Однако поразительную привлекательность его внешности придает прежде всего выражение лица, в котором сквозит затаенная печаль, мгновенно мною подмеченная. Это все равно что поднять с земли упавшее яблоко и заглянуть сквозь его кожуру и мякоть в самую сердцевину, добравшись взглядом до темных косточек.
Вдруг до меня доходит, как много секунд минуло с тех пор, как я открыла дверь: похоже, у меня пропал дар речи. Я пытаюсь растянуть щеки в некоем подобии улыбки, но они будто застыли. На лице юноши появляется странное выражение, точно я его забавляю, но он стесняется это показать.
– Здравствуй, – говорит он. – Это твое?
Теперь кукла в его руках выглядит жалкой детской игрушкой.
– Ну… – лепечу я. – Это? Кажется, да.
Юноша смущенно улыбается, и сердце начинает биться у меня в горле, как сверчок. Он передает мне куклу, я быстро хватаю ее и прячу под фартук.
– О, простите… – Я сглатываю. – Спасибо.
– Я видел, как она упала, – объясняет юноша.
Повисает неловкая пауза. Я задаюсь вопросом, что вообще привело его сюда, и наконец соображаю, что мне следует представиться.
– Я Софи! – выпаливаю я чересчур громко, точно чихая. – Софи Тибо.
– Рад с тобой познакомиться, Софи Тибо. Меня зовут Жозеф.
Юноша отвешивает легкий поклон, и я гадаю, не ждет ли он, чтобы я сделала реверанс; но мне ясно, что если я его сделаю, то лишь потеряю равновесие и буду выглядеть еще глупее.
– Ты не здешняя, – замечает Жозеф.
– Мы приехали сегодня днем.
– Мы? – переспрашивает он с таким удивлением, словно я должна была прибыть одна.
– Мои мать, сестра и я. Мы из Марселя.
Светлые глаза Жозефа скользят по моей коже и останавливаются на всклокоченных волосах, выбившихся из-под чепца, как набивка из рваной перины. Я снова заправляю их под чепец.
– Завтра я приступаю к работе в красильне, – сообщаю я, разглядывая его одежду. Судя по скромному, поношенному виду, это рабочая одежда, однако ее отличают безупречный покрой и качество. – Вы тоже тут работаете?
– Да.
– В красильне?
– В печатне, – отвечает юноша, и я стараюсь не выдать своего разочарования. – И если твою сестру зовут Лара, то утром я должен буду показать ей, как все устроено.
Я делаю еще одну попытку улыбнуться.
– Я передам Ларе.
– Что передашь? – раздается голос моей сестры, и выражение лица Жозефа меняется. Уставившись на нее во все глаза, он даже приоткрывает губы.
– Здравствуйте, – говорит Лара, подходя к двери.
Жозеф не отвечает. Он будто онемел. Кто‑то невидимый вонзает в мою грудь огромный шип.
– Лара, это Жозеф. Он с нетерпением ждет возможности показать тебе завтра, как все устроено, – не в силах смягчить резкость тона, сообщаю я.
Сестра отряхивает фартук и рассеянно заправляет за ухо выбившуюся прядь белокурых волос.
– О, благодарю. Вы так любезны.
Тут с заднего двора доносится мамин голос.
– Извините… Жозеф, – говорит Лара, – нам пора. Спасибо, что заглянули. До завтра.
– Да… – ошеломленно лепечет юноша. – Да, до встречи.
Он проводит рукой по волосам и удаляется, даже не взглянув на меня.
Мифы и легенды
Софи
К тому времени, как мама, Лара и я, закутавшись в шали, отправляемся в замок, на землю опускается мгла. Смешиваясь с туманом, она окутывает нас, плотная, как шерстяное покрывало, холодная, как стекло.
Выйдя из дома, мы стараемся держаться дороги, которой привез нас фургон, но в густом тумане видим всего на несколько шагов вперед. Наконец, показывается подъездная аллея замка, и мы спешим по ней меж двух рядов тополей, которые выстроились, словно часовые, внимательно наблюдающие за нашим продвижением.
Туман постепенно редеет; замок вырастает на нашем пути так внезапно, что у меня перехватывает дыхание. И вот перед нами – огромное белесое сооружение; с резных фронтонов над каждым из огромных окон на нас вопрошающе взирают каменные лица, единственная башня устремлена в черное небо. Она намного выше, чем казалось из фургона, – настолько, что оттуда, наверное, виден сам Версаль.
– Боже, какое прекрасное место, – вздыхает Лара, и я удивляюсь тому, что она ослеплена чудовищным великолепием замка: ведь где‑то в сточных канавах умирают люди!
– Сюда, – говорит мама, и мы сворачиваем на гравийную дорожку, которая, сужаясь, приводит нас к куда более скромной и простой двери, где уже ждет тетушка Бертэ. Она приветствует нас с той же теплотой, что и раньше, но, когда мы переступаем порог и заходим внутрь, атмосфера меняется. Она кажется тяжелой, гнетущей и беспокойной, словно что‑то преждевременно сломалось. Кроме того, здесь очень тихо, будто в мрачном погребе, хотя из писем тетушки известно, что у Оберстов полно прислуги.
И холодно здесь совсем как в погребе: промозгло, прямо как на улице. Каменная лестница, ведущая в полуподвальный этаж, подобна входу в подземный мир. Стены внизу намного толще, из главного коридора разветвляются пустынные, узкие, как норы, лестницы и проходы, петляющие в разные стороны. Полуподвальный этаж полностью, если не считать людской, занят рабочими помещениями. Интересно было бы знать: остальная часть замка столь же причудливо своеобразна?
