Крылья
Софи
Когда я бросаюсь к пустому оконному проему, мадам нигде не видно. Передо мной лишь разверстая бархатисто-черная пасть небес, ощерившаяся осколками стекла, будто острыми зубами, и испускающая грозный рык – раскат грома.
Высунувшись наружу, я всматриваюсь в ночную пустоту, ветер треплет волосы, дождь больно хлещет по лицу, словно бросаясь пригоршнями гравия. Я зову мадам по имени, но мой голос заглушает шум бури, и только потом я замечаю едва различимое движение внизу. В темноте трепыхается, будто птица со сломанным крылом, что‑то светлое. Я нависаю над кромкой окна. Подо мной, совсем рядом, влажно хлопают на ветру нижние юбки мадам.
– Прошу тебя! – Ее голос внезапно кажется мне незнакомым: в нем нет ни капли презрения, один лишь всепоглощающий страх. – Пожалуйста, помоги!
Наконец мои глаза привыкают к темноте, и я охватываю картину целиком. Мадам висит под окном башни, одной рукой судорожно цепляясь за треснувшую ставню, а другой прижимая к себе замерзшую, обезумевшую от страха собаку, и неистово шаркает туфлями по наружной стене в поисках опоры.
При падении чепец упал с головы мадам, и я впервые вижу ее макушку без парика: почти безволосую, с кожей, сплошь покрытой струпьями. Это зрелище потрясает меня сильнее, чем то, что сейчас случилось, сильнее, чем отчаянное положение мадам, из последних сил цепляющейся за жизнь.
– Если можете, передайте мне собаку, – прошу я. – А потом я вытащу вас.
Лицо мадам перекошено, ее хватка постепенно слабеет, но даже сейчас ей не хочется расставаться с животным.
– Живее, – командую я, – делайте, что говорят!
Вероятно, осознав, что выбора нет, мадам, дрожа всем телом, отчаянно пытается приподнять левый локоть, которым придерживает собаку.
– Вот так! – Я со всем возможным проворством забираю у нее пса и опускаю его на пол позади себя. – А теперь подтянитесь и дайте мне руку.
Когда мадам рывком подтягивается ко мне, с подъездной аллеи доносится какой‑то шум. Конский топот, быстро приближающийся к замку. У меня нет времени смотреть, кто это, и тем более нет времени ждать подмоги. Прижимаясь к стене, я изо всех сил тащу мадам наверх.
Мало-помалу нам удается преодолеть непреодолимую, казалось, пропасть до подоконника, наконец она находит точку опоры, и после последнего мощного рывка мы обе оказываемся внутри, по инерции тяжело и неуклюже врезавшись в шкаф. Вследствие этого он едва не опрокидывается и, покачнувшись, сдвигается с места.
Я смотрю на нижнюю часть шкафа и поначалу не верю глазам. На открывшемся куске пола виднеется какая‑то дыра, явно прежде скрытая элементом меблировки. Прежде чем я успеваю понять, что это такое, маленький рыжий зад собаки стремительно исчезает в раскрывшемся проеме.
– Пепен! – зовет мадам, вновь до безумия перепуганная исчезновением своего питомца. – Пепен! Куда ты? Вернись!
Я ошеломленно таращусь на открывшийся проем, после чего наваливаюсь всем весом на шкаф и сдвигаю его еще дальше. Отступаю назад и внимательно изучаю зияющую квадратную дыру в полу и ступени, исчезающие в непроглядном мраке. Потайной ход!
Я вспоминаю, как пряталась в этом шкафу в ту первую ночь, когда прокралась сюда, как скрипело и прогибалось под моим весом дно. Вспоминаю рассказы Паскаля про огоньки, выплывающие прямо из стены. Вспоминаю сестру. Ведь это была ее спальня, ее личное пространство. И медленно, мучительно все встает на свои места…
– Со-фи! – доносится с посыпанной гравием площадки внизу, и от этого голоса, заглушающего завывания ветра и вновь смолкающего, у меня перехватывает горло. Я отворачиваюсь от дыры в полу и обращаю лицо к окну.
Жозеф, неподвижно застывший перед фасадом замка, ошеломленно таращится на окно башни и выкликает мое имя. Волосы облепили его голову. Рядом с ним стоит лошадь, роющая землю копытом. И до меня доходит, что он, должно быть, все видел. Несмотря на бурю, свеча, горевшая в комнате, освещала сцену за окном, точно сценку на обоях.
– Софи! Ты пострадала? – медленно, членораздельно выкрикивает Жозеф. – Лара пострадала? Боже милостивый! – Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, о чем он. Жозеф увидел меня с мадам, которая почти одной роста с Ларой и одета в Ларино платье.
– Нет, это была не… – Я осекаюсь.
Мадам у меня за спиной продолжает звать собаку, пытаясь выманить ее из дыры в полу.
– Минутку! – кричу я Жозефу, опускаюсь на пол рядом с мадам и хватаю ее за руку. – Послушайте меня, – говорю я, ожидая, что инстинкт возьмет верх над этой женщиной и она оттолкнет меня. Но ничего подобного не случается. – Там, на улице, Жозеф. Если вам дорога жизнь, вы должны немедленно бежать. Иначе… Что ж, дважды гильотины вам не миновать.
Она едва сдерживает смех.
– Думаешь, я не пыталась? Куда мне идти, скажи на милость? Некуда…
– Куда угодно, – перебиваю я ее. – Как можно дальше отсюда. Как можно дальше от него – Жозефа!
Мадам подмечает, какое выражение приобретает мое лицо, когда я выдавливаю из себя имя Жозефа, и в ее глазах мелькает понимание.
