Крича, Лак бил топором, опять и опять. Медведь ревел, качаясь на нетвердых лапах. Лак спрыгнул на него с выступа скалы, уже в прыжке нанеся новый удар, мощнее прежних. Животное завалилось набок. Завернутая в шкуру девочка плакала, лежа на его затихшей, неподвижной груди. Лак поднял ее и крепко прижал к себе.
Тринадцать
— Пап! Папа! — звала мама снизу. — Папа? Чай гото в!
Деда со мной не было.
— Папа!
Я вышел из комнаты, подошел к лестнице и глянул вниз. Мама махнула мне рукой:
— Кит, будь умницей. Сходи, разбуди дедушку.
Постучав в дверь его комнаты, я тихо позвал:
— Деда?
Ответа не последовало. Я приоткрыл дверь, но старика за нею не нашел, — лишь отброшенное в сторону стеганое покрывало на кровати. За окном летел снег. Выйдя, я спустился к матери.
— Его нет в комнате, — сказал я маме.
— Папа! — опять позвала она. — Пап!
Мы заглянули на кухню и в гостиную. Никого.
— О нет, Кит… — прошептала мама. — Куда же он мог уйти?
Распахнув парадную дверь, я выглянул сквозь падавший снег на улицу. По пустырю носились дети — маленькие фигурки раскатывали по льду, забрасывая друг дружку снежками.
Мамина рука дрогнула на моем плече.
— Кит, куда запропастился дедушка?
— Все будет хорошо, — сказал я с уверенностью, которой совсем не чувствовал. — Далеко уйти он не мог.
Мы растерянно смотрели друг на друга.
— Звони докторам, — добавил я наконец. — А я пойду поишу.
Натягивая на ходу куртку, я выбежал за калитку и сощурил глаза, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть сквозь снежные хлопья. Мимо бежал мальчишка, и я успел поймать его за капюшон.
— Моего деда видел? — спросил я.
— А?
Морозный румянец на обеих щеках, глаза сверкают восторгом.
— Чего «а»? Мой дед. Ты его где-нибудь видел?
В затылок мелкому мягко ударился прилетевший откуда-то снежок. Тот издал пронзительный вопль и, хохоча, затряс головой:
— Отпусти, Кит! За мной гонятся!
— Ты видел его?
— Кого? Нет. Никого я не видал. Отвали от меня! Пусти!
Я разжал пальцы, и мальчишка сразу бросился наутек, осыпаемый снежками. Мимо уже бежала стайка довольных преследователей.
— Эй, Кит! — крикнул кто-то из них. — Давай догоняй!
Снегопад никак не унимался. Я принялся бегать туда-сюда по пустырю, ничего толком не видя. Пробивался через толпы играющих, налетал на снеговиков, скользил на раскатанных полосках льда. И беспрестанно звал:
— Дедушка! Деда!
По пути я хватался за встречных:
— Вы не встречали здесь моего деда? — тормошил их я, но все были слишком увлечены своей болтовней и своими играми. «Что? — только и слышал я в ответ. — А? Чего?» Отпихивал их в сторону и бежал дальше. Прочесывал пустырь то зигзагом, то по спирали. Кричал без передышки. Встал отдышаться, без особой надежды покрутил головой вокруг — и наконец увидел его. Дед стоял в одиночестве, с опущенной головой, и снег уже присыпал ему и волосы, и спину под вязаным жилетом.
— Деда!
Я подошел, стряхнул с него снег, стащил куртку и накинул ему на плечи, — и все это время дед так и простоял без всякого движения. Я взял его под руку и попытался увести. Дед даже не шевельнулся.
— Пойдем со мной, деда… — прошептал я.
Дед повернулся ко мне, но глаза его были пусты.
— Ну, пошли… — уговаривал я. — Пойдем домой…
— Убирайся! — рявкнул он вдруг. Грубое, хриплое ворчание, совсем не похожее на голос моего дедушки. Я легонько потянул его вперед. — Убирайся, тебе сказано!
