Ну и дальше что? Этим путем обязательно проходили все, кто хотел после лекций попасть в центр города. Еще метров через сто Алехандро перешел бульвар, потом – противоположный тротуар, взбежал по лестнице и оказался в маленьком парке, название которого позабыл. Но через этот парк вел самый короткий путь до улицы Урсулинок, а оттуда – до «Гэтсби» и «Камелота».
Деревья парка царапали облачное небо когтями облетевших веток, сквозь которые виднелась далекая и какая-то нереальная луна. Стояла полная тишина, и только слышно было, как изредка по ветвям пробегал ветер.
Алехандро остановился и прислушался. Никаких шагов. Ну и хорошо. Хотя в общем-то тревожиться было не с чего.
Из-за холода все улицы, кроме центральных, были почти пусты, и Алехандро вовсе не отличался той храбростью, которую обычно на себе напускал. К тому же в голове крутились и действовали на нервы все эти страшные истории преступлений…
Он уже собрался идти дальше, как снова услышал шаги.
Те же самые.
Легкие.
Чуть более быстрые.
Спокойные.
У него за спиной…
Он резко обернулся и увидел тот же силуэт. Человек, ничуть не смущаясь, шел прямо к нему между деревьев. Кровь быстрее побежала по жилам.
Убегать от типа, который шел за ним, ему не хотелось. Это же, в конце концов, не фильм ужасов, в котором мочат студентов, вроде «Черного Рождества» или «Городской легенды».
Но шаг он тем не менее ускорил. Особенно когда миновал парк и вышел на пустынную улицу Урсулинок, окаймленную рядами фонарей и окруженную старыми домами, где давно уже никто не жил и где возвышался мрачный высокий фасад женского монастыря Благовещения. Алехандро тщетно пытался успокоиться.
Когда он свернул за угол на улицу Бордаборес, его встретил гомон шумной студенческой компании, курившей и выпивавшей во дворе. Все были пьяны в стельку, но это согрело ему сердце. Наконец он добрался до маленькой, запруженной народом площади между «Гэтсби» и «Камелотом» – и испытал такое облегчение, что стало даже стыдно.
А то как же, ведь струсил, чего там…
Зато теперь ему стало смешно. Он в последний раз огляделся кругом. Если этот тип дошел за ним до площади, он должен появиться с минуты на минуту, и тогда можно будет разглядеть его лицо. Но Алехандро никого не увидел. Пожав плечами, он нырнул в тепло бара.
29
Утро воскресенья
Бледный солнечный луч оживил фрески на стенах Пласа Майор в Граусе, когда на другое утро Лусия встретилась с Саломоном. Несмотря на холод, он, укутавшись потеплее, сидел на террасе, потягивал дымящийся кофе и любовался нежными тонами фасадов и умиротворяющей гармонией маленькой площади с аркадами.
– Хорошо спалось? – спросил профессор.
– Ночь выдалась беспокойная. Один весельчак собрал вокруг себя местную молодежь как раз под моими окнами.
Саломон улыбнулся.
– Занятные ребята. Они поведали мне, что их родня владеет здесь ночным ресторанчиком, где они собираются, чтобы переделать этот мир, выпить чего-нибудь и выкурить по косячку, как будто им уже по двадцать лет. Предлагали мне пойти с ними, но я отклонил их предложение.
– Это не единственное, что произошло вчера ночью, – заметила Лусия.
Она пересказала эпизод в базилике, и криминолог сразу нахмурился и посерьезнел.
– С твоей стороны было рискованно одной бросаться за ним в погоню, не находишь? Даже если ты и офицер ЦОПа… И часто ты так рискуешь?
Лусия не ответила.
– Но ты что-нибудь нашла в дневнике того гвардейца? – спросил Саломон.
– Почти ничего. Кроме одного: Мигель Ферран говорит о некоей «гипотезе B» и о совпадающих датах. И еще он подчеркнул слова «детство» и «профессия отца».
– Я бы очень хотел это прочесть, если позволишь.
Лусия кивнула и тоже принялась изучать фрески на площади. Сесар Болкан в описании мизансцен использовал тот же термин, что и Саломон: «картины»… Она пожалела, что плохо разбирается в живописи. А ведь она много путешествовала, бывала в музеях и своим цепким глазом сыщика отмечала обилие жестоких деталей, содержащихся в картинах на библейские или мифологические сюжеты… Может, именно в этом направлении и надо искать? Она, конечно, не психоаналитик, но в голове у нее промелькнула мысль: а что если убийца, вольно или невольно, оставляет им некие послания в своих мизансценах на местах преступления? Причем послания эти иносказательно отражают то, что происходит в глубинах его психики… И тут ее осенило: Адриан. Ну конечно. И как она раньше не додумалась?
Лусия взглянула на Саломона.
– В ЦОПе создана группа, которая специализируется на предметах искусства и преступлениях, связанных с их хищением. Воровство, спекуляция… У них есть архивы с описаниями украденных предметов искусства, списки приговоренных по этим делам и налажена связь с разными организациями, имеющими дело с искусством, в том числе и с музеями. У меня там работает… один друг.
Она заметила, что ей удалось его заинтересовать. Профессор поставил на столик чашку с кофе.
– По-моему, идея блестящая.
Лусия отошла к аркадам и быстро набрала номер.
