Валет, кажется, тоже был не в себе: приложился бледным лбом к алебарде и покачал головой.
– У меня началась мигрень… говорил же: лучше бы привели кого посимпатичней! В вашем случае открыть дверь безболезненно никак не получилось бы!
– Дверь?
Валет указал на постамент с зеркалом, в котором Шныряла видела воспоминание с Виком.
– Теперь осталось отгадать свои масти и назвать козырь.
Валет исчез в зеркале и возник в другом, шагая по призрачному зеркальному коридору. Он обернулся:
– Ну, идете? Или продолжите обниматься на полу? Впрочем, не советую: можно застудить поясницу!
Шныряла переглянулась с Виком и чуть покраснела, затем отвернулась и поскорее утерла заплаканное лицо концами платка. У нее не было сил ни язвить, ни вообще что-либо говорить. Вик и Шныряла двинулись к возвышавшемуся на постаменте зеркалу. Когда они подошли, девушка поняла, что это был за звон: оказалось, зеркало покрылось сетью мелких трещин.
– Что ж, вы нашли тот самый момент, с которого ваши жизни потекли по иному руслу – черному и холодному. Хорошо, что спустя годы вам удалось исправить ошибку. Итак, если воспоминание у вас одно на двоих, то и дверь одна. Осталось назвать свои масти и войти…
Шныряла посмотрела на раму и заметила, что две ее боковые стороны красные, а верхняя и нижняя – черные. Кроме того, на каждой панели блестел серебром один из четырех символов карточных мастей.
– Дика, присмотрись. – Виктор указал на треснутую поверхность зеркала.
Шныряла прищурилась: трещинки складывались в буквы, а буквы – в слова. Кусок же зеркала из середины вывалился, за ним обнаружилась замочная скважина.
– О-о-о! – Валет захлопал в ладоши. – Итак!
Масть твоя, игрок, темна –
Этот знак несет чума,
В стариках он сеет страх,
Но его же чтят в церквях.
– Темная? В смысле, черная? – предположила Шныряла.
– Я, кажется, понял, – сказал Вик. – Во время эпидемий люди умирают, и то, что оставляет после себя чума, – кресты. Но этому же символу поклоняются в церкви. А крест – это… трефы.
– Вас связывает одно воспоминание. Одна судьба. Одна масть – потому и ключ с дверью у вас один на двоих. Эта ли масть оставила знак на вашем прошлом? Решайте. Если да – берите ключ и открывайте!
Шныряла глянула в ярко-зеленые глаза Вика. Он чуть нахмурился.
– Крест?
– Это же Смерть. Знак Смерти.
И поняла: да, это их масть. Та, что разделила их. Смерть. После того как Вик ушел, они оба погибли и вернулись обратно нежителями, потому что обратно их тянула одна цель.
Найти друг друга.
И быть вместе.
По ее взгляду Вик все понял. Он протянул руку и провел пальцами по ее запястью, но зеленые глаза оставались холодны – так, как может оставаться холодным лишь камень. Вик потянулся к знаку треф на раме и, поддев его, вытащил ключ. Знак треф оказался головкой, от которой отходил стержень с зубцами. Вик вставил бородку в скважину, открывшуюся на зеркале, и повернул.
Раздался треск: «кр-ракс».
– Отойдите! – только и успел крикнуть Валет. – Быстрей!
Взвизгнув, он уронил алебарду и шмыгнул в другое зеркало. А зеркало-дверь тем временем задрожало и задребезжало, трещины в стекле расширились – Вик только и успел схватить Шнырялу и метнуться с ней за соседний постамент, как зеркало взорвалось, разлетевшись на тысячи осколков.
Они загрохотали, зазвенели по полу, ступеням, рамам и зеркалам. Вик прижал голову Шнырялы к груди, закрывая ее лицо от осколков.
Наконец наступила тишина, лишь время от времени звякало – отдельные осколки еще падали с постамента на пол. Вик отпустил Шнырялу, и они выглянули из-за угла. Пол сплошь покрывали блестящие осколки разных размеров и стеклянная крошка. В раме теперь темнела дверь с серебряным ключом, торчащим из скважины прямо посередине доски с нарисованным знаком треф.
– Угадали!
По другую сторону прохода Валет боязливо выглянул из-за рамы. Он встряхнулся, сбрасывая невидимые осколки с пышных одежд.
– А нельзя было без этих чертовых взрывов?! – Шныряла заскрежетала зубами. – Нам что, по-твоему, мало досталось?
Валет пискнул и спрятался вновь.
– Идиот чертов!
Девушка фыркнула и тревожно повернулась к Вику.
– Ты не ранен?
– Нет, все хорошо.
На его лице по-прежнему зеленели вспухшие жилы, и Шныряла с беспокойством оглядела юношу, но Змеевик лишь подтолкнул ее к открывшейся двери.
– Пойдем…
Они поднялись по ступеням, хрустя осколками. Вик толкнул дверь, и створка со скрипом отползла, открывая темный проход. В конце прохода виднелся тускло освещенный выход и две высокие фигуры. Через десяток шагов стало ясно, что фигуры – это рыцарские латы. В полумраке отсвечивали забрала в виде сердец, на алебардах Шныряла тоже приметила сердца. В латных рукавицах рыцари держали зеркальные щиты – в одном мелькнуло ее отражение. Вдруг латы вздрогнули и опустили алебарды, преградив путь.
– Козырь в игре!
– Давай их просто тюкнем по башке?