— Деда, это же я, Кит…
И тут дед закричал в голос — как затравленный зверь или обиженный ребенок:
— А-а-а-а-а-а-а! А-а-а-а-а-а-а! — Выдернул руку, рванулся бежать, но запнулся в снегу и упал. Я опустился на колени рядом с ним. — Уберите его от меня! На помощь! На помощь!
Нас обступили какие-то дети. Они таращились на нас, и я уже слышал тихие смешки.
— Бегите к моей маме, — повернулся я к ним. — Ну же, бегите! Скажите, что я нашел его.
Дед корчился на снегу с воем:
— Уберите его от меня!
— Живо! — крикнул я, и кто-то из зрителей наконец сорвался с места.
Я обнял деда за плечи и крепко держал, не отпуская. Извиваясь, он опять велел мне убираться, а потом вдруг расплакался:
— Скажите ему, пусть оставит меня в покое!
— Деда… — шептал я. — Это я, Кит. Все будет хорошо, слышишь? Скоро мы вернемся домой.
Кончиками пальцев я стирал слезы, бежавшие по его щекам.
— Боже, Кит…
Рядом со мной на коленях стояла Элли. Оглянувшись, она с гневом уставилась на зевак.
— Пошли прочь! — сказала она им. — Ну, шевелитесь! Проваливайте ко всем чертям!
Общими усилиями мы поставили деда на ноги. Он весь дрожал от холода и тихо всхлипывал от страха.
Элли положила ладонь ему на лоб, с нежностью погладила.
— Это я, — сказала она. — Элли. Королева эльфов. Добрая проказница.
Уже скоро мы увидели бегущую по снегу маму. Подбежав, она обняла сразу всех троих.
Дедушка с тревогой вглядывался в наши лица.
— Это мы, — шепнула ему мама.
— Отстаньте, — выкрикнул дед. — Уберите их от меня!
Потом, ковыляя в сугробах, к нам подошел и доктор, вместе со своим чемоданчиком. Сделанный им укол успокоил деда, и тот позволил отвести себя домой. По пути о его спину разбился брошенный кем-то снежок; дети бросились врассыпную, весело улюлюкая.
Дома мы с Элли присели на первом этаже и слушали, как над нами копошатся взрослые. Талый снег просачивался сквозь ткань моей одежды. Жуткий холод. Элли подалась вперед и глядела в пустую стену, подперев подбородок кулаками обеих рук.
Говорить нам было не о чем. Я думал про Лака, который шел сквозь собственную ледяную пустошь, и очень переживал — и за него, и за младенца. Пробовал выбросить его из головы и задуматься вместо этого о дедушке, но ничего не получалось. История Лака крепко засела в мозгу и самостоятельно разворачивала себя, без всякого моего вмешательства.
— Смотри-ка, — проговорила наконец Элли.
На ее ладони лежала монетка. Элли провела над нею второй ладонью, и монетка чудесным образом пропала. Еще раз провела — и та вернулась, будто и не исчезала.
— Волшебство, — пояснила Элли.
— Давай еще разок, — попросил я, и она заново показала свой фокус.
— Пришлось научиться, для пьесы, — усмехнулась Элли. — Там Снежная королева учит меня колдовать. Сначала показывает, как заставить исчезнуть всякие мелкие предметы, вроде этой монетки. Потом — каке помощью магии избавиться от разных неприятных вещей. Всего, что мне не нравится… Скажем, капусты и учебника по математике. А затем я перехожу к живым объектам: дворняге, которая надоедает мне лаем, или птице, которая будит по утрам. Так я понемногу пропитываюсь злом и в итоге переключаюсь на своего брата, который все это время просит меня перестать быть плохой и творить добро. Магия вмиг избавляет меня от его нытья. И лишь потом, когда я начинаю скучать по нему и понимаю, какой жестокой была, я учусь возвращать пропавшие вещи…
Элли качала монетку на своей ладони. Взмах рукой — и та исчезала или появлялась, по ее желанию.
