В голове настойчиво зазвучал голос мамы: «Толик, выходи! Выходи!» Обеими руками Анатолий схватил шофера за шею и стал душить с такой силой, что тот выпустил руль. От неожиданности он растерялся и тем самым потерял все свое преимущество.
Машина съехала с дороги. Дальше все произошло быстро, как в ускоренном кино. Резкий удар, грохот разбитого стекла. Нуна отбросило назад. Шофер лежал лицом на руле, по которому растеклась кровь. Еле двигаясь, Анатолий открыл дверь и выбрался наружу.
Машина врезалась в дерево. Было непонятно, погиб шофер или нет, но Нун не собирался выяснять. Насколько мог, он заспешил прочь от места аварии. Вокруг не было ни души.
Впереди виднелись железнодорожные пути. Анатолий понятия не имел, где находится. Эта местность была для него совершенно незнакомой. За железнодорожным переездом виднелись огни.
Он поспешил туда, но вдруг сообразил, что опрометчиво идет прямо посередине дороги. Свернул в сторону, влево, пошел по полю, как вдруг…
Нун не заметил в темноте, что местность была неровной. В какой-то момент земля вдруг ушла из-под его ног, и, взмахнув руками, он покатился в овраг, снова больно ударившись головой. Последнее, что он почувствовал, было то, как катится все ниже и ниже…
Глава 8
1 марта 1967 года, Бурлачья Балка
Попеременно его бросало то в жар, то в холод. Состояние было странным — в одну минуту его с головой накрывало горячей волной, словно по телу протекала раскаленная лава, а в следующую — зуб на зуб не попадал от холода, он буквально извивался от дрожи. И эта странная перемена одного состояния, резко перетекающего в другое, мешала сосредоточиться на чем-то одном.
При этом голова у него не болела. У него вообще ничего не болело, и это было странно. Анатолий отчетливо помнил, как падал в овраг. Помнил, как крутилось и билось о землю его тело. Он был твердо уверен, что умрет. И на этом, собственно, все…
И вдруг — такое вот неожиданное принятие себя, лежащего в горизонтальном положении, в чем-то мягком, себя, живого, дышащего, умеющего думать… Это было очень странно.
В первую минуту этого возвращения к жизни Нун боялся открыть глаза. Боялся иллюзии — а вдруг он действительно умер и нет у него никакого тела. Но постепенно, когда приливы жара и холода все отчетливей заставляли его чувствовать свою плоть, он осмелел настолько, что стал дышать ровно. Теперь уже просто необходимым следующим шагом было открыть глаза. И наконец-то он размежил веки, думая, что в них сейчас хлынет солнечный свет. Однако никакого света не было.
Наверное, потому что был довольно серый, пасмурный день. Открыв глаза полностью, Анатолий попытался рассмотреть все вокруг, чтобы понять, где он.
Он лежал в постели на простой металлической кровати с мягкой, растянутой железной сеткой. Она была застелена бельем сомнительной чистоты, из белоснежного ставшим серым.
Комната была небольшой, словно вытянутой в длину, с низким потолком. В ней было два окна, ставни в которых были раскрыты. В окнах виднелись какие-то растения, похожие на кусты. Нун понял, что находится в частном доме.
Обстановка комнаты была скудной. Посередине стоял большой квадратный стол, вокруг него — несколько стульев. У противоположной стены — трехстворчатый шкаф. Еще — кресло, покрытое какой-то светлой тканью. Над столом висел матерчатый бежевый абажур. В общем, самая обыкновенная обстановка для сельского дома. Вплотную к кровати была придвинута табуретка, на ней были разложены всевозможные лекарства — таблетки, ампулы, а еще стояла металлическая коробочка со шприцами.
Там же, на табуретке, Анатолий увидел скомканный окровавленный бинт. Приложив руку к голове, обнаружил тугую марлевую повязку. Очевидно, его перевязали и лечили, возможно, даже делали уколы. Но кто и зачем? Почему с ним кто-то возился, с человеком, подобранным буквально на улице?
В комнате никого не было. Когда Нун полностью очнулся и открыл глаза, приливы исчезли. Теперь он чувствовал приятную, расслабляющую теплоту в своем теле и понял, что в комнате очень тепло. Это было странно, так как печки он не увидел.
Анатолий попытался пошевелить сначала рукой, затем — ногами. Это удалось ему без труда. Все его конечности функционировали нормально. Значит, при падении он ничего не сломал. Это было приятным открытием.
Он сделал попытку сесть. И это удалось тоже без труда. Когда уселся, обнаружил, что одет в какой-то старый спортивный костюм. Его собственная одежда исчезла. Судя по тому, что он чувствовал себя достаточно свободно, костюм был больше его размера.
Нун опустил ноги на пол, а затем встал. Возле кровати стояли стоптанные тапочки. Надев их, попытался подойти к столу. А вот это как раз и оказалось самым тяжелым.
Голова кружилась страшно, и с первой попытки ему не удалось сделать даже нескольких шагов. Едва удержавшись на ногах, он был вынужден опуститься на кровать. Очевидно, травма головы была все-таки серьезной.
Странно, что Нун совсем не ощущал этого, когда душил шофера машины. Четкой, яркой картинкой из памяти выплыло воспоминание о том, что он сделал.
