Да, мистер Кэрриган и Саванна Барлоу вмиг стали школьными знаменитостями. Только вот с разнополярными репутациями.
Сегодня прийти на уроки одной из первых не получилось, и Эмберли сразу почувствовала дискомфорт. Школа напоминала муравейник, в котором все сновали туда-сюда, каждый по своим делам. А в центре общей суеты находилась, конечно, Саванна, возле которой уже толпилась стайка зевак, как свита при королеве, в то время как редактор школьной газетенки уже брала у нее интервью.
Саванна собирала все внимание, все сочувствие и прочее «все», что было завуалировано под громкие ахи, чмоки и селфи: зависть, злость, скрытое недоверие. Саванна решилась. Саванна первая. Саванна на волне. Даже если все ее слова только треп.
Уже глядя на то, как девица упивается сложившейся ситуацией, можно было понять, что никто ее не домогался – ни мистер Кэрриган, ни кто-либо другой. В противном случае она бы чувствовала себя не так раскованно – ей вообще было бы некомфортно привлекать к себе излишнее внимание.
Но остальные… Почему остальные ее поддерживали? Неужели никто не вспомнил, какая она врушка, любительница фиктивных сенсаций? Или само по себе появление сенсации в череде серых будней гораздо важнее, даже если она основана на чистой лжи? Главное – устроить заварушку, всколыхнуть застывшую реальность, заполучить повод для обсуждений и сплетен. Влезть, показать, насколько ты неравнодушен, деятелен, создать видимость сражения со злом. И такие пустяки, если кто-то при этом невинно пострадает.
Эмберли постаралась проскочить в класс. Ей было неприятно, даже тошнило от происходящего, но протиснуться сквозь плотную толпу оказалось трудным делом. Она чуть продвинулась вперед и словно попала в ловушку.
Ну, и куда теперь? Возвращаться назад нет смысла. С одной стороны путь преграждала группка девчонок, тесно сбившихся в кучу и перешептывающихся с таким увлечением, что никаким другим звукам, в том числе просьбам и окрикам Эмберли, к ним не удавалось прорваться; с другой стороны плотной стеной смыкались спины рослых парней. Конечно, можно было потормошить их, похлопать ладонью или даже кулаком – сильно, чтобы добиться хоть какой-то реакции. Эмберли уже так и собиралась поступить, но тут кто-то еще возник рядом и, оказавшись вплотную к ней – она прекрасно почувствовала локтем чужой бок, – остановился.
– Эй! – раздался над самым ухом знакомый голос, заставивший Эмберли повернуть голову, вскинуть взгляд.
– Может, все-таки свалите с дороги? – громко и твердо произнес Дерек, слегка оттолкнув ближайшего парня. – Дадите пройти людям, которым неинтересна вся ваша крысиная возня.
Девчонки перестали шушукаться, словно голос Дерека обладал какой-то волшебной силой, разбивающей любые преграды, и разом уставились на говорившего.
Парень, стоявший спиной к Эмберли, обернулся:
– А, Сандерс! Здорóво! – поприветствовал он Дерека.
– Делать больше нечего, кроме как этот тупой бред слушать? – возмутился тот в ответ. А возможно, выразил протест всем сразу.
– Так ведь… – неопределенно выдохнул парень, но что сказать дальше, не нашелся, а Дерек и слушать его не стал.
– Пройти дайте! – распорядился уверенно, а когда толпа перед ним расступилась, словно волны у ног Моисея, оглянулся на Эмберли: – Идем!
Та послушно кивнула и как завороженная последовала за Дереком. Только дойдя до кабинета, она наконец сообразила, что сейчас у них разные предметы и что ей надо было свернуть еще у лестницы, подняться на этаж выше.
Наверное, подобным образом она обычно и попадает во всякие ненужные ей места. Идет, подгоняемая незримой силой, слишком задумчивая или, наоборот, с абсолютно пустой головой, околдованная чужим присутствием, услышанным словом, увлеченная незначительной мелочью, а потом удивляется: «Как я здесь оказалась?»
Вот так и оказалась: Дерек сказал «Идем!» – она и пошла. Главное, с ним, а куда – неважно. А теперь под его недоумевающим взглядом ей придется возвращаться назад.
Развернувшись, Эмберли столкнулась с Одри. Та удивленно вскинула брови:
– Заблудилась?
Две девушки, шагавшие рядом с ней, опешили – ну да, она ведь обратилась к Эмберли, которую обычно даже не замечала! – и переглянулись. Впрочем, и Одри ответа на свой вопрос не ждала – равнодушно обогнув Эмберли, устремилась к Дереку, подошла вплотную. Тот по-свойски обнял ее и поцеловал в губы.
Понимая, как глупо выглядит, наблюдая за всем этим, Эмберли поспешила ретироваться – почти пробежала коридор, поднялась по лестнице.
До нужного класса оставалось каких-то метра полтора, когда из приемной директора послышался визгливый громкий голос. Эмберли невольно притормозила и оглянулась.
Высокая дама, должно быть, Таниного возраста или старше, выходила от директора. Она брезгливо кривила пухлые губы и жаловалась, что школа не оправдала ее доверия, что следовало задуматься, прежде чем отдавать своего единственного ребенка сюда, что захолустье остается захолустьем до тех пор, пока не выветрится из мозгов всех обитателей.
