– Хва…
– Что-что?
– Хват…
– Не слышу! Ты, наверное, хотел сказать: «Извини, Иляна», да?
– Изви…
Девушка чуть ослабила хватку, чтобы дать Герману сказать те самые слова. Но тот оказался хитрее: вырвался, свалил Иляну на траву перед могилой и уселся на нее сверху, сжав коленями кисти рук.
– Все, не вырвешься!
Улыбка осветила его довольное лицо.
– Ты тяжелый!
– Ага, а то, что ты меня придушила, – ничего, да?
– Жрать меньше нужно! Слезь, иначе…
– Что?
Герман хмыкнул, продолжая сидеть на Иляне и смотреть сверху вниз. На щеки девушки хлынула краска, и даже Тео почувствовал: это слишком уж близкое. Один из Охотников оглянулся и с прищуром оглядел пару.
– Ну, что сделаешь? Я победил! Так что теперь… ааа!
Герман ухватился за колено, Иляна мигом спихнула с себя парня, и Тео приметил, как между ее пальцев блеснуло что-то острое.
– Черт… – Герман зашипел сквозь зубы. – Больно!
– Привыкай.
– У меня в штанах теперь дырка!
– Зашьешь, – фыркнула Иляна и отвернулась, но Тео видел: лицо ее так и горит – а ведь у нее, нежительницы, была синеватая и бледная кожа! Вдруг взгляд ее смягчился. – Впрочем… ты был не так уж и плох сегодня.
Парень, сжимавший колено, уже красное от крови, поднял лицо и выдал такую бешено-ликующую улыбку, что, казалось, вся полянка осветилась. Правда, его напарница этого не видела.
– Коня чистишь и моего тоже.
– Как обычно! – вздохнул он и вдруг перехватил взгляд Тео. Смутился, но все-таки не отвел глаз.
«Не так-то он прост», – решил про себя Теодор.
Они позавтракали и стали ждать возвращения остальных. Охотник по прозвищу Бор объяснил, что Вик с Харманом по ехали на поиски кое-кого из друзей – обычно найти Охотников можно через нежителей на кладбище, – а заодно проверить тракт и разузнать новости.
Затем Бор отошел и, сняв рубашку, принялся промывать рану подогретой водой из котла. Тео попался на глаза странный шрам в виде креста на предплечье нежителя. Почти как на его скуле. Нечто подобное Тео вдруг увидел и в вороте расстегнутой рубашки другого Охотника. Что это? Как это понимать?
Шныряла отправилась ловить мышей, а Санда – в часовню, досыпать. Смена режима на ночное бодрствование ее подкосила. Тео сидел, прислонившись к двери часовни, и смотрел, как вечер бросает тени на величественные Карпаты, как скрываются лучи света среди могил и все окутывает темнота. Огонь вдруг вспыхнул ярче и уютней, подбрасывая оранжевые искры в темно-синее, словно платок деревенской красавицы, небо. Кто-то подошел и присел рядом. Тео повернулся и увидел Германа – юноша протягивал ему кружку.
– Мяту любишь?
Тео любил. Даже очень. Но брать кружку не спешил. Дерзость парня его напрягала, но было и еще кое-что… Тео пока не понимал, что именно. Какое-то смутное предчувствие. Все же, помедлив, кружку он взял. Герман, видимо, принял это за знак дружбы и стал расспрашивать, откуда Тео родом, и долго ли живет на кладбище, и как он – живой – попал в компанию нежителей. Тео отвечал односложно, чтобы отвязаться. Но юноша не отставал:
– Ты, получается, видящий?
– Чего?
Герман приподнял брови.
– Ну, ты видишь нежителей без труда, так ведь?
– А что в этом такого?
Юноша удивленно крякнул.
– Да что же ты… – Он покачал головой. – В самом деле…
Герман оглянулся на Охотников и, убедившись, что те не обращают внимания на их шушуканье, продолжил полушепотом:
– Ну, обычные люди ведь не видят нежителей. Кроме тех случаев, когда те сами открываются. Или если очень-очень захотят и будут искать мертвых специально, и то… Я слыхал, Вангели такой. То есть… – Парень склонил голову набок. – Он не видит. Все были уверены, что мэр Китилы невидящий. Мне нежители из Китилы рассказывали, будто он ходит вокруг кладбища, но никого не замечает. Говорят, он видит только нелюдимцев. Редкий случай!
– А ты – видишь? – вдруг заинтересовался Тео.
Герман прикусил язык, вновь вгляделся в лицо Теодора, скользнул взглядом по его шраму.
– Ну… да. Я всегда видел. У нас это из поколения в поколение передавалось, понимаешь… Но я не сразу понял, что вижу. И…
Он вздохнул, отвернулся и смолк.
– И что за особенность с видящими? – Тео отхлебнул мятный чай.
Юноша помедлил и еще раз оглянулся, а потом шепнул:
– Только видящий может стать Охотником, понимаешь? А таких раз, два – и обчелся.
– Сколько тебе лет?
Тео сам удивился, что разговорился. Чего он беседует с этим выскочкой? Но отчего-то заткнуться не мог.
– Шестнадцать.
– Мне тоже. И как ты стал… Охотником?
Герман стал отнекиваться, дескать, история долгая. Но в итоге не удержался – видать, язык у него был что твое помело. Правда, он то и дело смолкал и боязливо оглядывался то на Охотников, то на Теодора – и Тео чувствовал: парень что-то упускает.
