Проходя мимо зеркала, кидаю на себя взгляд: все-таки бесформенная одежда – прекрасная маскировка. Натягиваю капюшон поглубже, прячу руки в карманы и выхожу из магазина. Ставлю себе мысленную галочку – «зачет, выполнено».
В этот раз я даже обхожусь без судьи. Она отказалась вынести приговор, но он и не понадобился, подсудимая до всего дошла сама. Я действительно успел вовремя: грязь обмана еще не полностью отравила ее душу, противоядие сработало превосходно.
Кстати, надо открыть судье доступ в игру. Последний раз она несла какой-то бред, говорила, что не имеет права. Конечно, мы же привыкли, что за нас принимает решение кто-то другой, а сами разучились брать инициативу в свои руки. Или добровольно отказались, страшась ответственности. Но я заставлю ее поверить в свое предназначение, в свои силы, в то, что это право за ней. У меня хватит терпения.
Я прекрасно знаю, что игра для нее – побег от гнусной реальности. Она оправдывает себя благой целью – накопить денег, изменить свою судьбу. Будущее не предрешено, пока мы сами пытаемся его творить, пока не сдаемся перед трудностями, не смиряемся с неудачами. Мир вокруг не изменится до тех пор, пока ты сам не создашь его таким, каким желаешь видеть. Я делаю все, что зависит от меня. Я не отступлюсь.
В жизни всегда было слишком много обмана, подлости и предательства, и люди вместо того, чтобы бороться, только преумножали их. Но я не буду ворошить старые грехи. В моем списке достаточно много новых.
Кругом полно тех, кто идет по краю. Кто еще не оступился, но уже в раздумьях заглядывает в бездну. Их надо напугать. Ведь страх – такое действенное оружие. Он заставит одуматься, отвернуться, отступить.
Есть и те, кто уже шагнул за край и летит. Их еще можно отловить в этом полете, протянуть руку и схватить, как за постромки. Я – та самая длань, которая в состоянии поймать, удержать и спасти. Полиция лишь ускорит падение.
Признайтесь, вы встречали того, кто бы не сломался или не озлобился еще больше, хотя бы раз побывав в тюрьме? Не встречали. Это большая редкость. Артефакт. Раритет. Поэтому на моем вооружении другие методы. Я накажу, но сделаю это так тонко и филигранно, что человек задумается, прежде чем совершить подобное снова.
А есть те, к кому наша система правосудия излишне благоволит, несмотря на всю тяжесть их вины. Как вы относитесь к педофилам, например? На их содержание в тюрьмах тратятся деньги налогоплательщиков. Вы думаете, это облегчает жизнь родителям бедных детишек? Или жизнь самих детишек? Знать, что эта тварь жива, дышит этим же воздухом и существует практически без забот: кормится из государственной кормушки, почитывает книги, не беспокоится о крыше над головой. Нет, для таких нелюдей решение может быть только одно – смерть. Они почувствовали наслаждение от унижения слабого, они вкусили по-настоящему запретный плод и оттого потеряли право называться человеком. Значит, и закон для них должен быть иным, за гранью.
Как я нахожу тех, кто попадает в мою игру?
Я много хожу. Я ко всему внимательно присматриваюсь. Я привык к роли невидимки, потому что увидеть реальное можно лишь со стороны, не будучи задействованным в процессе. Я над событиями.
Вы предпочли сомнительный путь? А не боитесь, что я могу оказаться рядом?
Но сейчас мне целесообразнее быть рядом с судьей. Необходимо убедить ее, что выход из игры не есть верное решение. Она не зря выбрана, она единственный вариант. У других могут быть свои цели, свои комплексы, свои причины, а моя судья всегда объективна. И я не ошибаюсь, я слишком хорошо знаю ее.
Даже если в данный момент она не желает принимать мои правила, это вскоре изменится. Она проникнется моими мыслями, она разделит мои стремления. Правда, ее к этому придется немного подтолкнуть. Но я смогу, пересилю ее упрямство, избавлю от ненужных принципов. Мы обязаны понимать друга, у нас должны быть общие взгляды, общие виртуальность и реальность, общее пространство. Поэтому ее дом – это и мой дом тоже.
Захожу в кухню: в холодильнике мышь повесилась. И здесь подобное в порядке вещей. Но перекусывать я в любом случае не собираюсь. Возможно, у меня не так много времени, и надо использовать его по максимуму.
В комнате матери идеальный порядок, все вещи разложены по своим местам. Это плохой знак: значит, сегодня она ждет гостя.
Вторая комната заперта, но у меня есть ключ. Подсчитываю, на сколько поворотов было закрыто. Не хочу привлекать лишнее внимание. Прохожу, стараясь ничего не задевать, включаю компьютер и жду, пока он загрузится.
Мои минуты утекают сквозь пальцы, я чувствую это. Но ведь цель оправдывает средства: я обязан вернуть судью в игру. Я не могу сам выносить приговор, назначать наказание, я только исполнитель. Но мне и этого достаточно. Я не претендую на чужие роли. Тем более кресло судьи занято достойным объектом.
Устанавливаю на рабочий стол картинку – весы. На одной чаше белые камни, на другой – черные, а сверху кружится воронье перо, медленно планируя вниз. Куда оно упадет? К чему добавит свой крошечный вес, к темному или к светлому? Что перевесит – совершенное добро или зло?