— А у тебя здорово получается, — похвалил я.
Вскоре домой вернулся мой отец, весь в снегу. Невесело улыбнувшись нам, он поспешил наверх. Потом рядом с нашей калиткой встал автомобиль «скорой помощи», который осветил наши окна голубым светом мигалок. Санитары помогли закутанному в покрывало деду сойти вниз: лицо серое, взгляд пуст, а ноги с трудом шаркают по полу. Уже у порога Элли подскочила к нему и чмокнула в щеку:
— Возвращайтесь скорее, — сказала она.
Отец отправился в больницу вместе с дедом. Проводив их, мама вернулась в дом и села с нами.
— У него все будет в порядке, — прошептал я.
— Да, сыночек…
— Покажи маме свой фокус, — попросил я Элли.
Та положила монетку на ладонь.
— Вот ее нет… — пропела девочка. — И вот она есть!
— Это для школьной пьесы, в которой играет Элли, — объяснил я. — Сперва она учится, чтобы заставить всякие вещи исчезать с помощью волшебства, а потом ищет способ вернуть их назад.
— Сделай это снова, — попросила мама.
Монетка послушно исчезла, чтобы затем вернуться.
Мама откинулась на спинку стула. Кулаки ее сжались, а из прикрытых глаз закапали слезы.
— Можно еще раз? — прошептала она. — Покажи фокус снова, ладно? Пусть монета опять найдется.
Четырнадцать
Лак спешил, его руки мелькали. На востоке медленно поднималось солнце. Такой трофей в эти стылые, горькие дни никак нельзя было бросать: медвежьей шкуры хватит, чтобы согреть всех его братьев и сестер. Мальчик свежевал тушу зверя топором своего деда. Начал с того, что, содрав шкуру с одной из лап, он обернул ею малышку. Потом сделал длинные надрезы вдоль медвежьей груди, вокруг горла и холки. Мало-помалу, орудуя топором как скребком, он отворачивал шкуру, открывая под ней свежую плоть. Лак вспотел и весь перемазался кровью. Новые надрезы он провел вниз по задним лапам и второй передней, оставалось только скрести и тянуть… Пока он был занят делом, к нему подбежала дикая собака. Робко поглядывая на мальчика, она принялась лакать свежую кровь, сочившуюся из туши поверженного зверя.
— Бери все, что нужно, — прошептал ей Лак. — Такого большого медведя достаточно на всех нас.
Провозился он все утро — пока скудное солнце не поднялось к высшей своей точке. Малышка заплакала, и Лак, окунув палец в медвежью рану, нежно вложил его в губы сестренке, чтобы та хоть немного подкрепилась.
— Скоро мы вернемся к матери, — обнадежил ее Лак. — Там будет молоко.
Торопясь, мальчик срезал с туши последние полоски шкуры, отпихнул в сторону оголенную тушу. Теперь мех покрывал лишь голову и концы его лап. Низко склонившись перед медведем, Лак воздал дань уважения его духу. Он благодарил богов за ниспосланную ими смекалку и силу, которая позволила ему одержать верх над таким могучим противником. Он обратился к духу давно погибшего деда, чтобы похвалить полученный из его рук топор предков. Подняв лицо к низко висящему в небесах солнцу, мальчик повторил ту же молитву, которую сейчас повторял и весь его народ: чтобы бог Солнца, милостиво взглянув на жителей льдов, подошел к ним ближе и наполнил воздух теплом, которое растопило бы ледники и окрасило долины зеленью, как это бывало в прежние, почти забытые времена. Потом он срезал с медвежьей лапы кусок мяса и принялся жевать его. Повторил это еще и еще раз. Хоть и жесткое, мясо придаст Лаку сил, нужных для возвращения к семье. Еще несколько раз покормив малышку свежей кровью, он сложил огромную медвежью шкуру, закинул ее за спину, взял сестренку на руки и зашагал обратно в пещеру. По пятам за ним бежала собака. Солнце уже опускалось к горизонту; день угасал.