– Ждите меня возле часовни.
Тео шел по кладбищу. Тут и там слышались шепотки:
– Снова звезда!
– Вы тоже видели?
Около часовни группа нежителей громко обсуждала недавнее чудо: на закате небо прочертила падающая звезда, а затем упала на западную окраину кладбища.
– Что-то происходит! – покачала головой Илиуцэ. – Но что?
Кладбищенские сплетники, заметив юношу, замахали ему руками, но Теодор проскочил мимо.
«Где же он? Сказал, его могила где-то тут…» Вдруг Теодор увидел ряд корявых слив – деревья скорчились, обугленные, будто в них ударила молния. Трава у корней почернела. Тео нагнулся к обгоревшему цветку, но от прикосновения бутон рассыпался в прах.
– Теодор Ливиану!
Перед носом Тео вырос кладбищенский скрипач: одежда прожжена, щеки испачканы в золе. От Ионела несло палеными волосами. Он поднял скрипку, корпус которой пересекла огромная трещина.
– Это уже ни в какие ворота! Звезда! Снова! Прямо с зенита – бац! – и снова на мою могилу! Вон до сих пор черная полоса на небе… Еле успел отскочить! А теперь, юноша, если вы что-то знаете – жду объяснений!
Старик упер руки в бока. Теодор заглянул за спину Ионела и посреди круга обожженной земли увидел разрушенную могилу. Надгробная плита была черная, будто прямо на месте упокоения какой-то вандал развел костер. Камень, весь в трещинах и подтеках, раскололся надвое. Теодор заглянул в раскол, ожидая увидеть там гроб или – не дай боже! – скелет, но в проеме царили лишь холод и тьма. Тео передернулся.
– И голос! Никак не замолкнет!
– Голос?
Тео склонился ниже и, когда неуемный старик наконец замолчал, сквозь шелест травы и ветра расслышал тихое:
– Назови… Назови…
Тео послушал бы еще, но над ухом запыхтели:
– Ну теперь хоть по-румынски, а то лопотал на каком-то странном языке…
Тео отодвинул старика в сторону, встал на колени, затем сунулся в провал – и тогда услышал:
– Назови имя Безликой и войди…
Чарующий далекий голос заставил мурашки выступить на коже, но Теодор быстро сообразил, что от него требуют:
– Л…
В затылок снова захрипели. Теодор почувствовал себя полным идиотом – он собирался выкрикнуть в могилу это слово?
– Не могли бы вы заткнуть уши?
– А?
– Заткните уши!
И только когда скрипач с изумлением зажал ладонями уши, Теодор склонился к могиле и шепнул:
– Любовь?
Земля под его коленями вздрогнула. Могила затряслась и стала расходиться в стороны, а земля и камушки посыпались в черную пропасть. Тео вовремя отскочил, не то бы полетел носом в самую бездну. Скрипач же, увидев, что происходит с его могилой, бросился вперед, но Теодор вовремя перехватил его за ворот.
– Что ты наделал? Ты должен был все исправить, а не усугубить!!!
Пока Тео боролся со взбешенным скрипачом, могильная плита распалась на две половины и расползлась, открыв широкий проход во мрак.
– Успокойтесь, это всего-навсего могила!
– Это моя могила! Вот когда у тебя будет собственная, юнец, я посмотрю, как ты будешь говорить «всего-навсего могила»!
– Надеюсь, у меня она появится не слишком скоро… – буркнул Тео и подобрал с земли сухую ветку.
К счастью, в кармане нашлись спички, не то бы возился с кремнем еще лет сто. Подняв горящую ветку над головой, Теодор опасливо осветил провал – никакого гроба там не оказалось, только каменные ступени, уводящие в темноту. Тео глянул на перстень – в кристалле вдруг привиделось лицо Кобзаря. «Не подведи», – шепнул он кольцу, сделал первый шаг, затем еще и еще и наконец полностью исчез в могиле.
Вокруг быстро сгустился удушливый мрак, а язычки пламени затрепетали. Теодор на миг замер. Сердце гулко колотилось, в горле пересохло. Он был совершенно один – в могиле…
Одиночество подступило совсем близко, задышало в затылок холодом.
И вдруг наверху послышалась возня.
– А ну, отойдите! Моя могила что, медом помазана? Дома бы им сидеть, так нет – лезут и лезут! Что у вас с головами-то?
– Эй, харе языком чесать. И пиликалку убери, я сказала! Ишь ты, размахался! Патлатый туда полез?
– Я сказал, не пущу! Это моя могила!
Снова крики и звуки борьбы. Наконец с поверхности донесся крик и эхом разлетелся по подземелью:
– Теодор, ты там?
Одиночество, угрожающе нависшее тенью нелюдимца, растворилось во мраке. Сердце вдруг подпрыгнуло и пустилось в пляс.
– Я здесь! – крикнул Тео и с удивлением заметил, какой радостный у него голос.
Наверху затопали, зашуршали, и вскоре Теодор в свете горящей ветки увидел знакомые лица. Они пришли – те, с кем он прорывался через ужасные Багровые топи. Кто держал ладони на его плечах, когда он, терпя адскую боль, отрывал от себя воспоминания. Те, кого он назвал друзьями. Шныряла с ухмылкой на все лицо, высокий невозмутимый Змеевик, а чуть поодаль, с лучиной в руке, перепуганная и бледная, но все-таки пришедшая на помощь Санда.
Они снова были вместе. Как во время путешествия.
