Сельве тоже оставалось недолго.
О конце света рассказали зимовщики.
Миро Вальдес, прораб честной компании, связался со Старшим братом по личному каналу. Поговорив с ним, Корда долго молчал. Потом сказал:
– Докопались.
Бригада Вальдеса не первая прилетала на Сельве за топливом. До нее были и другие – и с Земли, и с Берты, и с Леи. Кто-то перестарался, или планета просто не выдержала такой активной охоты за ресурсами. Исследователи фирмы, на которую работали зимовщики, давно уже тревожились. Тут и там активизировались микровулканы, землю потрясывало. Отослав пробы почвы в фирму, исследователи получили короткий ответ: «Сматывайтесь. Пока не поздно». Выходило, что изнутри планета клокочет и скоро негодование ее выплеснется наружу. И сожжет лавой все живое – по меньшей мере в этом полушарии. Прораб сообщил об этом, а потом помялся и сказал, что у них барахлит панель управления, они, конечно, чинят, но если вдруг…
Теперь улететь гагаринцы не могли: если у зимовщиков не заладится с пультом, их придется эвакуировать. И они оставались на Сельве, а та тряслась и время от времени плевалась лавой.
Шивон ничего бы не узнала, если бы с зимовщиками вдруг не оборвалась связь и Корда не отправил ее вместе с братом Юрием узнать, не случился ли уже с ними конец света. Брат был техником с Венты. Вентийцы разговаривают, двигая и удлиняя конечности, и землянам неудобно называть их – не станешь же, в самом деле, всякий раз складывать фигуру из пальцев. Те, у кого не было удобопроизносимых имен – или не имелось имен вообще, – на кораблях гагаринцев неизбежно становились Юриями.
Оказалось, что головная панель отказала вовсе, потому и вырубилась связь. Ничего, у них уже такое случалось, не первый год летают. Починят. Вальдес с явной неохотой предложил им «по кружечке» – только потому, что не предложить было против всех космических законов. Но с номиззы и компании его понесло.
– Планета-то, – сказал брат Юрий.
– Знаю, – выплюнул Вальдес. – Ah, caray! Только нашли хорошее место, думал – в кои-то веки нормально подзаработаем…
Он рассказывал про бедный городок где-то на земной Кубе; и как все в городке считали его пропащим, а он не пропал, потому что никогда не стеснялся возить то, не знаю что, туда, не знаю куда. Шивон слушала: гагаринцев часто принимали за священников, а прораб, похоже, принял ее за гагаринку. С Сельве, говорил прораб, им еще повезло; на других планетах они б все оборудование обломали, пока искали, а тут зелененькие им сами показали места…
С Шивон слетел хмель.
– Какие… зелененькие, сеньор Вальдес?
– Миро, – пробормотал тот. – Зови меня Миро, док… Зелененькие… да. Здешние. Я зову ее Пилар. Хорошая девочка, Пилар. Была у меня на этом… астероиде, как его…
В трезвом виде Вальдес все отрицал. Какие зелененькие, какая Пилар. Естественно; как только о контакте узнают, Сельве заинтересуется Ведомство дальнолета, и ее уже нельзя будет доить. Шивон схватила его за рукав, развернула к себе, стала умолять. Сельве не сегодня завтра отправится в тартарары; а она, Шивон, не космическая полиция, и все, что она просит, – возможности сказать им несколько слов. И конечно, Вальдес не пожалеет, если отведет ее к сельвенцам. В конце концов тот поддался на уговоры и на несколько сотен гала, которые Шивон ему сунула. Взял вездеход и вывез ее за пределы зоны.
Но если об инопланетянах не доложили в МЛЦ… если в документах планетка так и значится бесконтактной… то откуда они взяли традукторы? Постойте…
– Миро… А на каком языке вы с ними разговаривали?
– Да на родном, на испанском! Что я, их марсианский учить буду, что ли?
Гуманоиды. Как же далеко она улетела; хватило того, что инопланетяне держались на двух конечностях и еще несколькими орудовали; хватило того, что она примерно видела, чем они смотрят и чем говорят, чтобы записать их в гуманоиды. Гибкие, сделанные будто из резины, они напоминали ей что-то затолканное совсем уж на самое дно воспоминаний, что-то из детства… Ну да. Фигурки из капельниц, которые дядя Райан приносил из больницы, когда был интерном.
Одна из «фигурок» протянула ей руку. Не так – одну из боковых конечностей.
– Buenos dias, hombre de la tierra, – сказала она вежливо.
А ведь Шивон думала – телепатия. «Эффект внезапного понимания», как на Траепа. Но это не телепатия, это хороший, чистый испанский, разве что интонации чуть механические. Дальше существо сказало:
– Mi llame Pilar.
Сельве должна была стать просто еще одной планетой. Еще одно название в отчете. С годами их накапливалось все больше. Ничейных, толком не освоенных, легко забывающихся. Просто перестаешь считать миссии, в которых побывала. Гагаринцы правы: если пить, можно и не считать.
А теперь Шивон сидела посреди маленького селения, под приютившими сельвенцев местными деревьями, которые те, кажется, просто сгибали так, как им было нужно, и у нее колотилось сердце.
Контакт. На Сельве.
Кем надо быть, чтобы не сообщить об этом? Сельвенцы знали бертийский и лейский; значит, нашли их куда раньше Вальдеса.