А если он убил этого человека? Тогда его поймают и дадут реальный уголовный срок. И он станет убийцей. Как странно получилось: чтобы подавить его волю, парализовать ужасом и превратить в бессловесное животное, ему устроили показательную казнь. Но вместо этого он открыл в себе такой фонтан ярости, который позволил ему бороться. Всю свою жизнь он считал, что не способен на насилие. Оказалось, еще как способен. Он способен убить человека. Это открытие и пугало его, и радовало одновременно.
Может, как раз этой решительности, этой силы бойца не хватало ему раньше. Открой Анатолий в себе этот яростный источник до ареста, все могло бы сложиться по-другому.
Прошло несколько минут, пока его дыхание не восстановилось полностью. Он даже сумел не только подняться, но и сделать два шага. Ноги сами несли его к столу. Там было что-то навалено, и он хотел рассмотреть, что это такое. Может, хоть так удастся выяснить, куда он попал. К счастью, стол был близко. Нун сделал еще несколько шагов и уцепился за спасительную поверхность.
Стол был прикрыт газетами. Он отодвинул их в сторону и застыл. На столе были разложены… зубы. Самые настоящие зубы! Чуть позже, немного справившись с шоком, Анатолий сообразил, что это не настоящие зубы, а зубные коронки. К тому же из драгоценных металлов. Среди этой груды попадались не только коронки, но и целые вставные челюсти с выложенными в ряд золотыми зубами.
В свое время Нун насмотрелся достаточно много военной хроники. И видел такие сюжеты о концлагерях — столы, полные золотых коронок, часов, колец… Еще тогда это оставило в нем ужасающий осадок, это было красноречивее любых слов о зверствах фашистов. Почему же он видит это теперь?
Анатолий почувствовал смутную тревогу. Ясно, что он попал куда-то не в простое место. От этих вещей пахло чем-то ужасным. И он вдруг отчетливо понял, что, скорей всего, это следы какого-то преступления. Где же он находится?
В этот момент послышался характерный стук. Дверь открылась, и на пороге возник мужчина лет сорока, низкорослый, лысоватый, с рыжеватыми висками с проседью. Увидев Нуна на ногах, он сначала застыл, а потом хохотнул:
— Смотри-ка! Уже поднялся. Быстро ты. А я укол тебе иду делать. Вот, хочу шприцы прокипятить.
— Спасибо, — Анатолий внимательно смотрел на мужчину. — Где я нахожусь? Куда попал? Кто вы?
— Меня Толян зовут. Толян Жмых величают. Погоняло такое.
По характерному разговору мужчины, по своеобразной кличке Нун понял, что мужчина сидел, и не раз. Похоже, его угораздило попасть к ворам.
— А тебя мы в овраге нашли, — продолжил мужчина. — С разбитой башкой лежал. Ты от мусоров утек, так?
— Так, — скрывать смысла не было. — Меня куда-то везли из тюрьмы. И по дороге я сбежал.
— Ну вот, мы так и подумали. Что наш, значит. Башка у тебя была вся разбитая. Кровищи — во! Ну, мы тебя подобрали и в дом занесли, среди нас бывший доктор есть, он тебе лекарства и выписал. А уколы я еще по лагерю делать умею. Три дня ты был в отключке.
— Три дня? — ужаснулся Нун.
— А то! Но доктор сказал, что это нормально, когда башка треснутая. Сильно ты стукнулся. Как подживать начнет, сказал, в себя придешь.
— И точно. А где я нахожусь — в смысле, где находится этот дом?
— Бурлачья Балка. Место так называется. Там, внизу, рыбный порт. И Ильичевск поблизости. А еще чуток — и паромная переправа.
— Вы живете здесь?
— Ну как живем… Дом у нас здесь. Домá у нас по разным местам. Потом узнаешь. Ты мне вот что скажи: жрать хочешь чего? Я мигом могу сварганить!
— Нет, спасибо. Есть не хочу. Я бы выпил чаю.
— Это я тебе принесу. Чай или чефир?
— Чай.
— А по какой статье ты сидел?
Он назвал. Толян поскучнел, словно разочаровался.
— А… Из этих, значит.
— Но я с уголовными сидел, — поспешил быстро сказать Анатолий, словно оправдываясь.
— Ну? И кого из серьезных ребят знаешь?
— Эльмира. Он в камере был смотрящий.
— Да ты шо? Ну, если Эльмир подтвердит, шо ты не шкура, а честный мужик, значит, повезло тебе, что ты попал к нам.
Нун пожал плечами. Он даже не сомневался, что у них есть способ связаться с Эльмиром, который закрыт на зоне.
— А вот пожрать тебе бы надо, — вздохнул Толян. — Ну ничего, к вечеру доктор придет и скажет, что тебе делать. Он у нас хороший доктор, хотя и не у дел. Всех нас штопает, если чего.
Банда. Нун вдруг понял, что попал в какую-то банду, и содрогнулся. Этого еще не хватало! И место какое-то странное. Зачем его вообще везли в эти края? В другую зону? Раз есть паромная переправа, значит, рядом не одна лазейка для контрабандистов, чтобы тайком переправлять людей или вещи за рубеж. Он вдруг вспомнил, что действительно слышал разговоры о том, что богатые люди, которые хотели сбежать из СССР, могли за деньги переправиться за рубеж в этих краях, в румынскую Констанцу или Стамбул. А откуда — уже дальше на запад.