Девушка поджала губы.
– Какие города?
– Эм…
– Там должны быть обведены города.
– Ки… ки…
– Китила, Сигишоара и Брашов, – донесся голос Кобзаря.
– Я уж думал, ты и вправду язык проглотил.
Йонва выхватил карту из рук девушки, затолкал в складки белой одежды. Встал. Кобзарь встал тоже.
– Уметь проигрывать красиво – искусство. Кажется, тебе оно незнакомо…
Вдруг проходящий мимо конопатый мальчишка поскользнулся. Поднос с кружками выпал из его рук, девушка с криком отскочила и толкнула Йонву – слепой повалился на бочку, но Кобзарь вовремя перехватил его запястье и помог противнику удержаться на ногах.
– Не трожь меня, – прошипел Йонва, отдергивая руку и тыча игральной картой в Кобзаря. – Слышал? Никогда.
– Нет чтобы сказать спасибо!
Йонва швырнул карту на отбитую колоду и отряхнул длинные одежды. Наступив босыми ногами на осколки стекла, он зашипел.
– Люди… – покачал он головой. – Единственное, в чем вы превзошли остальных, – глупость.
Йонва развернулся к девушке:
– Мне даже не нужно видеть, чтобы сказать правду: в том дальнем углу за моей спиной сидит отпрыск одного из видных домов Китилы. Юнец сбегает от отца в поисках приключений, бродит по таким вшивым местечкам, как это. И ты знаешь его правду, но хранишь в секрете. Знаешь почему?
Девушка густо покраснела.
– Ты стояла у меня за спиной. Всякий раз, как юнец проходил мимо, я слышал, как ты задерживаешь дыхание. Думаешь, он приходит сюда ради тебя, не так ли?
Девушка нервно сглотнула. Слова Йонвы звучали тихо и спокойно, но источали холод.
– Он никогда – слышишь? – никогда не будет твоим. Ты будешь обслуживать его, можешь отдаться ему, но никогда не станешь вровень с тем, чья булавка стоит дороже, чем твоя жизнь. Потому что ты – ничтожество. Вот они, люди, – мечтают о несбыточном, хотя даже не умеют читать!
Ты проведешь всю жизнь в этой забегаловке. Твои руки покроются цыпками, загрубеют, одежда провоняет пивом и куревом. Тебя будут лапать приставалы, и не всегда ты будешь говорить «нет». И однажды, когда ты превратишься в сморщенную старуху, к тебе придет Смерть.
Вот что тебя ждет. Не забывай. Ты всего-навсего… человек.
В глазах девушки заблестели слезы. Йонва перешагнул лужу расплеснутого пива и прошествовал к выходу. От стены отделилась фигура и неприметной тенью скользнула за ним вслед. Дверь распахнулась, Йонва вышел. Резкий порыв свежего воздуха всколыхнул пламя свечей.
Девушка еще стояла, комкая свой фартучек, и глядела на разыгранные карты. Верхняя карта – та, которую бросил Йонва перед уходом, – лежала рубашкой вверх.
Это должен быть червовый туз.
Вдруг кто-то вскрикнул, совсем рядом. Девушка подняла голову, Кобзарь тоже. К ним шагали два амбала. По виду они больше походили не на людей, а на два замшелых булыжника. Один – метра два ростом, со сросшимися на переносице черными бровями. Булыга. Второй чуть ниже, но с такими же здоровенными кулачищами. На рябых щеках рыжела косматая борода. Все звали его Кишкой.
– Эй, ты! – пророкотал Булыга Кобзарю. – Я видал, чего ты учудил. Какого ты ставишь подножки этим… как их… разносчикам? Типа самый умный тут, да? А ну отвечай.
– Простите, дорогой. Кажется, вы меня с кем-то спутали, – заулыбался Кобзарь.
– Чего-о-о? – прорычал Булыга. – Эй, девка! Видала, он подножку подставил Конопатому, чтоб тот поднос грохнул? А? Ты че тут творишь, думаешь, все позволено? Дерзкий такой, да?