«В этом мире у вас одно оружие – то, чего не бывает в землях Полуночи. Это свет». Кобзарь был прав. Они не остались прежними. Шныряла спустилась на пару ступеней и хлопнула Тео по плечу:
– А старикан прав: не сидится же тебе дома! Да и всем нам.
– Вы не обязаны… Я сам…
– Идиот. Если б твои извилины были такие длинные, как волосы, ты бы уже понял – мы не отпустим тебя одного.
По лицу Теодора медленно расползалась ухмылка, а Шнырялина стала еще шире. Он оглядел друзей – все они стояли рядом, готовые пуститься с ним в очередную авантюру, но теперь их объединяли не Макабр и мир Смерти, а нечто… иное. И Теодор признался себе, что слова Шнырялы, черт возьми, сделали его счастливым.
– Итак, ты хочешь найти… эту любовь.
Тео развернулся в темноту:
– Я услышал голос, и могила открылась, когда я сказал это слово.
– Тебя не смущает, что при слове «любовь» открылась… могила?
– Ну да. Это немножко могила.
– Немножко?
– Послушайте, это все-таки… любовь! – Язык Теодора тоже с трудом выговаривал это слово. А уж тем более в могиле. – Она не может быть опасной.
Они спускались в гулкую темноту. Пламя факелов лизало низкие стены, а время от времени за шиворот падали влажные комочки земли – и в этот момент труднее всего было забыть, где именно они находятся. Вдруг ступени закончились. Теодор сделал еще пару шагов и оказался в каменном коридоре.
– Что ты сказал, Тео? Не может быть опасной? А теперь… повтори это еще раз!
Шныряла подошла к стене напротив проема и осветила надписи. Многие были на камне выцарапаны, какие-то – выведены копотью от свечей. Надписи покрывали пол, стены и даже – кто умудрился туда забраться? – потолок.
Liebe.
Rakkaus.
Amore.
У Тео мурашки побежали по загривку от этих древних и не очень слов, оставленных неизвестно кем и когда, – и было в этих черточках и мазках что-то… жуткое. Тео сам не знал что. А потом понял. Слишком резкие штрихи. Слишком глубокие царапины. Слишком корявые буквы.
Все это писали безумцы.
Слова, сказанные минуту назад, – «Любовь не может быть опасной» – теперь показались ему насмешкой. Тео обменялся обеспокоенными взглядами с притихшими спутниками. Он поднял факел и с трудом проговорил:
– Нужно бы осмотреться.
Коридор оказался лишь каменной кишкой, соединенной с десятками других, – лабиринт, подобный Полуночному. А может, и тот самый. Копотью от факела они оставили на стене метку и двинулись дальше. Длинные коридоры, к счастью, были не так уж темны: кое-где на стенах висели небольшие масляные лампы. Когда друзья заходили в новый коридор, лампы загорались сами по себе, и это было жутковато, словно в пустынном лабиринте прислуживали призраки. Тео время от времени слышал голос. Под землей зов стал отчетливее:
– Войди… Войди…
Тео перехватил факел поудобнее, свернул за угол и разочарованно остановился.
Коридор оканчивался тупиком. Теодор махнул веткой, и пламя рассыпалось оранжевыми искрами, отразившись в гладкой стене.
Зеркало.
Какое-то время Тео рассматривал свое бледное лицо, выхваченное светом из мрака. Давно он не глядел на себя… До чего ж стал тощий! И будто еще вытянулся – правду Шныряла говорила: «Жердь, ну жердь!» В отражении показались Санда, Шныряла и Вик.
– Тут никого нет!
В этот момент раздался голос:
– Никого? А вы – кто?
У Тео отвисла челюсть. Остальные тоже застыли. Говорило зеркало!
– Хотя, если рассуждать словами Рене Декарта: «Я мыслю – следовательно, я существую», можно сделать вывод: в ваших головах слишком мало извилин, чтобы называться человеческими существами.
Поверхность Зеркала подернулась рябью, из темной глубины приблизился чей-то силуэт.
– Я тут, понимаете ли, ору-ору как идиот уже несколько недель – и никого! Чем вы там занимались, преферанс раскладывали? Котят гладили? Ей-богу, устал ждать! Пришлось сбросить вторую звезду, чтобы вы пошевелились…
В Зеркале появилось светлое и благородное мужское лицо. Блондин погладил горло пальцами, украшенными перстнями.
– Кхе-кхе… Охрип уже звать – один, в этом мерзком коридорчике… То ли дело, когда я висел в Версале! Людовик Восемнадцатый, Луи-Филипп, фрейлины, дворцовые интрижки… – Мужчина хихикнул. – Да, было время! Бонжур, мадмуазель, вы сегодня так прекрасны! Ох, нет, бородавка на вашем носу совсем не видна под десятью слоями пудры!
Между Тео и Виком высунулась острая мордашка Шнырялы:
– Э… вы кто?
– Вообще-то, мадмуазель, здороваются не так, но я уже сложил мнение о вашем уровне культуры! Меня зовут… – Мужчина слегка поклонился, страусиное перо на его голубом берете всколыхнулось. – Валет Червей.
«Господи, это же он самый!» – ахнул про себя Тео.
Сколько вечеров он играл в карты с отцом, а пару раз – с изворскими ребятами, пытаясь влиться в компанию… Обычно все оканчивалось плохо: он проигрывал, ребята придумывали «дураку» идиотское задание, и Теодору приходилось скрипя зубами это выполнять. Но он точно помнил изображения на картах. И это – тоже!