– Послушайте, я крикну ему, чтобы поднимался сюда. А вы… спускайтесь туда. – Я указываю на зияющую квадратную дыру в полу. – Как можно быстрее. Я последую за вами.
Оставив мадам, наклонившую над черной пропастью, я возвращаюсь к окну. Жозеф все еще стоит внизу, бессильно протянув руку к башне, будто подзывает экипаж.
– Жозеф! – кричу я, и это слово жжет мне язык. – Вы можете подняться сюда?
Взгляд мадам еще с полсекунды мечется между мной и разбитым окном, после чего она сползает под пол, бормоча имя своей собаки.
Жозеф уже исчез, место, где он стоял, заливают потоки дождя. Я напрягаю слух, стараясь что‑нибудь расслышать в шуме бури. И наконец с трудом различаю шаги на нижнем этаже – стук башмаков по плиткам вестибюля.
– Жозеф, сюда, наверх! – снова кричу я во весь голос.
– Софи? – слышится с парадной лестницы эхо его ответа. Шаги, приближающиеся к винтовым ступеням башни, все громче и быстрее.
Я еще раз окликаю Жозефа и почти добираюсь до дыры в полу, но мое внимание останавливает одна из сценок на обоях. Я секунду смотрю на нее, а потом устремляюсь в потайной ход вслед за мадам, не имея ни малейшего понятия, куда он нас приведет.
Второй побег из Жуи
Ортанс
Я забираюсь под пол, пытаясь дозваться Пепена, скрывшегося невесть куда. Бедняжка, верно, не меньше меня потрясен всем случившимся сегодня вечером, обычно он куда послушнее. Наверху, в башне, девица Тибо снова окликает моего мужа, заманивая его с парадной лестницы в комнату. Затем она тоже ныряет в потайной ход и быстро догоняет меня.
– Пепен? – шепчу я. – Пепен, ты где? Иди к мамочке!
В кромешной тьме я спускаюсь по винтовой лестнице, шаря перед собой руками в надежде наткнуться на пушистую шерстку песика. Девица Тибо следует за мной по пятам, подгоняя меня и уверяя, что Жозеф уже почти добрался до комнаты в башне и наше время истекает.
Внезапно я упираюсь в твердую дощатую стену. Тупик.
– Почему вы остановились? – спрашивает девица. – Тут где‑нибудь должен быть выход.
Но я почти не слушаю ее, поглощенная мыслью о том, что если здесь потайной ход заканчивается, то Пепен либо до сих пор где‑то тут, либо самостоятельно нашел обратную дорогу в башню. Больше ему некуда деться. Я в нерешительности прикидываю, не вернуться ли мне в каморку, хотя слышу, как наверху расхаживает муж.
Девица Тибо отпихивает меня в сторону и бесшумно, но мощно давит плечом на деревянную стену. В конце концов доски поддаются, и перед нами предстает тускло освещенная комната. Мы входим в нее под очередное крещендо разыгравшейся снаружи бури.
Я снова зову Пепена, надеясь, что он расслышит мой голос сквозь завывания ветра, и гадая, нет ли тут еще какой‑нибудь дыры, в которую он мог протиснуться и убежать бог весть куда. Шаги Жозефа внезапно смолкают, и он выкрикивает имя сестры камеристки уже совсем другим голосом: нетерпеливым, требовательным. Услышав его, девица Тибо испуганно замирает.
– Бежим, – настаивает она, снова хватая меня за руку. На сей раз я ее стряхиваю.
– Я никуда не пойду без собаки… – И замолкаю, только теперь сообразив, куда мы попали. Я узнаю эти голые оштукатуренные стены, проступающие во мраке очертания кровати, похожей на клетку, необычной формы шкатулку розового дерева на прикроватном столике. – А это, – добавляю я, – комната моего мужа!
Когда это сообщение достигает мозга девицы Тибо, на ее лице появляется странное тревожно-гадливое выражение. Я вспоминаю, как сверкнули ее глаза, когда она произносила имя Жозефа, как дрогнул в этот момент голос. Девица направляется к двери.
– Как вам будет угодно. Я ухожу.
– Я не сделаю и шага отсюда без своего песика. – Увы, в моих словах нет надлежащей твердости. Я продолжаю со все нарастающей тоской в голосе окликать Пепена. Почему он не приходит?
– Как пожелаете, – отвечает девица, бесшумно приоткрывая дверь. С парадной лестницы, по-прежнему окутанной плотным покровом тьмы, не проникает ни единый луч. Прислуга, должно быть, до сих пор где‑то празднует мою казнь. Замок опустел, и, похоже, не горит ни одна свеча, только в вестибюле что‑то мерцает. Но, вместо того чтобы устремиться к парадной лестнице, девица Тибо поворачивается ко мне и шепчет:
– Если у вас есть хоть капля соображения, вы немедленно уберетесь отсюда. Разве вы не понимаете, что…
– Ты тоже не понимаешь, – перебиваю я ее таким же тихим голосом. – Думаешь, Пепен – моя игрушка, пустая забава? Ты не видишь… он мой единственный друг на свете. – Голос у меня невольно срывается.
На несколько секунд воцаряется молчание. В окно барабанит дождь, в небе гремит гром.
– Слушайте внимательно, – говорит девица Тибо. – Вы не знаете, на что способен ваш муж. Сестра пыталась меня предупредить. Он… сотворил с Ларой нечто ужасное, и у меня есть основания полагать, что со своей матерью обошелся не лучше. Жозеф наверняка обнаружил, что шкаф в башне стоит не на месте. Кто знает, к чему это открытие подтолкнет вашего мужа. Вы слышали, каким тоном он только что звал меня. Оставайтесь, если хотите. Мне и впрямь все равно. Я иду домой.