Брюнетка с испугом глянула на Кобзаря.
– Уверяю вас, вы ошибаетесь. Что ж, приятно было провести вечер. Пожалуй, мне пора!
– Погоди-ка, дружок… – прошепелявил Кишка. В его рту не хватало пары зубов. – Куда собрался?
– Дела, понимаете ли! Дела!
Кобзарь с улыбкой двинулся к двери. Булыга и Кишка шагнули следом. Весь зал замер и уставился на эту троицу, посетители, спускавшиеся и поднимавшиеся по лестнице, остановились и вытянули шеи.
– Не, вы поглядите, че он на себя напялил! – загоготал Булыга. – Эй, пернатый, откуда у тебя трусы с рюшками? Ты их у своей бабули стырил?
– Это панталоны, дорогой мой. – Кобзарь не удостоил амбала взглядом. – Их носили в семнадцатом веке. Мужчины. Генералы, принцы и даже короли.
Кишка и Булыга зашлись диким ржанием.
– Чего-о-о?
– Короли, ага! Не, парень, у нас в розовых трусах ходят другие… Знаешь кто? Эй, да ты не спеши. Давай с нами пивка!
– Извините, я сегодня на работе. Не пью!
– Не пье-е-ешь? – протянул Кишка. – Булыга, парниша-то реально странный.
Кобзарь вдруг споткнулся. Раздался странный тягучий звук. Его нога угодила в гармошку, стоявшую возле крайнего стола, за которым сидели два паренька. Парни время от времени развлекали посетителей «Веселой фляги» игрой на гармошке и флуере, а также пели.
Кобзаря осенило.
– Может, музыки?
Глашатай щелкнул пальцами, в воздухе сверкнула золотая монетка и упала прямо перед музыкантами.
– А вот я думаю, – насмешливо протянул Булыга, – как будут эти… как их? Панталоны, да, как они будут смотреться… вот тут? – И он указал на голову Кобзаря.
– Обычно люди их так не носят, – улыбнулся Глашатай. – Впрочем, если вы так хотите, могу дать примерить.
– Эй, а ну не шути так!
Музыканты тем временем взяли флуера и заиграли грустную «Миорицу» – балладу о бедном пастушке, убитом двоими чабанами. Кобзарь надул губы.
– Ой, ну давайте что повеселее.
– Ты че, совсем оборзел? Я тебе эти панталоны на го…
Музыканты грянули бодрую молдовеняску. Едва Кобзарь услыхал радостные ноты, глаза его просияли.
– Вот это я понимаю – музыка! Ой, так и хочется… потанцевать!
Кобзарь начал притоптывать. Музыканты наяривали все громче, и остальные – уже изрядно подпившие – зрители приветствовали музыку радостным галдежом.
– Громче! Давай громче!
– Наяривай!
Лица расплылись в улыбках. Кто-то тоже начал притоптывать. Кобзарь подмигнул оторопевшей официантке и закружился, выкидывая остроносые туфли вправо-влево.
– Эй, ты! – пытался перекричать музыку Булыга. – Куда пошел? Вернись!
Кобзарь, в упор не замечая Булыги, увильнул и сделал круг. Амбал сгреб рукой воздух.
– А ну иди сюда! Я сказал, стой!!!
Но Глашатай Макабра уже забыл обо всем. Радостные ноты захватили зал, кружились и танцевали вместе со столами и пламенем свечей. Кобзарь выхватил полотенце из рук Конопатого и, взмахнув над головой, пустился в дикий пляс.
Булыга было сунулся следом, но полотенце хлестнуло его по носу. Амбал охнул и схватился за переносицу, а затем ринулся за Кобзарем, но тот с хохотом вскочил на лавку, следом – на стол и, лихо взбрыкивая, закружился в безумном плясе между кувшинами с вином. Кружки, тарелки и ложки прыгали по столу от энергичных ударов его каблуков, а вокруг свистели веревочки с многочисленными бирюльками.