– Лусия? – раздался в трубке удивленный голос Адриана. – Что случилось? Ты никогда не звонила так рано.
– Мне нужно, чтобы ты мне кое в чем помог, – сразу приступила она к делу.
– Ну конечно… Кто бы сомневался… Ты мне звонишь, только когда я нужен. Вот видишь, какой я идиот: на миг поверил, что тебе просто захотелось услышать мой голос…
Сейчас голос Адриана звучал враждебно и резко, но у нее не было настроения затевать ссору.
– Адриан… – примирительно начала Лусия.
– Ладно, выкладывай, что тебе нужно?
Она объяснила. Когда, помолчав, он снова заговорил, лейтенант уже знала, что помощь будет.
– Имитация известных картин на местах преступления? Ого! Да ты меня просто ошарашила. Если я правильно понял, о чем ты говоришь, то это наводит на мысль о Ренессансе или барокко. Пришли мне по «Вотсаппу», что там у тебя за мизансцены, и я попробую что-нибудь сообразить.
– Спасибо, Адриан.
– А что за дело у тебя такое? Убийца – почитатель искусства, который воспроизводит картины на местах преступления?.. Никогда не слышал ничего подобного.
В его голосе Лусия уловила раздражение.
– Я тебе объясню, когда будем вместе ужинать.
– Ну, уж никак не меньше. Дело того стоит.
– Адриан, дело очень срочное, – добавила она.
– Еще к тому же и срочное… Ладно. Но, чтобы получить информацию, мне надо покопаться.
Саломон наблюдал за ней издали. Когда Лусия подошла, он спросил:
– Ну что?
– Он этим займется, – отозвалась она. – Сколько нужно времени, чтобы добраться до Сеговии?
Профессор подсунул под блюдечко банкноту и встал с места.
– Мы уже едем? Я очень хочу перед отъездом подняться вон туда.
Он указал на статую Христа на вершине скалы. Лусия вздрогнула. Сказать ему, на какие мысли наводит ее статуя, она не могла.
– Заменить угол зрения орла на угол зрения лягушки, – добавил он. – Это из Шпенглера.
Пейзаж, простиравшийся у них под ногами, можно было читать как карту: равнины, овраги, дороги… В ложбинах вдоль реки – перелески с облетевшей листвой и промерзшие, покрытые снегом ручьи.
Вдали горная цепь Пиренеев загораживала горизонт, а между скалой и рекой виднелась деревня. На другом берегу, вверх по прямой черной линии шоссе, ведущего к горам, Лусия различала крошечные деревушки и дым, идущий из труб. Сколько же здесь жителей?
– Это место мне напоминает «Татарскую пустыню»[27], – сказал Саломон.
– Что напоминает?
– Ты мало читаешь?
– При чем тут это?
– Видишь ли, человек, которого мы разыскиваем, несомненно, очень начитан; он обладает высокой культурой, в общем, эрудит…
– Ты хочешь сказать, что я недостаточно умна, чтобы его поймать?
Лусия заметила, что Саломон покраснел.
– Нет, конечно. Ты намного умнее и утонченнее многих университетских профессоров, которых я знаю.
– Это ты мне сейчас сказал комплимент? – Она улыбнулась.
– Похоже, что так.
Но лицо Лусии вдруг обрело жесткое выражение. Она сразу подумала о том мальчике в туннеле. О маленьком Оскаре. А если он выжил? И живет сейчас где-то… Может, именно он и есть ключ ко всем этим загадкам?
Она старалась держаться подальше от края: голова все-таки слегка кружилась. Обернувшись, подняла глаза на десятиметровую статую, благословлявшую регион широко раскрытыми руками. И вдруг к ней пришло убеждение.
– Я убеждена, что все началось именно здесь, – сказала Лусия.
– Я долго думал над тем, что же все-таки связывает убийство твоего напарника с другими убийствами, – произнес Саломон.
Она пристально на него посмотрела.
– И что же?
– Габриэль Шварц… ты как-то говорила, что он по складам прошептал твое имя, увидев камеру в каземате? По-моему, он сделал это, потому что ему приказала тень, стоящая у него за спиной. А это означает, что тот, кто стоял у истоков событий, хотел, чтобы ты была любым образом замешана в них. Он знал тебя – ну, по крайней мере, понаслышке. Ты не случайно оказалась в этом деле, Лусия. Убив твоего напарника и заставив Шварца по слогам произнести твое имя, он вовлек тебя в этот танец. И это он всем заправляет, а не мы.
– Занятный танец, – заметила она.
– Танец с дьяволом, – отозвался Саломон.
Лусия нашла эту формулировку справедливой, хотя и несколько напыщенной.
30
Вечер воскресенья
В наступивших сумерках светились только крепостные стены и колокольни Сеговии, когда они въехали в город после шести часов пути по равнинам Арагона и высокогорным плато, считая остановку для перекуса.
Стоящий на высоком мысу город в вечернем свете отливал красками потемневшего золота. Сидя за рулем своего внедорожника, Лусия поднималась по старой римской дороге, и асфальт скоро сменился плитами. Внезапно перед ними вырос огромный акведук, соединяющий два холма. Ей еще никогда не приходилось видеть такую впечатляющую картину. Гигантское сооружение возвышалось над тысячами домов, и его силуэт четко выделялся на фоне вечернего закатного неба.