– Ты говоришь по-другому, – сказала ей Пилар. – Ты говоришь не так, как Миро-с-корабля.
А вот это уже был нонсенс. Никто не способен различать языки чужой планеты, это знают первокурсники. Вентиец способен отличить земной от кларийского, но английский и японский будут для него звучать одинаково; а землянина нужно восемь лет учить на лингвиста, чтоб он понял разницу между пятью языками Венты.
Но может ведь быть такое. Особо устроенные, необычно гибкие органы речи – биологам и фонетистам придется еще с этим разбираться, – особый мозг, способный понимать.
– Ты можешь научить твоему языку, – говорит Пилар. – Миро-с-корабля научил.
Верно. Миро-с-корабля больше нечего было делать. Он торговал с сельвенцами, как с неразумными индейцами, – только вместо дешевых бус всучивал им дешевые детективы, прихваченные из дому.
– Я могу, – говорит Шивон. Этим не надо будет традукторов, они – сами себе традукторы. Она сидит, обняв руками колени, и смотрит на чудо. Наверное, что-то такое и искали все Лингвистические комиссии; все «Гринберги», «Щербы» и «Соссюры». А она нашла. Чудо; философский камень; святой Грааль.
Вальдес оставил ее с сельвенцами одну, и на корабль Шивон возвращалась пешком. Не спеша, пытаясь успокоиться. Она шагала, боясь ступить, боясь дотронуться до растений, казалось, они тут же сомнутся, скомкаются, станут просто куском пластилина. Вскоре иллюзия прошла, стволы и листья были крепкими, плотными, психоделически яркими. Земляничные поля навсегда. Шивон погрузилась в собственные мысли и не услышала шум вездехода; и Старшему брату пришлось окликать ее несколько раз:
– Ни Леоч! Какого черта вы отключили связь?
Оглянулась – сутулая фигура рядом с вездеходом. Вздохнула:
– От Старшего брата не укроешься.
– Не надо было покидать зону. У нас чрезвычайное положение, не забыли?
Шивон еще чувствовала ладонью рукопожатие сельвенки, думала – ведь за этим, на самом деле, мы сюда летели…
– А у меня это крайний вылет, – сказал вдруг Корда. – Все, вот уходим отсюда, сдаю отчет в орден и на Землю.
Шивон пригляделась. Вроде бы не старый, но по виду разве определишь. Да и эта трубка с кислородом…
Корда глядел на низко висящее в небе белое пластилиновое солнце. При абсолютно черной шевелюре у брата были голубые глаза, светлые, будто вылинявшие
– Пришло подтверждение. Все совсем плохо.
– Я в курсе, – ответила Шивон. – И те, кто там живут, – она кивнула на гибкие деревья невдалеке, – тоже в курсе.
– А откуда вы… – Корда стоял, уставившись на нее, переступая ногами по неуютной мнущейся почве. – Это же бесконтактная планета.
– Кому как, – сказала она. – Мне нужно немедленно связаться с Лингвистическим центром.
Но вместо того чтобы связываться с МЛЦ, она не удержалась: вызвала «Джон Гринберг» и попросила разыскать доктора Лорана Дюпре.
– Шивон! – на экране возник Лоран. – Что ты делаешь на Сельве, nom de Dieu? Хватай своих гагаринцев и убирайся оттуда.
– Лоло, – сказала Шивон, – Лоло, у меня тут… контакт.
Сначала он слушал молча, опешив. Потом стал скептически качать головой.
– Слишком поздно, ma puce. Знаешь, сколько всего надо собрать, чтобы официально объявить это контактом? Ты элементарно не успеешь.
– Лоран, тут живые существа, и они говорят по-нашему! Мы не имеем права их здесь оставлять! Я, как полномочный представитель…
– …запасной козы, – осадил Лоран. – Ты летела с ними не как человек от Лингвистической комиссии, а как доброволец. Нет у тебя никаких полномочий. А МЛЦ возиться с ними не будет, потому что… нету времени.
Их было очень мало; душ двадцать, наверное, вместе с детьми.
– Вы все живете здесь? – спросила Шивон у Пилар. Они уже могли изъясняться на пристойном английском.
– Нет. Все живут там, – Пилар кивнула в сторону ползущего за горизонт разноцветного леса. – Но нас там нет. Нам там нельзя.
– Потому что вы помогали Миро-с-корабля? – осторожно спросила Шивон.
– Потому что мы разговаривали, – сказал другой сельвенец. Ему земного имени не дали. – С Миро, с другими. С тобой. Нам нельзя.
– Нельзя разговаривать?
– Вы чужие, – мягко произнесла Пилар. – Мы говорили с чужими. И теперь все кончится. И нам нельзя… там. Со всеми.
И она читала им вслух. Это не было утешением, не было обещанием – по крайней мере, сначала ей так казалось. Лишь слова, чужие слова, которые приютившиеся невдалеке от зоны существа могли складывать как угодно. Но складывали почему-то так, что ей становилось неуютно
– Ты знаешь, что все кончится, – сказала ей Пилар. – Они – наши, другие, – они не хотят улетать. Но я боюсь. Я боюсь, Шивон-с-корабля. У меня есть маленький, Шивон. Я не хочу, чтобы все кончилось для него.