– Вон там – пехотинцы австрийской инфантерии, – продолжил Саломон, – там – артиллерия имперской гвардии. А вот это, разумеется, император на коне. С эскортом из девяти всадников он отражает атаку казаков.
Профессор говорил с воодушевлением. Лусия улыбнулась. Не было никаких сомнений, что он слышит ржание коней, крики казаков, напавших среди ночи, цокот копыт и хлопанье знамен на ветру. Видимо, Саломон угадал усмешку в ее улыбке, а потому хитро подмигнул:
– Что-то я разболтался о любимой забаве… А не выпить ли нам чего-нибудь?
Он подошел к буфету, где стояли бутылки и графины. Лусия выбрала шотландский виски безо льда. Саломон взял резной хрустальный графин с первосортным коньяком «Гран Шампань», налил себе коньяка в круглый бокал и уселся в кресло с подушками. Лусия опустилась на соседнее кресло.
– Раньше мотивы убийств и прочих жестоких преступлений было легче понять, – сказал он. – Ревнивый муж, убийство с целью ограбления или в порыве безумия… В общем, все одно и то же. Сегодня многое изменилось. Беспричинная жестокость, сведение счетов, сексуальные преступления, угрозы убийства в соцсетях – насилие повсюду. Включая еще и наши ежедневные действия, слова и зрелища, которые предлагают нам с экранов телевизоров. Огромный прогресс науки и техники колоссально расширил возможности расследований, а вот мотивация преступлений усложнилась; применение силы участилось, мобильный состав сильно поредел, а вот юридические препоны в следствии участились. В результате технологии прогрессируют, а уровень подготовки падает.
Саломон встал, подошел к книжному шкафу и достал оттуда «Исповедь» Блаженного Августина в старинном издании.
– Еще святой Августин разъяснял, что творить Зло ради Зла возможно, и что источник этого Зла заключается в воле и гордыне самого человека.
Он поставил книгу на место и взял другую: «Иллюстрированный Шекспир из Стратфорда» в издании «Чанселлор Пресс».
– «Итак, зима нашего неудовольствия сменилась славным летом под солнцем Йорка»… «Ричард Третий». Ты читала? Ах да, ты же не читаешь… – В голосе его не было ни тени презрения, просто констатация. – Это история уродливого горбатого короля, который, чтобы добиться трона, убил родного брата, племянников и собственную жену. Человек, которого мы ищем, тоже уродлив. Но его уродство внутреннее. Возможно, его искалечило скверное детство. Сколько же таких уродов наплодили родители, не выполнявшие свои функции? Тысячи и тысячи…
– Очень удобно верить, что монстры порождают монстров, правда? – сказала Лусия. – Но на свете полно монстров, у которых было счастливое детство и которых вырастили любящие родители, Саломон.
Он улыбнулся, поставил на место Шекспира и взял еще одну книгу.
– «Сто двадцать дней Содома» маркиза Донатьена Альфонса Франсуа де Сада. Вряд ли с этой книгой что-нибудь может сравниться в невыносимой жестокости: насилие, пытки, инцесты, убийства, педофилия, копрофагия… Все в его произведении говорит о том, что у него самого с головой было не все в порядке… И, наконец, «Братья Карамазовы», – прибавил он, доставая очередной том. – Мятеж против Бога на фоне страданий детей, которые невозможно оправдать… Ты веришь в Зло, Лусия?
– Глубочайшим образом.
– Почему?
– Потому что мне приходилось с ним сталкиваться.
– Франсиско Мануэль Мелендес?
Саломон заметил, как она напряглась: с ней это случалось часто.
– Не только…
– Как многому в плане Зла нас научила литература, – мечтательно прокомментировал он. – Но это ничто в сравнении с тем, чему мы учимся на собственном опыте, разве не так?
Профессор не сводил с нее глаз, легким, почти гипнотическим движением вращая коньяк в бокале. Потом встал, вытащил из ряда виниловых дисков один и поставил его на проигрыватель.
– «Электра» Рихарда Штрауса, – сказал он, обернувшись к Лусии. – В этой опере рассказывается, как Агамемнона убили его жена Клитемнестра и ее любовник Эгисф. А потом и Клитемнестру убил собственный сын. Дирижер Даниэль Баренбойм квалифицировал эту оперу как «жестокость в музыке».
Зазвучали первые ноты, мрачные, полные драматизма. Мысли и образы, теснившиеся в голове Лусии, пришли в движение. Книга из хранилища библиотеки юридического факультета, к которой, возможно, обращался убийца… Взгляд Альфредо Гюэля, брошенный на нее из-под очков… Насильник, бродящий по улицам Саламанки… Труп Сесара Болкана, подвешенный над инвалидным креслом… Мерзкие детали вскрытия, свидетелем которого она стала в Сеговии… Детский дортуар в усадьбе…
Лусия вдруг подумала об Альваро.
– Вид у тебя сейчас, как у покойника, – помолчав, отеческим тоном сказал Саломон. – Если б ты была моей дочерью, я напоил бы тебя настойкой липового цвета и флердоранжа и отправил бы в постель, приложив к ногам грелку.
Она с улыбкой отхлебнула виски.
– Но я не твоя дочь… А у тебя дети есть?
– Нет. Бегонья, моя покойная жена, не хотела детей.
– Это она на фотографии? – Лусия указала на рамку на буфете.
– Да…
– А не будет слишком бестактно спросить почему? Почему не хотела?
Саломон помедлил.
– Однажды на пикнике, в самом начале наших отношений, она спросила меня, хочу ли я детей. Я ответил, что пока об этом не думал. И тогда она заявила, что если я хочу детей, то должен подыскать себе другую девушку. Потому что она детей не хочет. Рожать детей в таком страшном мире – что может быть хуже?
Она снова украдкой взглянула на фотографию в рамке.
– Ты ведь очень ее любил, да?
– Безмерно… Не хочу впадать в сентиментальность, но в китайской мифологии есть понятие, которое по-французски звучит как «пара, выбранная небесами». Зарождение отношений – это выбор Бога. Бог выбирает предназначенных друг другу и соединяет их красной нитью. Это перекликается с платоновским мифом о первоначальном андрогине. Сначала человечество состояло из людей, у которых было четыре руки, четыре ноги и два лица. Зевс испугался их природной силы и разрезал их пополам. С тех пор каждый из людей ищет свою утраченную половину. У евреев тоже есть подобный миф о предназначенной тебе Богом второй половине.
Саломон уставился в донышко своего бокала.
– Я всегда считал, что Бегонья мне предназначена. С первой секунды, как я ее увидел. Что кто-то или что-то – Бог, судьба, но только не случай – поместил ее на моем пути навечно. Так было предначертано. О, я знаю, что рационалисты, поборники химии нашего мозга и скептики станут мне возражать. Но это только потому, что они никогда не пережили ничего подобного.
И, к огромному удивлению Лусии, он вдруг запел:
– Why she had to go I don’t know she wouldn’t say, I said something wrong, now I long for yesterday… Это была удивительная женщина… Она походила на актрису Ингмара Бергмана, на Биби Андерссон. Ты смотрела «Земляничную поляну» и «Седьмую печать»?
Лусия отрицательно помотала головой.
– Она была красива той естественной красотой, которой не нужны ухищрения, не нужен грим, и в то же время не строила из себя интеллектуалку, как многие в университете. Она была одной из моих студенток. С нашего первого совместного ужина я уже понял, что она станет женщиной моей жизни…
Он поставил свой массивный круглый бокал на низкий столик.
– А теперь, если ты не возражаешь, я пойду спать. Тебе тоже поспать не мешает. Доброй ночи, Лусия.
– Доброй ночи, Саломон.
– Анхель Бенавенте, – сказал Ариас в телефонную трубку. – Приговорен условно за торговлю анаболиками и нарушение общественного порядка. Последний исходящий вызов с его телефона был в Лериду. Возможно, он сел на поезд в Барселоне, после того как избавился от телефона и тачки. Обошел несколько магазинов, где продавали мобильники, в Лериде и в Барселоне, возле вокзала де Санс, и еще у торговцев телефонами по предоплаченной карте. Ищут и его машину. Работа кропотливая.
Лусия сидела в изголовье кровати в одной из спален в доме криминолога, закутавшись в одеяло от холода и положив ноги на теплую грелку, а на прикроватном столике дымилась чашка ароматного отвара – Саломон не отказал себе в удовольствии поухаживать за ней. Она рассказала Ариасу обо всем, что им удалось обнаружить, и о последней беседе с Альфредо Гюэлем.
– Ты хочешь, чтобы его допросили? – спросил Ариас. – Давай не сейчас.
У нее обозначился еще один вызов.
– Это все? – спросила она.
– Пока все.
– У меня еще вызов. Пока. Спасибо, Ариас. Будем держать друг друга в курсе.
Она нажала кнопку соединения. Это был Адриан.
– Лусия, я нашел, где ваш убийца брал сюжеты для своих мизансцен, – с торжеством объявил он.
42
Ночь вторника
По ней будто прошел электрический разряд.
– Я получил книгу, которую ждал. В ней более двухсот иллюстраций картин, написанных в Италии, Испании, Франции и в северных странах, начиная с конца шестнадцатого века и кончая началом восемнадцатого. Там все ваши мизансцены.
– Как это понять, «все мизансцены»?
– Я пошлю тебе рисунки, – сказал Адриан. – Первая мизансцена, та, что относится к восемьдесят девятому году, соответствует картине анонимного художника семнадцатого века «Кефал и Прокрида».
Она открыла «Вотсапп».
Дери тебя кот! А ведь Адриан прав: женщина на картине сидит анфас, ноги раскинуты в стороны, мужчина стоит на коленях между ее бедер, спиной к зрителю, обвив рукой ее торс, а она положила руку ему на плечо. Все так, все соответствует. На месте преступления нижняя часть тела мужчины закрыта красной тканью, а колени и бедра женщины – зеленой.
– Это невероятно! – вскрикнула она. – Все сходится!
– Вторая картина соответствует второму месту преступления, в Сеговии. Это полотно итальянской школы семнадцатого века «Смерть Гиацинта»… Смотри, – сказал Адриан, – позы те же. Мужчина сидит на корточках, словно прислонившись к дереву, а женщина – между его колен, опершись спиной ему на грудь и положив ему на бедро левую руку. У мужчины на плечи наброшена красная ткань, а у женщины на бедра – зеленая. Разница только в том, что на картине изображена не женщина. Кроме этой детали, все сходится: сандалии у них на ногах, которые не соответствуют размерам, маленький букетик белых цветов и даже теннисная ракетка!