
– Слушай… А может, айда со мной, к каньону?
Я едва не выдал, что мне родители не разрешают путешествовать с незнакомцами. Они ведь наверняка не разрешали. То есть я так думаю.
Потом он стал спрашивать. Откуда электричество. Отчего здесь так жарко. Какой сейчас день и год. Мы лежали в темноте, выключив свет, – я на кровати, он на диване, дымя в потолок. Но тут я вскочил. Потому что от этих вопросов и до других недалеко, а других я не люблю. Темнота вглядывалась в наши лица и слушала шепот.
– Почему ты сюда пришел?
Он совсем не удивился вопросу, хотя должен был бы. Тогда меня в первый раз кольнуло. А может, в тот момент, когда я понял, что ночью он будет под моей крышей.
– Просто так.
Здесь никого не бывает просто так. Поэтому я молчал и ждал, пока он скажет правду. Если сам ее знает.
– Ну ладно. Не просто так. У тебя тут рядом – аномальная зона. То есть… не рядом. А прямо здесь.
– Ничего не замечал аномального. – Джеки мой проснулся, поднял голову и зарычал.
Здесь мой дом. Здесь я под защитой.
– Ты газеты читаешь, парень?
Я подумал про желтый бок фургончика в канаве.
– Нет. Не очень-то.
– В газетах об этом писали. – Он вдруг перешел на шепот, каким рассказывают страшилки. – Здесь, случается, пропадают люди. А бывает, что не пропадают по-настоящему, но… сворачивают сюда, а потом оказываются на неизвестной дороге, там, куда совсем не ехали. И никто не может дознаться, что не так…
Кажется, это и есть страшилка. Можно было успокоиться, выдохнуть – но я не мог почему-то.
– Знаешь, что я думаю? – Он повернулся ко мне. – Я думаю, сюда просто никто не может добраться. Журналисты там, полиция…
А ты, значит, добрался. И куда тебе нужно?
Я попытался вглядеться в него, но как ни вглядывался – видел только свой же отрезок дороги, тележку с лимонадом. Тьфу, ересь какая-то. А потом меня одолел сон.
Утром я проснулся от того, что в доме что-то было не так. Я вспомнил о госте сразу, хотя на первый взгляд ничего не поменялось. Солнце кружевами проходило сквозь занавески, падало на пол. Снаружи трещали кузнечики. Я знал, что уже семь утра; а еще я знал, что работы сегодня не получится. Придется разбираться с гостем.
В кофеварке оказался свежий кофе. Мы с Джеки редко его пьем, но тут уж я налил себе чашку. Гость сидел на крыльце, в солнечной луже, с кофе и сигаретой. Почему-то я почувствовал облегчение; уйди он ночью, я б не знал, чего от него ждать. Я сел рядом; свет перелился мне на колени. Из сада тянуло мятой.
– Знаешь, есть еще история про это место, – сказал парень, прихлебнув из кружки. – Я читал про этот случай в газете. Печальная катастрофа… Джон и Линдси Браун, их десятилетний сын и собака… Собаку, кстати, звали Снапи. Машина столкнулась с трейлером на выезде с бензоколонки.
Мама, папа, давайте не поедем…
Я сжал кулаки. Здесь мой дом, здесь я сильнее.
– Что интересно – нашли тела родителей, но не сына. – Он глядел на меня как-то странно, будто ждал, что я подскажу ему. – И собака тоже пропала. Их долго искали, но тела как в воду канули.
– Джеки! – крикнул я. – Хватит мяту жрать! Иди ко мне!
– Знаешь, я изучал такие явления. Я думаю, что у сына Браунов были кое-какие… сверхспособности. И ему сильно не хотелось умирать.
Он ждал, что я что-нибудь отвечу. Проявлю интерес. Тут-то и ловушка. Я положил Джеки руку на холку и молчал. Пусть выкладывает, что там у него.
– Я думаю, он каким-то образом заморозил для себя и собаки пространство и время. И так и живет в этой заморозке с момента аварии.
– А как же эта… аномалия?
Ладно, ладно, пусть считает, что я попался.
– Я же говорю – у ребенка были сверхспособности… Он смог как-то выжить в катастрофе. И возможно, сила вышла наружу. Это как радиация – знаешь про радиацию? Взорвалось в одном месте, а заражена вся округа.