17. Таня
Из-за того что с дочерью отношения у нее весьма напряженные, Таня особо не парилась. Нет, ей было вовсе не наплевать на Эмберли – в конце концов, она же родила ее, а не сделала аборт, хотя такая возможность была, и терпеливо тащила на себе груз нежеланного материнства все эти годы. Не сказать, что она это делала, не сожалея и не ропща, но зато стала для дочери наглядным примером, как поступать не следует, если хочешь для себя чего-то большего, а не одинокой жизни в маленьком скучном городке и работы официантки в ресторанчике средней руки.
Таня чуть ли не с рождения внушала дочке: «Не покупайся, деточка, ни на возвышенные фразы, ни на эффектные жесты. Не слишком верь, когда пытаются давить на жалость. Обычно за всем этим скрываются холодный расчет, лицемерие и любовь к легким путям в достижении цели. А главное, ты даже не сразу поймешь, что тобой просто попользовались».
И Эмберли прониклась, уж точно – судя по тому, насколько часто она заявляла матери: «Никогда не буду такой, как ты!» И правильно, детка! И правильно. Беги отсюда, пока есть шанс. Не становись такой.
Каждый достоин лучшего и большего и способен достигнуть этого, если не станет просто сидеть и ждать, а будет настойчиво и уверенно двигаться к намеченной цели, несмотря на трудности и преграды. Когда-то Таня думала, что и она на такое способна, только вот путь выбрала неудачный: преграда на нем оказалась непреодолимой и повисла камнем на шее. Плыви, конечно, если хочешь, только ведь все равно утянет на дно, да так там и осядешь на всю жизнь. А в единственный выходной на неделе будешь неприкаянно мотаться по собственному дому, не зная, чем заняться, и время от времени думать о недопитой бутылке портвейна на полке в холодильнике. Хотя, может, заботливая доченька ее давно уже выкинула.
Обычно Эмберли не вмешивалась с Танину жизнь, наоборот, силилась от нее отгородиться как можно надежнее, словно боялась, что та схожа с заразой: не примешь меры – запросто сможешь подцепить. Присутствие Шелдона старалась не замечать, будто тот не живой человек, а призрак. Ну, прошмыгнет мимо, овеет парами вечного похмелья, да и черт с ним. Дочь даже не смотрит в его сторону. И когда видит в руках у матери бутылку, тоже ничего не говорит, только презрительно щурится. Зато, наткнувшись на спиртное, когда одна дома, обязательно тайком оттащит в мусорный бак или выльет прямо в раковину. И Таня не устраивает скандалов по этому поводу – ей даже приятно, что дочь хоть как-то о ней заботится.
Таня стояла и бездумно пялилась в окно на противоположную сторону улицы – на дом, точно такой же, как у них. Впечатление, словно вглядываешься в отражение и, если хорошенько присмотришься, увидишь силуэт за оконным стеклом – женщину, весьма потрепанную жизнью, но до сих пор держащую марку и, несмотря на жесткие пинки от «щедрой» судьбы, сохраняющую насмешливую улыбку. По крайней мере, пытающуюся ее сохранять.
Сверху что-то грохнуло. Кажется, в комнате Эмберли. А потом воцарилась тишина – ни шороха, ни единого звука. И Таня забеспокоилась.
Дочь в последнее время ведет себя слишком уж странно, и с каждым днем становится все труднее предположить, что еще следует от нее ожидать. Заблокировать дверь в комнату комодом, чтобы закрыть доступ для всякого, даже для нее, для собственной матери, в необъяснимом порыве раздражения грохнуть об пол свой ненаглядный комп – вполне в ее нынешнем духе. Но, что сильнее всего настораживает, по-прежнему ничем не нарушаемая неживая тишина.
Таня не выдержала и устремилась вверх по лестнице, подошла к двери, почти прислонилась к ней, поинтересовалась громко:
– Эм! Что там у тебя? Все в порядке?
Молчание. Все так же, ни малейшего звука изнутри. Таня подергала ручку: не заперто.
– Эм! Я вхожу.
И, не дожидаясь ответа, она распахнула дверь.
Первое, что увидела, – валяющийся на полу стул. Значит, это он упал. Возле него рюкзак и высыпавшиеся из него вещи: тетрадки, ручки, карандаши. И над всем этим мелким разгромом стояла дочь, смотрела перед собой широко распахнутыми глазами и беззвучно шевелила неестественно бледными губами. Ее руки, сжимавшие небольшой клочок бумаги, крупно дрожали. Или скорее тряслись, ходили ходуном, словно по ним пропускали ток.
– Эмбер!
Дочь снова пошевелила губами, и опять звука не получилось, хотя она явно что-то произнесла.
Таню тоже тряхнуло, будто и ей достался электрический разряд.
– Детка, милая! – Уже не на шутку перепугавшись, она подскочила к дочери, ухватила ее за плечи, качнула. – Да что с тобой?
Губы Эмберли задвигались в очередной раз, но теперь Таня разобрала.
– Это не я.
Да что за кошмар?! Мысли в голове проносились, словно осенние листья, гонимые сильным ветром. Целый поток! Но обозначились и вырвались наружу, наверное, самые глупые из возможных: