– Почему не ты? А кто?
Эмберли дернулась, отшатнулась, выкрикнула отчаянно:
– Я не могла! Я не стала бы! Это точно не я!
Таня опешила, всплеснула руками:
– Да о чем ты?
– Я бы не стала писать такое! И я бы ни за что так не сделала! – продолжала выкрикивать Эмберли. И взгляд ее тоже кричал: «Ты мне веришь? Ты мне веришь?» – Это кто-то нарочно! Подсунул! Мне! – Она всхлипнула судорожно и произнесла почти умоляюще: – Мама, а к нам не заходил кто-нибудь из посторонних?
– Никто не заходил, – пробормотала Таня, совершенно сбитая с толку. – Кроме Шелдона. Но… – Она не стала договаривать. К чему отвечать на вопросы, значимость и смысл которых ей абсолютно непонятны? – Эмберли, дорогая! Да о чем ты вообще говоришь?
– Это не мое. Я не писала этого. Я не могла. Откуда оно взялось? – дочь протянула тот самый клочок бумаги, который все время, до последнего момента, крепко сжимала в руке.
Таня на автомате забрала его, зачастила как можно убедительнее:
– Если ты так считаешь, то, конечно, не твое. Конечно, не писала. Успокойся, милая. – Она смяла листок, поскорее засунула его в карман брюк, с глаз долой. – Все хорошо, Эмбер. Никто ведь не утверждает обратного. Не ты – значит, не ты.
Таня подошла к дочери, осторожно обняла, боясь, что та опять отшатнется, но Эмберли, почувствовав ее прикосновение, обмякла, привалилась, словно с трудом держалась на ногах.
– Все, дорогая, успокойся, успокойся, – вкрадчиво шептала Таня, ласково поглаживая ту по спине. – Я с тобой. Никого постороннего нет. Все хорошо. Вот так. – Она потянула дочь в сторону кровати. – Присядь. А лучше приляг. Я принесу тебе воды. Все хорошо. Все у нас с тобой хорошо.
Эмберли не сопротивлялась, позволила довести себя до кровати, послушно уселась, сжалась в комок.
– Сейчас схожу за водой, – доложила Таня. Посмотрела вопросительно, дождалась подтверждающего кивка.
Но принесла она не только наполненный стакан, а еще и блистер с красными капсулами – успокоительное, которое сама частенько принимала. Подобного добра в доме всегда было предостаточно, порой даже больше, чем еды.
Дочь по-прежнему не возражала: покорно проглотила таблетку, смиренно улеглась. Таня накрыла ее пледом, нерешительно дрогнувшей рукой прикоснулась к волосам, провела по ним, почувствовала давно забытую нежность.
– Теперь попробуй поспать, – почти пропела. Да так и осталась сидеть рядом, пока не убедилась, что Эмберли заснула, параллельно перебирая в голове мысли, пытаясь разобраться в том, что произошло.
Уже спустившись вниз и стоя посреди кухни, она вспомнила про клочок бумаги в кармане, достала, развернула. Кажется, это из-за него весь сыр-бор. Стоило спрятать бумажку из виду, и Эмберли начала успокаиваться. Да что же в ней такое?
Несколько слов, написанных разными почерками. Некоторые зачеркнуты, исправлены на другие. Смысл? Таня разобрала с трудом, точнее, мало что уяснила из прочитанного: что-то принесу, «приходи в восемь часов», какой-то дом у реки.
В какую фигню Эмберли влипла? И что она должна принести? Или это ей что-то должны? Похоже, дочь окончательно зациклилась на университетах и плате за обучение – заявляет, что достанет деньги сама, а потом дергается из-за каждой мелочи. Скоро совсем свихнется.
Таня тяжело вздохнула, подумав о том, как бы самой не сойти с ума. Два психа в одной семье – это уж слишком! Впрочем, как и два чересчур приземленных, нацеленных на перспективы зануды. Она свою разумность и реалистичность заливала вином, разбавляла связями с «так себе» персонажами типа Шелдона, с которыми уж точно не будешь питать радужных надежд на будущее. Максимум весело проведешь времечко, от души покувыркаешься в постели, вместе уговоришь пару бутылочек пойла сомнительного качества, но хорошо бьющего по мозгам, а после без стеснения выскажешь собственной действительности, какое же она дерьмо.
Пусть хоть у Эмберли сложится по-другому, совершенно по-другому, а не как у ее матери. Вот бы как у отца!
Таня открыла дверцу настенного шкафчика, отыскала маленький прямоугольник картона среди баночек со специями. Она нарочно туда его засунула, чтобы забыть и в то же время точно найти, если вдруг понадобится.
Нейтан все-таки всучил ей визитку тогда, ночью, после окончания смены у задних дверей кафешки, и Таня даже мельком увидела, что в ней. Что-то про психологическую помощь, доктора медицины и прочую крутотень. Мда, и как нельзя кстати. И вполне бюджетно! Вряд ли Нейтан потребует деньги за собственную дочь. Хотя, по справедливости, это он уже в долгу у Тани, в большом-большом долгу, и если она надумает спросить с него алименты за все прошедшие годы, уж стоимость-то парочки визитов даже к столь крутому специалисту всяко не перекроет получившуюся сумму. Но она, конечно, не спросит. Вот еще! Зато позвонит и договорится о встрече. И пусть только попробует отказать.
Он не отказал. Уже через час они сидели за столиком в кофейне и разговаривали – надо же! – вполне так прилично разговаривали, словно хорошие давние знакомые. И Таня очень надеялась, что со стороны совсем незаметно, как мелко подрагивают ее пальцы, что улыбка получается вовсе не натянутой и не растерянной.
– Ты надолго сюда? – в первую очередь поинтересовалась она.
Нейтан в ответ неопределенно дернул бровью:
– Да как получится. Может, и насовсем.
– Что? – изумленно воскликнула Таня. – Насовсем? Ты спятил?
– Нет, – мягко возразил Нейтан и улыбнулся. – Скорее соскучился.
Но Таня опять не поверила услышанному.
– По этой дыре?
А Нейтан вновь возразил:
– Почему дыра? Уютный, спокойный городок, с которым связано много приятных воспоминаний. – Он задумчиво глянул в окно, чтобы в очередной раз полюбоваться на знакомый с детства пейзаж и вернуться в прошлое. – Наверное, сейчас для меня это место самое подходящее.
Таня отхлебнула кофе и даже смотреть по сторонам не стала. Господи! Да ей тут каждый кирпич, каждое чахлое деревце, каждая трещина на асфальте давно намозолили глаза. Почти до тошноты.
– У тебя что-то стряслось?
– В принципе, – сдержанно произнес Нейтан, – ничего особенного. Лишь куча не слишком вдохновляющих мелочей. К тому же не так давно я развелся с женой.
Последняя фраза Таню нисколько не задела. Понятно же, что такой мужчина не останется на всю жизнь один. Просто кое-кто повел себя как последняя идиотка, а кое-кто в очередной раз не упустил свой шанс. Только неясно, сейчас-то что вдруг стало не так.
– А как же дети?
– Детей нет, – признался Нейтан, но тут же поправился: – Не было. – Но, похоже, запутался еще больше, развел руками и протянул: – Ну-у-у…
Таня правильно расценила его смущение: там детей у него не было, а здесь есть. Теперь Нейтан знал и больше не желал исключать этот факт из своей действительности.
– Собственно, я и позвонила тебе… из-за нее. Из-за Эм.
18. Эмберли
После таблетки, которую ей дала мать, Эмберли еле продрала глаза. Кажется, это чертово успокоительное и сегодня еще действовало, потому что девушка могла почти безучастно вспоминать о записке, найденной в рюкзаке, на самом дне, среди ненужных бумажек, которые давно собиралась выбросить. Да и случилось это совершенно случайно.
За спинку стула зацепилась лямка рюкзака, и Эмберли рванула его не глядя. Конечно, все грохнулось, содержимое высыпалось на пол, вот тогда он и обнаружился, этот листок. И никак не понять, давно ли он там лежал и откуда вообще взялся?
«Я все принесу. Только не в школу. Не хочу, чтобы кто-то видел. Приходи в восемь вечера в недостроенное здание у реки. Ты наверняка его знаешь. Я буду там» – в шести вариантах, разными почерками. С зачеркиваниями и помарками. Похожий на черновик, на котором кто-то оттачивал навык. Но самый первый вариант записи, где еще только подбирались подходящие слова, принадлежал руке Эмберли. Во всяком случае, очень похоже. Очень! Если бы Эмберли увидела на бумажке только его, сама бы засомневалась в собственной непричастности. Или все-таки показалось?
Нужно взглянуть еще раз. Но для начала неплохо бы вспомнить, где сейчас эта записка. Вроде бы листок забрала мать и засунула к себе в карман. Надо будет спросить у нее потом.
То, что столь мелкое событие не стерлось бесследно из памяти, Эмберли восприняла как хороший знак и маленькую победу – уж слишком много всего она забывает в последнее время. Наверное, переутомление плохо сказывается на ее самочувствии: уроки-работа-уроки-работа, сидение за компьютером допоздна, мозг постоянно находится на пределе, да и нервы в последнее время тоже в постоянном напряжении. И в качестве приложения – придурок Шелдон, очередной мамашин приятель, от которого еще больший стресс.
Эмберли натянула любимую толстовку с капюшоном, ощутив себя в теплом уютном коконе, и отправилась в школу. Лишь бы сегодня не случилось ничего ужасного. Лишь бы не случилось… Вот дьявол! Эмберли застыла, будто оказалась пришпиленной к полу очередной мыслью.
Мистер Кэрриган! Оболганный учитель напрочь вылетел из головы.
Вот именно, оболганный – тут без вариантов. В том, что Саванна лгала, не возникало ни малейших сомнений.
Она любила приукрасить действительность, присочинить и всегда больше остальных верила в свои фантазии. Вспомнить хотя бы ее потуги выдать отфотошопленные липовые фотографии за настоящие: она и кинозвезда, она и поп-звезда, она звезда…
С пеной у рта Саванна доказывала, что это не подделки, это все правда, по-настоящему, и обижалась, когда ее пытались уличить в обмане. Но через какое-то время сама признавалась, довольно хихикая, как удачно над всеми прикололась.
Эмберли передернула плечами, словно замерзла. Совершенно не хотелось, чтобы из-за этой треплушки пострадал хороший человек. Ему же теперь прохода не дадут, не убедившись в виновности, осудят, обвинят во всех грехах. От работы уже отстранили, осталось только подключить СМИ. А уж если эти журналюги почувствуют запах паленого, даже намек на этот запах, от них не отобьешься, не спрячешься – раздуют огонь даже без искры.