Тетушкина комната, хотя и расположена ниже уровня земли, оказывается больше, чем весь наш дом. У стены стоит кровать, напротив, под высоким окном, – небольшой стол, накрытый для ужина. На нем выставлены вино, нарезанный багет, сыр и скромные мясные закуски; при виде этого великолепия у нас с Ларой начинает урчать в животах. Пожалуй, столько мы съели за всю прошедшую неделю.
– Угощайтесь, девочки, – приглашает тетушка Бертэ. – Ну, давайте же.
Я беру ломоть хлеба и впиваюсь в него зубами.
– Очень любезно со стороны Оберстов поделиться с вами своим хлебом, тетушка, – замечает Лара перед тем, как откусить новый кусок.
– Ах, это вовсе не хлеб Оберстов, – отвечает тетушка. – У них другой. Более белый и пышный. Я как‑то раз пробовала – это все равно что лакомиться облаком.
Я с трудом сглатываю. Что там давеча рассказывала сестра? Будто где‑то детям приходится смешивать тесто с землей. Хорошую муку всегда приберегают для тех, у кого есть деньги на ее приобретение, а большинство населения вынуждено довольствоваться тем, что остается после засухи и града. Заплесневелым, пересохшим зерном, которое даже птицы не клюют.
– Итак, я слыхала, что вы, барышни, познакомились с молодым хозяином? – спрашивает тетушка Бертэ. – Разве не мило с его стороны было прийти и представиться?
– С хозяином? – переспрашивает Лара. – Нет, мы с мсье Оберстом еще не знакомы.
– Я имею в виду молодого господина. Мсье Жозефа.
Я хлопаю ладонями по столу, так что приборы громко звякают.
– Жозефа? Вы хотите сказать, что юноша, явившийся к нам в дом, – сын хозяина? И что он живет здесь?
– Вот именно. Когда я сообщила ему, что сегодня прибудут мои родственницы, он преисполнился решимости заглянуть к вам, чтобы познакомиться. Все эти годы я при каждом удобном случае старалась приголубить и приласкать его… – Тетушка умолкает. – Бедняжка. Нелегко ему пришлось.
– «Нелегко ему пришлось»! – фыркаю я при мысли об огромном здании, высящемся у нас над головами, о чудесном хлебе, который едят Оберсты. – Уж конечно, легче, чем большинству.
– Оберсты – не аристократы, Софи, – возражает тетушка. – Мсье Вильгельм – фабрикант.
– Однако они живут в роскоши! Едят вкусный хлеб, тетушка, вы сами сказали!
– Да, но…
– Никто не волен выбирать себе происхождение, Софи, – мягко увещевает меня Лара. – Важно, как люди пользуются своими привилегиями, как они себя ведут. Неправильно стричь всех под одну гребенку.
– Если только они не…
– Девочки, девочки! – перебивает нас тетушка Бертэ. – Давайте наслаждаться ужином. Столько времени утекло с тех пор, как мы виделись в последний раз! Поговорим о чем‑нибудь другом.
Однако никто не предлагает подходящую тему для беседы, и тетушка продолжает:
– Расскажу-ка я вам про фабрику, а?
– Давно ли вы… – начинает Лара.
– Твоя тетушка работает здесь уже около двадцати лет, – вступает в разговор мама. – Верно, сестра?
Тетушка Бертэ кивает.
– Я поступила на службу к мсье Вильгельму сразу после того, как он женился на мадам Жюстине. В тот же год, когда поженились король с королевой.
– Она тоже австрийка? – любопытствую я.
– О, мсье не австриец, – отвечает тетушка. – Он из Германии. А мадам из Англии.
– Из Англии? – изумляется Лара, будто это какая‑то экзотическая страна. – А как они познакомились?
– Это замечательная история, – рассказывает тетушка. – Однажды мсье Вильгельм явился на званый вечер в Мезон-де-Пёплье, замок своего друга мсье Гюйо. Был вечер дня летнего солнцестояния, и он оказался в саду один. И тут… перед ним возникла она!
– Тоже гостья? – спрашивает Лара.
– Да нет же! Мадам Жюстина была у Гюйо в гувернантках. Она потихоньку пробиралась в библиотеку за книжками для детей и пошла через сад в надежде, что гости ее не заметят. Ну вот, и мсье влюбился в нее с первого взгляда: он часто говаривал, что мадам в тот вечер выглядела как богиня. А надо сказать, что мсье Вильгельм, к величайшему сожалению, никогда не мог похвастаться тем, что называется привлекательной внешностью. – Тетушка одним глотком допивает свое вино, словно стремясь утолить неизбывную жажду. – В общем, как только мсье нашел эту землю – дома и фабрики тогда еще не существовало, – он пригласил сюда мадам, чтобы показать ей эти места. Он хотел попросить ее руки, но нечаянно встал не на одно колено, а на оба, и испачкал чулки. Но мадам Жюстина рассмеялась и тоже опустилась на колени рядом с ним. Они поженились, и мсье в качестве свадебного подарка построил для нее этот самый дом – точную копию замка, где они познакомились, вплоть до башни. Когда мадам Жюстина была гувернанткой в семье мсье Гюйо, она жила в комнате, находившейся в башне.