— Его работа даже стоит на выставке, — сообщила она.
Эта работа — лев из яичных скорлупок. Шестьдесят один кусочек. Каждый дважды покрыт лаком. Настоящее произведение искусства.
— Все это написано здесь, в характеристике, — сказала мисс Супер папиному затылку.
В истории школы ничего подобного не было. Гениальная характеристика, с отчетами каждого учителя и каракулями мисс Супер под самый конец.
Папа протянул руку, взял листок, свернул его в трубочку и засунул в карман брюк.
Мисс Супер проводила нас до порога школы.
На старте парами выстроились ребята в мешках. Я искал в толпе Питера. Жаль, что у него не будет медали. Но ничего, он поймет. Не мог я тренироваться как ни в чем не бывало.
Куда мне участвовать в олимпиаде. Нельзя. Нельзя ведь? Ну, если только в самом непредвиденном случае. Например, если кто-то в последний момент сломает ногу и нужно будет срочно найти замену, кого-нибудь, кто быстро бегает. И мистер Дональд спросит, есть ли среди зрителей кто-нибудь, кто может заменить пострадавшего. И тогда могу выйти я, если, конечно, папа не будет против. Хорошо, что я надел спортивку, а то бежать было бы неудобно.
Я хотел было спросить об этом у папы, но не стал.
А вдруг даже думать об этом неприлично? Вдруг уже из-за этого все подумают, будто Дэн мне безразличен?
— Можно я посмотрю, пап?
— Смотри. Делай что хочешь.
Он опустил портфель и от этого еще больше согнулся. Медленно провел по лицу рукой.
Выглядел он, как мой дедушка, когда я его в последний раз видел. Только дедушке было девяносто два года, и он лежал в гробу, и был мертвый.
Близнецы Макнелли, все из себя жутко важные, разминались перед стартом. Свинка был в паре с Брайаном, самым тощим пацаном в мире.
— Не заступайте за линию!
Брайан сложился пополам. Шнурок у него, что ли, развязался?
Хлоп!
Свинка рванул как идиот, зацепился за Брайана и упал.
Камерон и Фергус Макнелли вырвались вперед и уже приближались к нам.
Казалось, что у них и в самом деле один мозг на двоих.
А сзади, на линии старта, Свинка колотил Брайана, а тот орал и корчился под ударами. Все зрители кричали и свистели. Чьи-то отцы оттащили Свинку.
Но свистки и крики, оказывается, были вызваны совсем не дракой.
Еще одна пара мальчишек, словно слаженный, хорошо работающий механизм, резво прыгала по полю и уже нагоняла близнецов.
Впервые в истории школы имени Нельсона Манделы кто-то смог подобраться к ним так близко.
Камерон обернулся, сбился с ритма, толкнул Фергуса, покачнулся сам, выпрямился, опять покачнулся, и близнецы повалились на траву, обвиняя во всем друг друга.
Толпа ликовала и аплодировала.
А отлаженный механизм пересек финишную прямую и превратился в обыкновенных мальчишек — Питера и Терри.
Питер и Терри! Питер и Терри! Питер и Терри! Это они победили близнецов. Питер и Терри! Это они обнимались, словно только что одержали победу в настоящих Олимпийских играх.
Питер заметил нас. Радостная улыбка застыла на его лице. Он двинулся было к нам, но Терри удержал его. Они зашептались, огляделись и пошли получать свою медаль.
Я поплелся за папой по жаре. Чья-то мама, улыбаясь сама себе, напевала песенку, которую играл оркестр. Она передернула плечами, задрала подбородок и спросила:
— Ну разве это не замечательно?!
От моей рубашки несло мочой. Я вспомнил тех бродяг, которых мы видели у моста Ватерлоо, когда ехали на ирландский фестиваль, на южный берег. Дэн не испугался, он засмеялся и, тыча пальцем в безумную тетку, громко сказал:
— Фу! Воняет.
Я тоже засмеялся.
Мама схватила нас за руки, оттащила к реке и там, переводя взгляд с меня на Дэна, тихим резким шепотом прокричала:
— Нельзя никогда ни о ком — слышите, ни о ком — так говорить! Ясно?!
На середине реки какой-то дядька на ржавой барже сворачивал веревку.
— Тебе ясно, Гарри?
— Ясно, мам.
— Но ведь она и правда воняет! — настаивал Дэниэл.
— Ты был бы ничем не лучше, Дэниэл Пиклз, если бы тебе некуда было приткнуть голову, кроме картонной коробки. Да знаете ли вы, что окружает этих людей? Холод, сырость, пауки и крысы. Им нечего есть, кроме объедков. И никто никогда не дарит им никаких подарков.
Никаких подарков?!
— Вы и представить себе не можете, как вам повезло.
— Но, мам…
— Что, Гарри? На долю людей выпадают ужасные беды, некоторые люди падают и уже не могут подняться. Нам с вами необыкновенно повезло.
Она дала нам время немного подумать, потом отпустила наши руки, выпрямилась и сказала:
— Итак, вы поняли, что от вас требуется?
Мы дружно закивали.
— Извини, Гарри.
— Извини, Дэниэл.
Дэн улыбнулся мне.
— Да нет же. Вы не друг у друга должны просить прощения. Вы поняли меня?
— Мам, ты шутишь?
— Нет, не шучу, Гарри.
Все-таки она заставила нас извиниться перед той сумасшедшей.