Кобзарь закружился. Кишка сунулся было в кружащееся облако, но хрустальные рыбки, пружинки, подковы захлестали его по щекам, и он, завопив от боли, отскочил.
– Ах ты черт! Хватай его!
Кобзарь словно не слышал – он жаворонком перелетел на другой стол и продолжил танцевать уже там. Глашатай самозабвенно прикрыл глаза, воздел руки к потолку и кружился, кружился, кружился, казалось, позабыв про весь мир. Сейчас остался лишь он да танец. К нему потянулись чьи-то руки, но тут же отдернулись, получив по пальцам свистящими в воздухе бирюльками.
– Я тебе покажу, уродец! Я тебя твои же панталоны сожрать заставлю, слышал?!
Булыга с рычанием схватил табуретку и швырнул в Кобзаря – тот как раз повернулся спиной. Глашатай легко шагнул влево, табуретка пролетела в паре сантиметров от его локтя и грохнулась на голову посетителя таверны, пытавшегося схватить танцора.
– Ой! – Кобзарь остановился и приложил ладонь ко рту.
– Батюшки-светы, какой я неуклюжий!
Извиняясь, он шаркнул ножкой. В это время Кишка распихал толпу и ринулся к своей цели.
– Ну что ж, продолжим… А вы, – Кобзарь махнул музыкантам, – хорошо играете!
В этот миг полотенце в его руке метнулось и задело лампу под потолком – свечка вылетела из чашки и плюхнулась прямо в бороду Кишки.
– А-а-а-а-а-а!
– Да! – вскричал Кобзарь. – Я тоже прямо сдержаться не могу! Как играют, как играют!
Зал охватило какое-то безумие. Посуда со звоном падала со столов, грохотали отодвигаемые стулья и скамейки. Одни посетители кричали, другие улюлюкали. Кто-то пытался схватить лихого танцора, кто-то им препятствовал. Музыканты все на яривали, а Кобзарь скакал, точно горный козел, со стола на стол, попутно шлепая полотенцем по лицам, скидывая на пол кувшины, сбивая светильники на головы тех, кто пытался встать на его пути.
Попутно он не забывал делать круглые глаза:
– Ой, простите. Ой, извините! Какой я неуклюжий!
– Берегись! – крикнула официантка, когда в Глашатая метнули подкову.
Кобзарь отскочил, балансируя на краю стола, и подкова со свистом пронеслась мимо.
– Спасибо!
Глашатай с улыбкой отвесил девушке поклон. За ее спиной вдруг возник темноволосый юноша – тот самый сын богача. Кобзарь хотел что-то сказать, но вдруг рядом вновь вырос Кишка с тлеющей бородой. Глашатай быстро наклонился к девушке, схватил поясок ее передника и дернул так, что официантка закружилась как юла.
– Осторожно!
Девушка поскользнулась, но сын богача подскочил к ней, протягивая руки, и поймал в свои объятия.
– У вас борода горит, дорогой!
Глашатай развернулся к Кишке. Амбал заскрежетал зубами, а Кобзарь со всего маху хлестанул передником по щекам Кишки, сбивая пламя. Кишка вслепую замолотил огромными кулачищами, поскользнулся на пролитом масле и грохнулся на пол.
– Ну-у-у, надо быть аккуратнее!
Кобзарь укоризненно поцокал языком, подмигнул остолбеневшей официантке и ее возлюбленному а затем круто развернулся и поскакал дальше. Следом за ним устремилась целая толпа разъяренных посетителей, которые рычали, скалили зубы и тянули к танцору волосатые лапы. Мимо Кобзаря со свистом пролетела чья-то вставная челюсть, кувшин и половник. Глашатай вскочил на бочку рядом с очагом, одной рукой перехватил половник, другой сцапал пролетающую мимо банку. Поднес банку к носу, издал «Фи!», отшвырнул в сторону – и банка