это. Я ненавидел его. Ненавидел несколько долгих минут.
Я не смотрел на него, но знал, что он следит за мной, ждет, пока пройдет моя ненависть.
Когда я смог наконец открыть глаза и взглянуть на Отиса, он пил чай. Держа чашку обеими руками, он протянул ее мне, я обхватил его руки, сделал глоток. Дрянь, а не чай. Я отпил и из своей чашки. То же самое. Мерзость.
— Ну, Гарри, открой свой подарок, — подтолкнул меня Отис.
Я взял коробку. Настроения не было, но все равно ужасно хотелось разорвать блестящую шуршащую бумагу и посмотреть, что там лежит внутри. Оказалось, футболка с мультяшным мальчишкой на груди. Рыжая шевелюра, сверху — белая в красный кружочек бандана, аппликация из ткани, не рисунок. Хулиган такой, одним словом.
Под мальчишкой — надпись разноцветными буквами: «Дикарь по натуре. Барбадос». Я быстренько скинул папину футболку и натянул свою, новую.
— Здорово! Всю жизнь мечтал.
Я сказал так не из вежливости и надеялся, что Отис спросит — почему. Тогда я рассказал бы ему о мальчишке, который не уследил за младшим братом и потерял его и все такое. Вот он, на футболке. Это не я. Я лучше. Я ни в чем не виноват. Я не совершал таких ошибок. Вот почему мне и нужна новая одежда. Чтобы не носить того, что носил тот, другой, который потерял брата. Чтобы забыть об этом. Навсегда.
Я взглянул на Отиса и вдруг заметил, какое усталое у него лицо, как провалились глаза, поэтому я сказал:
— Позвони сестре, а то она чего доброго обозлится.
Мы вымыли чашки и вышли из кухни, как настоящие мужчины, без всякого женского хныканья и прочего. Джоан ревела на диване, даже мычала, уткнувшись носом в гору скомканных бумажных платков. Раньше я бы со смеху помер. Она прижала меня к себе, коснулась щекой, мягкой, как подушка.
— Ничего, если я сегодня у вас переночую? Ты не против, Гарри?
— А как же Отис?
— У меня дежурство, — сказал тот.
— Ты ведь не бросишь нас снова, Отис? — Сам не понимаю, как у меня это вырвалось.
Отис и Джоан долго смотрели друг на друга, они часто так разговаривают без слов. Отис сел передо мной на корточки и сказал:
— Я тебя никогда не оставлю, Гарри. Я здесь, с вами, навсегда.
Я просто обожал Отиса. Иногда я даже забывал, что Джоан всегда была нашей тетей, а Отис появился лишь недавно.
Однажды мама уехала. Я не видел ее два дня и две ночи, а потом мне же еще пришлось ехать куда-то и часа два трястись в душной машине, чтобы ее увидеть. И представляете, что она мне сказала после всех моих трудов?
— Гарри, сынок! Иди сюда, познакомься со своим братиком. — Она держала на руках ребенка.
Но это еще что! Потом они с папой совсем уж нечестно поступили. Я всего лишь дотронулся до малыша. Она сама мне разрешила, когда положила его в кроватку. А голова у него была мягкая-мягкая. Я и сказал:
— Ой, смотри, у него там дырка.
— Гарри, не трогай! — завопила мама.
Папа оттащил меня, а сам стал скакать над ребенком.
— Все нормально, все нормально, — твердил он с таким видом, будто я чуть не убил этого самого братика.
В комнату заглянула женщина в белом халате, с песочными часами в руке, и сказала, что слышала шум.
— Как малыш? С ним все в порядке?
Мама с папой и эта врачиха хором заговорили на каком-то тарабарском шифрованном языке:
— Ах, ах, ручеек, ручеек.
Или родничок какой-то. При чем тут речки вообще?
Нормально? Собрались в кучу у кровати, а я здесь один стою.
Врачиха повернулась ко мне и просюсюкала громко и глупо:
— Малыш так похож на папочку, правда?
Враки! На папу я похож. А этот больше напоминал сморщенную картошку.
— Ах, ах, присыпочка нужна, у него такая нежная кожа!
Я заметил странную ручку на боку кровати. Интересно, зачем она?
— Ах, ах, грудное питание. Отрыжка у младенцев. Ах, ах, детский стул.
Я потянул ручку на себя. Кровать осела, совсем капельку.
— Гарри, НЕТ!
Мама стала прямо серая, схватилась за сердце. А этот… ребенок заплакал.
По коридору загрохотали шаги.
— Помогите! — раздался мужской голос. — Скорее врача! Моего малыша тошнит!
Женщина подмигнула маме и испарилась. Папа сердито прошептал:
— Как мне все это надоело.
Мама погладила его по щеке.
— Доминик, милый, все будет хорошо. Гарри, сыночек, там в ящичке сюрприз для тебя, маленький подарок.
— Не думаю, что… — начал папа.
Сюрприз для меня был в том, что в ящичке оказался совсем не солдатик, как я надеялся.
— Это пластилин, — объяснила мама.
А папа добавил:
— Это подарок от малыша.
Что я, дурак — в такие сказки верить!
Я сжал кулаки, стиснул веки и задержал дыхание. Я всегда так делаю, если начинаю злиться, а надо быть хорошим. Это я сам придумал.
Папа сказал:
— Гарри, что ты делаешь? Перестань.
Я послушался и перестал, и вся моя злость тут же выскочила наружу. Сами виноваты. Больно нужен мне этот ваш пластилин. Я отшвырнул коробку, и разноцветные кубики рассыпались по полу.
— Доминик! Собирай скорее!
— Я не нарочно, мам.