Вик ухмыльнулся. В уголке его губ проскользнуло то самое чувство, что Шныряла порой замечала в детстве, когда предлагала ему очередную безумную затею.
Нежность.
– Черви, – бросил он стражникам.
– Проходите.
Алебарды стали на место.
Шныряла с опаской шагнула мимо рыцарей и вместе с Виком вошла в какую-то комнату. Едва девушка привыкла к тусклому свету лампадок и огляделась, то потеряла дар речи. Ее рука тут же поползла к рукаву Вика…
– Что это… за чертовщина?
Комната была квадратной, небольшой, а в каждой из четырех стен темнел проход, который охраняла пара грозных стражей. По углам темнели кованые подсвечники – внутри чаш мерцали огоньки. А в их тусклом свете белели десятки, нет – тысячи черепов. Над каждым из проходов они складывались в тот или иной знак карточной масти.
Ажурные узоры из крупных костей тянулись до самого потолка и сходились в его центре в громадный костяной светильник. Там, где обычно располагают чаши-подсвечники, белели черепа. Внутри черепов горели свечи, проливая сквозь глазницы свет на постамент посередине комнаты.
На постаменте находился саркофаг из черного мрамора в виде человеческой фигуры. Шныряле показалось, что силуэт саркофага женский.
Вдруг послышался торопливый топот, и в усыпальницу ввалились Санда и Тео. Едва увидев костницу и стоящий посередине саркофаг, друзья распахнули рты. Но Шныряла не дала им полюбоваться костяными кружевами.
– Чертов! Теодор! Ливиану! Я! Тебя! Ненавижу!
Девушка схватила Тео за грудки, прошипев прямо в лицо:
– Ты бы знал, через что мне пришлось пройти, чтобы…
Но вид у Тео был не лучше – он лишь сдвинул черные брови и пробормотал:
– Я уже и так понял…
– Кхем-кхем…
Шныряла развернулась, отпустив Тео. Один из рыцарей поднял щит на высоту взгляда – в его зеркальной поверхности улыбался Валет.
– Ну что же, добро пожаловать в Усыпальницу Первого Игрока. Надо же, кто-то из вас умудрился открыть гробницу, а Госпожа впустила всех четверых! Но у нее, право, всегда причуды… Да простит меня Безликая!
Валет постучал по зеркалу с той стороны.
– Эй, дубина железная, вперед!
Латы зашагали к саркофагу, неся перед собой щит так, чтобы Валету открывался хороший обзор.
– Знаете, я… – проговорил Тео, бледный больше обычного. – Я не думал, что будет… так.
– Думали, вам поднесут ключ на блюдечке с золотой каемочкой? Юноша, – усмехнулся Валет, – безусловно, Любовь сильна. Ее не просто так ждут. Она стирает с земли тени, наполняет жизнь смыслом. Но неужели вы были столь наивны, что думали, будто Любовь сродни херувиму, который прилетает, рассыпая лепестки роз, и всем мило улыбается? Не дай господь!
– У меня мурашки по коже от вашей Любви… – Шныряла покосилась на черепа. – Ощущение, что она жутче, чем Смерть…
Валет загадочно ухмыльнулся.
– Мурашки? Так и есть. Любовь пугает тех, в чьей душе она никогда не бывала. Впрочем… неужели после испытания вы не чувствуете себя другими?
Валет подмигнул Шныряле. Девушка покраснела.
– Ты… ты… о чем? Понятия не имею!
– Если вы пройдете испытания, Любовь откроет свой Алтарь. И – я точно знаю – вы будете вознаграждены. А теперь… – Валет постучал по щиту, и рыцарь приблизил его к могиле. Игроки тоже подошли ближе.
– Она была прекрасна, не так ли?
В голосе Червового Валета послышалась грусть и что-то сродни восторгу (так порой жители Полуночи говорили о другой – темной – Госпоже).
Крышка саркофага представляла собой мраморное ложе, на котором лежала, скрестив руки на груди, каменная девушка. Искусный резчик изобразил ее так живо, словно рисовал с заснувшей натурщицы. В лице, хранившем спокойствие вот уже сотню лет, чувствовалась затаенная нежность и прекрасная печаль.
Но было понятно, что усопшая родом не из этих краев: высокие и широкие скулы, пухлые губы. На плечах лежали две тяжелые каменные косы, переплетенные лентами. Да и наряд на девушке отличался от румынского: длинное пышное платье со множеством оборок было разрисовано огромными цветами.
– Кто это?
– Каталина Фернанда Кастро.
Рыцарь чуть повернул зеркало, и Валет склонился прямо над лицом каменной девушки.
– Она прекрасна… – прошептал он. – Вы так не считаете?
Валет задумчиво крутил ус, глядя на смиренный лик.
– В начале девятнадцатого века жители далекой Мексики увидели в небе странную звезду. Она с каждой ночью становилась все ярче и ярче, а вскоре у нее появился хвост…
Валет отшагнул в сторону, зеркало зарябило и показало черное небо с огромной звездой, и игроки узнали комету.
– Это случилось первого ноября… Dia de los Muertos, как говорят мексиканцы, – в День мертвых, когда, по поверьям, души умерших возвращаются из своего мира в наш…
В зеркале показалась улица, дома на которой были сплошь увешаны гирляндами и цветами, всюду ярко горели огни. Прямо по проезжей части двигалось пышное шествие – сеньориты в пестрых нарядах и кабальеро в великолепных костюмах и сомбреро. Шумная толпа веселилась и распевала на неизвестном языке, и отовсюду слышались выкрики: «Сан