Наконец они выбрались на вершину, с которой распахивался великолепный вид на полуночную Сигишоару – город рассыпал огоньки между гор, и над ним свисала луна, заливая все белым светом. По скрипучему гравию они прошли к церкви, завернули за нее и оказались возле кладбища. Около ворот стоял высокий священник. Он пристально глянул на пришедших и буркнул что-то на неизвестном языке.
– Извините?
– Шьто за беспредьел! – отвечал с сильным акцентом человек. – Я – сторож этого кладбьища, и я вас не пропущью!
– Интересно как, учитывая, что вы – морой? – насупился Теодор.
Священник нахмурился.
– Ну, держись, невоспитанный мальчьиш-ш-шка!
Он воздел крест, который держал в руке, и шагнул к Тео, как вдруг вперед выступил Александру Вангели и заговорил на том же неизвестном языке – резком и рваном, и вдруг грозное лицо мужчины расслабилось. Оба сложили руки на груди и принялись читать молитву, осеняя себя крестными знамениями. Затем Вангели задал пару вопросов – и священник распахнул глаза, упал на колени и стал креститься с неморойской энергией.
– Amen!
– Amen! – ответил Вангели и повернулся к друзьям. – Ступайте за мной.
Священник засеменил следом, бормоча что-то вроде: «Tag des Gerichts». Наконец они вышли на залитый лунным светом обрыв, где, возвышаясь над сонной Сигишоарой, стоял высоченный склеп, покрытый готическими письменами, – от колонны до колонны протянулась громадная черная трещина, и вокруг трава также была черна.
Тео уже знал, что делать, – едва подскочив к могиле, он шепнул заветное слово. Земля задрожала, будто при оползне, ближайшие могилы затряслись, а древние памятники еще сильнее накренились. Священник, увидев, что происходит, упал наземь, принявшись биться лбом о могилу и продолжая креститься:
– Судный день! Судный день! Бегите, грешники!
Однако скоро все закончилось – трещина разошлась, и открылся проход в глубину холма.
– Я подожду вас здесь, – бросил Вангели.
Санда обернулась на мэра, но он не смотрел на нее – черный взгляд был направлен прямиком в затылок Тео. «Он точно хочет его убить!» – решила про себя девушка и полезла в темноту следом за Шнырялой.
Под землей было тихо. Игроки долго блуждали в темноте и наконец уже решили сдаться, как вдруг в одном из коридоров что-то сверкнуло. Они бросились туда и обнаружили огромное, во всю стену, зеркало.
– Эй, мы здесь! Мы пришли!
Никто не ответил.
– Не работает, что ли?
Тео забарабанил в зеркало:
– Эй, впустите нас! Эй!
Послышался далекий смешок, затем еще и еще. Там, за зеркалом, кто-то глухо похихикивал и повизгивал. Тео снова постучал.
Пространство зеркала помутнело, и в его глубине друзья разглядели тяжелые бархатные шторы. Шторы пошевелились. Оттуда высунулась белокурая голова хорошенькой, но чуть полноватой женщины с мушкой на губе. Пышные телеса незнакомки были затянуты в корсет, а вырез в виде сердца был столь щедрым, что открывал даже больше, чем требовалось. Теодор вытаращил глаза и уставился в вырез. Санда вспыхнула и тут же вздрогнула от Шнырялиного вопля:
– Эй, я не поняла, ты куда смотришь?!
Взгляд Змеевика также был прикован к женщине.
Незнакомка ойкнула:
– Вы кто?
Тео открыл рот и похлопал губами, словно рыба на берегу. Санда взяла все в свои руки:
– Мы были избраны, чтобы найти Алтарь!
Барышня снова ойкнула и округлила глаза.
– Ну где же ты там? – Между штор высунулась чья-то златовласая голова, увенчанная короной с громадным рубином в виде сердца.
– Погоди, у меня дела! – недовольно отмахнулась женщина. – Я занята!
– Какие еще дела? Я с таким трудом сбежал с поста!
– Вот и возвращайся! – вспыхнула дамочка. – Забыл, что ли, зачем нас сюда поставили? Давай-давай!
Она пихнула голову с короной обратно за шторы.
– Ну хоть один поцелуй!
– Тебе сотни было мало?
– Ну… – задумчиво проворковал кавалер. – Вообще-то да.
Дамочка закатила глаза.
– Всегда с ним так! Но что поделаешь – какие у него глаза… Ах… Знаю, что он повеса, и всякий раз говорю себе: «Ты же Дама Червей! Не должна ему такого позволять!» Но при взгляде этих глаз сразу все забываю.
Дамочка выплыла к ним навстречу, обмахивая декольте веером. В другой руке она держала красную розу и то и дело наклоняла хорошенькую головку, чтобы понюхать цветок.
– Вы… Дама Червей? – наконец-то сумел выдавить из себя Теодор.
Барышня подмигнула:
– Да, мой милый.
Тео густо покраснел, и даже в свете факела Санда увидела, как его уши приобретают отчаянно-малиновый оттенок.
– А какие у вас характеристики? – не сдалась Санда. Она-то помнила, как Валет смутился, прочитав свои недостатки.
Дама выхватила откуда-то из-за спины пергамент и сладко замурлыкала:
– «Червовая дама привлекательна, доброжелательна и наделена природным обаянием! Сердце ее безгранично: она дарит любовь всем, кого встречает на своем пути!» – Дама подмигнула Теодору, а после – Змеевику. Парней будто половником по затылку огрели – вид у них был ошарашенный: глаза круглые, рты приоткрыты. Казалось, еще чуть-чуть, и оба бросятся к зеркалу, отпихивая друг друга.