— Это надо пресечь на корню, — буркнул папа.
Я не успел узнать, что значит «пресечь на корню», потому что появилась Джоан, тоже в белом халате, тоже с песочными часами, вся такая важная.
— Привет, мой дорогой и самый любимый джентльмен!
Вот! Она ко мне пришла, а не к этому, в кроватке.
— Хочу представить тебя моим коллегам. Можно, Гарри?
Она еще спрашивает.
Мы прошли восемь длиннющих коридоров, раз шесть или десять катались на лифтах, и я сам нажимал кнопки.
Куда бы мы ни пришли, все говорили:
— Какой красивый парень. Твой?
— Да, он просто чудо, — отвечала Джоан. — Жаль, что не мой.
Она показала меня всем своим подругам — там, где лечили сломанные кости. Я даже видел рентген чьей-то ноги, со всякими шурупами в ней. А один доктор разрешил мне поиграть со стетоскопом. Папа, кстати, никогда не разрешал, потому что это не игрушка. Какая-то медсестра подарила мне особую медицинскую ручку. Еще у нее на столе лежала упаковка «Кит-Кат». Я дал ей поиграть с пластилином и за это получил шоколадку. Одна старушка показала мне руку в гипсе и предложила что-нибудь на нем нарисовать. Все пришли в восторг, когда я написал свое имя. Жутко удивились.
— Не стоит, Джоан.
В банном халате мама выглядела очень худой и сгорбленной, придавленной такой тяжестью, что, казалось, дверной косяк не выдержит, сломается и весь дом рухнет. Джоан перестала тереть ванну и посмотрела на маму. Загар Джоан почти исчез.
— Не беспокойся, я…
Мама еще сильнее согнулась и отступила.
— Гарри, иди сюда, помоги Джоан.
Пришлось идти. Если б захотел, я, конечно, нашел бы способ увильнуть. Но решил, что лучше помочь Джоан. Даже хорошо, что есть чем заняться. Джоан плеснула вонючей жидкости из бутылки, сунула мне в руку щетку и опять принялась драить ванну. Я набрал в грудь воздуха, задержал дыхание и, наклонившись к унитазу, стал тереть его, прямо внутри.
— Гарри, мама всегда спит допоздна? Вот как сегодня?
— А сколько сейчас?
— Около трех. Смелее, юный джентльмен. Это всего лишь унитаз. Он тебя не укусит.
Хлопнула дверь — Отис и папа вернулись из супермаркета.
Я стал тереть как сумасшедший. Прилипшая к стенкам грязь на глазах отваливалась. Оказывается, это не так уж противно. Все-таки хорошо, когда все чисто.
— Дело в том, тетя Джоан… — Я вздрогнул. Так всегда говорил Дэниэл. — Даже не знаю, что ответить. Дни теперь слились в один.
— Как по-твоему, она не слишком много времени проводит в кровати? — спросила Джоан, понизив голос, словно это был какой-то секрет.
Я почистил под ободком унитаза, как в рекламе учили. Ну как ей скажешь правду?
«Джоан, в доме все кувырком. Мама забыла о витаминах, печенье, сахаре, соке. Хлеб вечно плесневелый. Наш мусорщик, Молчун Джефри, в прошлый раз забрал мешки и подарил мне старую биту для крикета. Что все это значит? Все угощают меня пудингами, пирогами. Меня уже тошнит от всех этих сладостей, даже вырвало раз на кухне в раковину. Там до сих пор воняет. А на первом этаже в туалете дышать невозможно, но честное слово, это не я. Я почему-то больше по-большому не хожу. Только по-маленькому. Ночью. В постель».
Как все это скажешь? Что Джоан подумает о маме? Вот я и сказал совсем другое. То, что мучило меня; то, что я скрывал от мамы, и от папы, и даже от Венди, которая заходила время от времени узнать, не вспомнил ли я еще чего-нибудь.
Я сказал ей:
— У нас хомячок пропал. Но здесь я точно ни при чем.
Джоан почему-то не испугалась. Может, просто не слышала.
Зашаркали тапочки — это папа поднимался по лестнице. А снизу Отис спрашивал, куда положить чистое белье.
Папа очень сильно изменился. Он стал совсем не тем человеком, который спасал людям жизни и имел собственное мнение по любому вопросу.
Теперь это был совсем другой папа, неловкий и нерешительный. Он не знал, где взять чистые носки, и вообще ждал подсказки, прежде чем что-нибудь сделать.
Как мы до этого докатились? Дом вверх дном. Время исчезло. Вся наша жизнь сломалась, когда Дэниэл исчез. Он ведь был всего лишь мальчишкой. По дому-то он ничего не делал.
Джоан снова окатила ванну водой. А я закрыл унитаз крышкой сиденья и поставил сверху бутылку с чистящим средством.
— Мама всегда так делает, — сказал я. — Она говорит, если сразу сходить по-большому, то попу обожжет.
Джоан вытащила из дырки в ванне целый комок волос. Может, среди них есть и волосы Дэниэла, подумал я. Надо бы сохранить их на память. Вслух я этого не сказал. Джоан и так плакала. Надо было бы обнять ее, но я не мог. Я забыл как.
После чая я съел сырую морковку и выпил, наверное, литра два воды. Потом мы с Отисом делали приседания и всякие другие упражнения. Отис сказал, что так надо, и я не спрашивал зачем. У Отиса особый дар: если он что-то говорит, хочется выполнять. Пока я подтягивался, раз двадцать пукнул. Но Отис сказал, что все в порядке. Вечером я впервые за все эти дни покакал. Было больно до ужаса, и еще кровь пошла.