Герман рассказал, что сбежал из дома и бродяжничал по городам – просил милостыню, ночевал под мостами, воровал. А потом шарился на окраине одного поселка, возле самого леса, и решил переночевать в заброшенном доме на старом кладбище.
Дом, оказывается, не пустовал. Ночью дверь отворилась, и потянуло холодом. Герман испугался, хотел было убежать, но нелюдимец учуял его и напал. Может, был голоден, а может, просто охранял свою территорию – он, видать, прятался в заброшке от людей. Ужас от тени шел такой, что парня парализовало – не мог двинуть ни рукой, ни ногой, а тут и этот, с кровавой мордой, – склонился над ним и давай одежду разрывать, а сам уже облизывается…
Когда Герман рассказывал это, Тео чуть не вывернуло.
– Ненависть нелюдимцев к людям столь сильна, что они готовы на самое худшее, – пояснил Герман.
И Тео понял, что тот имел в виду.
– А потом?
– А потом, – послышался холодный голос, – началось главное веселье.
Герман округлил глаза: Иляна стояла у них за спиной, и как только подкралась? Тео нахмурился, но девушка лишь глянула на Охотников – не смотрят ли – и продолжила:
– У меня тогда Названого не было, сколько ни искала – не могла найти… Помогала Харману выслеживать тварей, а он уже со своим напарником уничтожал. Я долго шла по следу того нелюдимца, но одна убить не могла, и он возвращался вновь и вновь.
Иляна помолчала.
– Оторвали эту дрянь в тот самый момент, когда он Герману глотку разодрал. Сделали, значит, все дела… Нелюдимец резвый оказался, – девушка показала шрам на запястье, – вот, подарочек оставил на память… К этому подошла, – она кивнула на Германа, – а он ну что труп… Лежит синий и глаза закатил. Из горла кровища хлыщет. Короче, натурально мертвяк. Но надо же хоть как-то помочь. Горло ему зашили, травы в глотку залили и оставили у костра – переживет ночь или не переживет… Нам-то уезжать надо, а тут возись. Утром подхожу, думаю, пора могилу копать. Щупаю – теплый и дышит.
– Да уж, – ухмыльнулся Герман. – В рубашке я родился, что ни говори!
– Ага! В общем, Харман уехал, а я осталась его лечить. Кабы знала, кем он станет, – лечила бы с утроенными силами, а так – чего уж там – не хотелось обузы! Ну, и вылечила… к счастью.
Лицо юноши вновь озарила та же улыбка – так, наверное, лишь псы радуются, когда видят своего хозяина после долгой разлуки. По холодному лицу Иляны тоже скользнула ухмылка. Видимо, где-то внутри этой суровой воительницы пряталась девушка – такая же, как Санда, нежная и чувственная, но, как речная вода, скрытая под твердой льдистой корочкой.
– Возвращаюсь как-то, а он уже сидит и рукой машет. Очухался. Думаю, как так – заметил? Ну, бывает, но все же… А он оказался видящим. И с ходу: что это за чудище, как ты его победила? Ага, так ему и расскажи. Но он, видать, сам скумекал – да и не в отключке лежал все время, слышал разговоры с Харманом. Я думаю: пора отвязываться от малахольного, да еще живяка, собрала вещи и за дверь – а он следом несется: «Возьми меня с собой!»
Иляна покачала головой. А Герман лишь тихонько – чтобы Охотники не услыхали – расхохотался, запрокинув голову.
– Ну… тогда я совсем болван был.
– Ага, сейчас хоть без «совсем». В общем, решил стать Охотником. Я ему объяснила, в чем риск. Не отступает. Ну, думаю, приведу в лагерь, покажу их лица изуродованные – поймешь. Будто самому мало – горло-то перерезали, еле-еле говорил после ранения.
Герман чуть смутился, а Тео действительно разглядел у него на шее длинный рваный шрам. И еще кое-что: с правой стороны в волосах белело пятно. Седина.
– А он не отступил. Привязался, ну и… Я долго искала Названого. Годами. – Иляна покачала головой. – Я не сразу поняла, зачем вернулась. Бродила по городам в этом обличье пятьдесят лет…
– Пятьдесят лет?! – удивился Тео.
Она кивнула.
– А как сделалась Охотницей, так сразу пошла искать напарника. Но Вик-то верно говорил: найти живого, кто будет видящим и согласится стать приманкой, – где это видано? Потому и мало нас, Охотников. А становится еще меньше оттого, что многие… Когда нелюдимцы…
Иляна сдвинула брови, помолчала.
– В общем, решила, чем черт не шутит. Ведь чтобы стать Охотником, одного желания мало. Надо заслужить право носить крест.
– Крест? – насторожился Тео.
– Каждый Охотник крест носит, то есть знак скрещенных мечей нежителя и живого. Как заслужит это право, с напарником братается. Этот обряд посерьезней, чем супружеские узы. Нет, не в том смысле! – округлила глаза Иляна, когда Тео охнул. – Просто узы эти боевые. Когда человек тебе роднее брата, понимаешь? Не думай ничего такого! Ой, да что тебе объяснять, не Охотнику-то… – Девушка с досадой отмахнулась. – Не поймешь ты никогда, как это страшно, одному на нелюдимца идти…
– Почему же, – помрачнел Тео. – Пойму.
Иляна хмыкнула, но, увидев взгляд Тео, смолкла.
– Я видел нелюдимцев. Не один раз.
Внутренний голос подсказывал: про то, что сам чуть не стал таковым, лучше бы помолчать. Но в душе Тео вспыхнул огонь: ему не верили! Считали каким-то слабаком! Он сжал кулаки. И