С последней фразой Эмберли, пожалуй, согласилась бы, если бы голос, произносивший ее, не казался настолько противным – пожалуй, и электропила звучит мелодичнее! Женщина с отвращением скривилась и тут же поймала на себе недовольный взгляд. Тот задел мельком, но сложилось ощущение, будто полоснул ее кожу острой бритвой и потом опять обратился на директора.
– Вам недостаточно слов моей дочери? Сколько сил понадобилось бедной девочке, чтобы не побояться рассказать… о ТАКОМ. А вы считаете, что этого мало?
Директор сердито забормотал: если миссис Барлоу не успела сказать все, что собиралась, он непременно ее выслушает, но за закрытой дверью, в кабинете. Потому что их беседа не для посторонних ушей, тем более не для ушей учеников, и…
Дама не дала ему договорить, опять коротко глянула на Эмберли и, будто вдохновившись, с не меньшей горячностью продолжила:
– А я считаю, что общественность как раз должна быть в курсе происходящего! Кто еще защитит наших деток, если не мы, их родители? Если школа пытается замалчивать…
Теперь перебил директор.
– Мы не пытаемся замалчивать, – возразил он твердо.
Бесполезно. Ему бы следовало заорать во всю глотку, тогда, возможно, собеседница и услышала бы его. Однако мнение все равно вряд ли бы поменяла.
– Я так не оставлю! – властно заявила она. – Если вы не примите никаких мер, я сделаю все сама.
Директор бы с радостью поступил с посетительницей точно так же, как пару дней назад поступил с Эмберли: ухватил бы за локоть, насильно втащил в кабинет, поплотнее захлопнув дверь. Но сейчас подобный номер вряд ли бы прошел без еще худших последствий. Самое большее, на что он решился, – это сурово взглянуть. Да и то не на собеседницу, а на Эмберли, которая все еще торчала посреди коридора.
Та осознала, что опять напрасно наблюдает за происходящим, торопливо преодолела оставшееся до двери расстояние, заскочила в класс, на ходу соображая, что директор назвал даму «миссис Барлоу» неслучайно. Конечно же, это мамаша Саванны! Участливая родительница явилась в школу, чтобы заступиться за бедное обиженное дитятко.
Внешнее сходство бросается в глаза, да и характеры у мамы и дочери, видимо, совпадают. Н-да, директору придется несладко. Но больше всего аукнется преподавателю английского. И Эмберли не должна оставаться в стороне! Тем более, кроме Саванны и ее мамаши, кроме остальных, готовых легко поверить в чужую вину, есть еще «Правосудие навсегда», и скамья подсудимых в ней на данный момент свободна!
Или уже несвободна? Эмберли совсем не тянет заходить в игру и убеждаться, ведь тогда получится, что дело за одним судьей. Все дожидаются, когда он объявится и вынесет приговор. Или она. Да, она!
Как бы ни хотелось развязаться с этим, забросить и забыть, сейчас Эмберли не имеет на это права. Потому что она единственная, кто в курсе всех этих жутких правил. Значит, Эмберли снова займет кресло судьи, чтобы на этот раз действительно отстоять справедливость и написать в приговоре: «Эдвард Кэрриган невиновен», и доказательства этому она тоже найдет сама.
19. Эмберли
В комнате матери опять орал телевизор. Кажется, не только у Эмберли обострились проблемы с памятью. Уже в который раз Таня уходила из дома, оставляя включенным ящик. Хотя как можно забыть про то, из-за чего буквально разрывает барабанные перепонки? Видимо, мать оглохла.
Когда Эмберли заглянула в комнату, по десятому каналу шли местные новости: девица задорного вида с красным от холодного ветра носом вела репортаж:
– Беспрецедентный случай! Родители учениц старшей школы собрались возле дома преподавателя Эдварда Кэрригана, пару дней назад обвиненного в домогательствах по отношению к несовершеннолетней Саванне Барлоу…
Эмберли убрала звук. Совсем. Хватало того, что телевизор оставался включенным. Девушка жадно изучала мелькающие перед глазами картинки: отдаленно знакомая улица, где толпа разгоряченных мамаш размахивала руками и плакатами в стиле «Долой извращенцев». Она удовлетворенно отметила, что Таня в этом безумии не участвует. Да той бы и в голову не пришло.
Мать Саванны, интервьюируемая красноносой репортершей, наслаждалась своей минутой славы. Должно быть, чувствовала себя звездой, которой буквально несколько минут назад вручили Оскар. Да и все эти ненормальные из ее группы поддержки – наверняка домохозяйки, изнывающие от безделья, – не забывали время от времени разворачиваться к камере и мило улыбаться в объектив.
Происходящее смотрелось нелепо, но смеяться не хотелось. В груди Эмберли параллельно зарождалось гадостное чувство: подобный цирк легко может обернуться настоящей травлей. Пока задействована небольшая группка долбанутых теток, но их безумие заразно. Кто-то ведь действительно поверит их выкрикам и лозунгам на плакатах, кто-то примкнет к ним так, от скуки, кто-то посчитает, что тоже обязан поучаствовать в борьбе со «злом», ссылаясь на гражданский и общечеловеческий долг.