– А недостатки? – грозно спросила Санда.
– «Даме не следует потворствовать своим низменным интересам, иначе она становится легкомыс…» – Дама запнулась. – Ой, пергамент здесь обгорел! Ума не приложу, кто же это сделал!
И она отшвырнула свиток в сторону.
– Ага, как же… – пробурчала Санда. – Небось сама и сожгла.
– Так-так-так, мои милые. – Дама достала увеличительное стекло в форме сердца и принялась разглядывать их с той стороны зеркала. – Ой… – Ее улыбка угасла. – Ах-ах… Какой ужас… Какой кошмар-то!
– Чего такое? – хмыкнула Шныряла. – Блоху увидела?
Дама поджала губы.
– Извините, миленькие, вам хода нет. И как вас Валет-то пропустил? Ваши сердца… сколько в них тьмы и холода! – Она содрогнулась и натянула на плечи меховую накидку (но таким образом, чтобы оставить открытым вырез). – Не могу вас пропустить!
– Эй, ты! – насупилась Шныряла. – Мы знаешь сколько проехали, чтобы сюда добраться? Впускай нас или пожалеешь! Валет сказал, ваша Госпожа нас выбрала!
Дамочка поджала губы.
– Ладно… Но только вам придется пройти испытание.
Она на миг задумалась и вдруг пропела:
Того, кто тебе ненавистен, найди,
Сыграй – и, быть может, тогда
Любовь расцветет, точно роза, в груди –
И в Дверь ты войдешь без труда.
– Че-е-е? – осклабилась Дика. – Снова эти «сыграй со мной в игру»? Вам, стекляшкам, делать нечего, как только друг с другом зажиматься и с людьми играть?
– Если вы хотите попасть в гробницу игрока Макабра, вам придется доказать, что вы достойны быть Стражами самой Любви! Если вы согласны, то… идите сюда!
– Я согласен! – выпалил Тео.
– Я тоже! – вырвалось из груди Змеевика.
И они сиганули к зеркалу. Но Шныряла была начеку: мигом ухватила обоих парней за одежду и дернула на себя.
– Стоять! У меня тут пара слов этой стекляшке. Последи за ними, – бросила она Санде.
Санда встала на пути у Тео и Вика. Те, кажется, были околдованы Дамой Червей по самые уши – по крайней мере, уши их стали такого же цвета, как дамочкина помада. Девушка услышала за спиной:
– Только тронь его – нос откушу. Поняла?
– Пфи! Какая бескультурщина!
– Даже не представляешь какая. Я тебя предупредила. И декольте свое прикрой!
– C’est scandaleux! Вы ничего не смыслите в la mode!
– Ага, ля мод, хватит языком чесать! Санда, пошли! А эти оболтусы – следом. Двигайся, толстуха.
Дама оскорбилась и, перекинув русые волосы через плечо, махнула розой и двинулась внутрь зеркала.
– Эй, а оно исчезать-то будет?
– И так пройдете!
– Ну, хорошо! – прорычала Шныряла.
Она дотронулась до зеркала, и ее рука прошла насквозь. Девушка фыркнула, перешагнула порог и исчезла. Санда последовала ее примеру.
Глава 15. Об игре и ненависти
Ощущение было странное – будто проходишь сквозь завесу холодного водопада. Когда Санда оказалась по ту сторону зеркала, то увидела большой зал, также полный зеркал и очень похожий на первый.
Ни Дамы, ни друзей. Она попыталась вернуться, но зеркало не пустило. «Вот дела… – подумала девушка. – И где же все?» Подняв лампу, она спустилась по лестнице, освещая по пути зеркала. Когда Санда подошла к одному из самых больших, то оно начало рябить и туманиться, и сквозь полумрак проступило знакомое лицо.
– Папа?
Симион Стан – седой мужчина с бакенбардами и теплыми карими глазами – глядел на свою дочь и улыбался.
– Здравствуй, Санда.
– Папа!
Симион Стан протянул ей руку, и сердце радостно подпрыгнуло – девушка соскучилась по отцу так соскучилась! Несмотря на то что он постоянно пропадал на службе и они редко виделись, Санда плакала по ночам, когда он пропал. А теперь…
– Дурочка, – донесся откуда-то недовольный женский голос, – я же сказала: «того, кто тебе ненавистен».
Санда разочарованно отступила. «Прости, пап…» Симион Стан грустно глянул в ответ и, покачав головой, ушел обратно внутрь зеркала. Санда все смотрела ему вслед. Вдруг ее позвал другой голос:
– Пташка!
Санда, вздрогнув, обернулась. Позади нее стоял Раду – тот, прежний, – брюнет с глазами, полными искр и веселья. И он до мурашек был похож на Теодора – на лучшую, радостную версию Тео. «Тот, кто тебе ненавистен». Санда снова покачала головой. Тогда Раду обиженно надул губы и вдруг… внешность его начала меняться: глаза покраснели, а волосы выцвели до снежно-белых, и вот перед ней стоял нежитель Ворона, в вороте разорванной рубахи которого виднелся черный месяц, знак раба Смерти. Что-то было в нем иное. Словно то дурное, что таилось в прежнем Раду, после смерти утроилось – задор во взгляде превратился в дерзость, улыбка – в ухмылку.