Это был День святого Патрика, ирландский праздник. А сейчас День школьной олимпиады. Совсем немного времени прошло. И вот мы сами стали словно бродяги, а Дэниэла нет, он пропал, и, боюсь, навсегда.
6
Я представлял себе, как Отис и Джоан, вернувшись после медового месяца, сквозь стеклянную стену аэропорта увидят маму Отиса в радостной толпе встречающих. Маленькую, опрятную, в синей юбке и белой блузке, сверху праздничный синий пиджачок с блестящими пуговицами, на голове — шляпка, на руке — сумочка, с которой она не расстается.
«Вот здорово! — подумают они. — Вот так сюрприз! Но стоило ли из-за нас так беспокоиться?»
Потом они подойдут поближе. Увидят ее лицо, ее глаза. Она даже не улыбнется им, она просто скажет: «Дэниэл пропал. Это все Гарри виноват».
Нет, наверное, так прямо она не скажет. Все-таки Отис как-никак ее сын, хоть и вымахал под два метра. Старушке всякий раз приходится вставать на цыпочки, чтобы только поцеловать его. Так что она постарается сказать все это помягче:
— Дело в том, дорогие мои, что Дэниэл, наш маленький Дэниэл не был дома почти столько же, сколько и вы. Нет, к сожалению, он не в лагере. Нет, родные мои. Он потерялся в тот день, когда они с Гарри ездили в Леголенд. Отстал от группы на стоянке.
Я скорчился за перилами лестницы, сжался в комок, мечтая исчезнуть или хотя бы уменьшиться. Сердце колотилось так, что запросто могло вырваться из груди наружу. Ладони у меня взмокли, я вытер их о шорты.
Только бы не увидели, только бы не заметили. Только бы они не подумали, что я виноват.
Мама упала на Джоан, зарыдала. Отис обнял отца, поддерживал его, словно ребенка. Пусть время повернется вспять. Пусть мама, и папа, и Отис, и Джоан вновь закружатся по залу под звуки музыки. Пусть на маме будет серебристое платье, а не старый халат. Пусть она счастливо смеется, а не дрожит вся от рыданий.
Отис все-таки меня заметил. Я отпрянул назад, спрятался в тени перил, но Отис оставил отца, подошел к лестнице, раскрыл руки. Глаза его говорили: «Скорей ко мне, я жду». Я сбежал по ступеням и повис у него на плечах, как всегда. А он, как всегда, обнял меня крепко-крепко. Со мной на руках он подошел к дивану, сел. Я обхватил его ногами. И мне стало спокойно-спокойно, словно и не было ничего. Должно быть, я заснул, и, пока я спал, Джоан сделала нам чай, только никто не пил его. Проснувшись, я почему-то заплакал, все всхлипывал и никак не мог остановиться, и рубашка у Отиса стала вся мокрая.
— Поплачь, поплачь, малыш, — бормотал Отис, — легче станет.
Сердце его билось ровно и сильно. Я прижался к нему, спрятался в его рубашке, и постепенно рыдания сами прекратились.
— Молодец, Гарри, умница, молодчина.
Мне было трудно двигаться, казалось, ноги утыканы иголками и булавками. Отис приподнял меня, поставил перед собой, дал носовой платок. Я высморкался, отдал платок ему. Отис нашел чистый уголок и тоже высморкался, а глаза вытер рукой. Глаза у него были красными и влажными.
Отис вздохнул. Из большой дорожной сумки он достал красиво упакованную коробку.
— Это тебе, дружище, — сказал он. И его голос пожарного был почти такой, как раньше.
Я не шелохнулся. Отис ждал и смотрел мне в глаза. Я хотел спросить его, но боялся. Боялся, что это повредит Дэниэлу. Помните, что случалось с феями в сказке про Питера Пэна, если дети в них не верили? Я даже мысленно не решался все это произнести.
Поэтому я только спросил:
— А для Дэниэла у тебя есть подарок?
— Конечно, есть, дружище, — спокойно ответил он.
— Тогда, может, я лучше подожду, пока Дэниэл вернется?
Отис опустил коробку на диван, отпил немного холодного чая и уставился в окно, будто бы пытаясь найти там, на улице, ответ. А я считал щетинки на его лице красивого шоколадного цвета. Насчитал двенадцать, остановился. Наверное, он не брился с самого Барбадоса. Кожа на носу шелушилась, и даже темно-красные розы, стоявшие на тумбочке за диваном, рядом с ним казались светлее. Я уж хотел было спросить, облезает ли кожа у негров, но вдруг вспомнил про свой страшный вопрос.
— Милый, тебе сестра звонит, — сказала Джоан, появляясь в проходе.
— Скажи ей, что я перезвоню, любовь моя, — ответил Отис.
Он поставил чашку на стол, протянул руку. Моя рука утонула в его ладони.
— Я думаю, что тебе стоит открыть подарок, дружище.
Он замолчал, задумался. Задумался так надолго, что я уж решил — заснул.
— Ты все-таки посмотри, что там внутри. Если Дэниэл вернется, мы накупим подарков для всех.
Теперь он сжимал обе мои руки. Мне хотелось съежиться так, чтобы уместиться в его ладонях.
— Видишь ли, Гарри… Дэниэла долго нет. Две недели — это слишком много для маленького мальчика. Возможно, он больше не вернется, Гарри.
Я попытался вырваться, но Отис крепко держал меня.
— Может быть, кто-то обидел Дэниэла. Причинил ему боль, сильную боль. Может быть…
Я зажал уши руками, зажмурился что есть силы и не слышал, как Отис произнес