– Ненавидишь меня? – каркнул Ворона. – И правильно делаешь. Знаешь, зачем я вернулся нежителем? Какая у меня цель? Знаешь?
Санда поежилась от отвращения. Что-то не так стало с Раду, когда он вернулся Вороной, она почувствовала это еще в Полуночи. Ее друг стал… другим. Напористым. Эгоистичным. Злобным.
– Я вернулся за тобой, Пташка.
Девушка вздрогнула. Красные глаза сверкнули угольками.
– Ты всегда обрывала меня, когда я хотел сказать тебе о том, что чувствую. Но теперь я скажу. Этот черный упырь мне не помешает. – Раду сплюнул. – Чего он возле тебя ошивается? Кто он тебе?
«И это с ним я должна сыграть?» – Санда отступила. Раду взмахнул рукой, и за его спиной встал темный силуэт.
– Меня всегда бесило, Санда, что я родился таким никчемным! Что никто меня не любил, даже родная мать! Что твой отец меня презирал, ведь я бедняк и тебе, дочери начальника полиции, не ровня! Бесило, что мне приходилось прислуживать богачам и выносить помои! Зачем я родился таким?!
Санда попятилась и вдруг услышала другой голос за спиной – тот, что не слышала много лет.
– Боже, ты такая наивная…
В другом зеркале стоял юноша в форме гимназиста и глядел на девушку красивыми насмешливыми глазами.
– Думала, я буду дружить с тобой просто так? Ходить за ручку, пока нам не стукнет восемнадцать? Санда, какой же ты ребенок… – Он цокнул языком. – Извини, но твоя соседка по парте куда сговорчивее.
Девушка подпрыгнула и сжала кулаки. Так и хотелось дать пощечину ему – ему! Тому, кто разбил ее сердце! Она содрогнулась от ненависти.
И вдруг…
– Спи, дитятко, сладко-сладко,
Ангел встанет у кроватки,
Будет рядышком стоять,
Сон твой охранять…
Этот голос… Санда вздрогнула и чуть не бросилась прочь. Немного поодаль стояло еще одно крупное зеркало, где сидела женщина – босая, в длинной белой робе и с распущенными темными, давно не чесанными волосами, и, сложив руки на груди, баюкала пустоту. Подняв налитые кровью глаза, она бросила на Санду строгий взгляд:
– Почему не в кровати, Санда?
Девушка попятилась. Страх вперемешку с ненавистью, злостью, отвращением всколыхнулись в самой глубине души.
– Ах ты, непослушная девчонка! Ну, ничего… Я заставлю тебя уснуть!
И женщина продолжила петь нестройным болезненным голосом:
– Спи, дитятко, сладко-сладко,
Ангел встанет у кроватки…
Санда сделала шаг-другой назад, но вдруг почувствовала невероятную усталость. Ноги подогнулись, в глазах все затуманилось, и девушка осела на пол, думая только об одном: сейчас бы вздремнуть… Хоть немного… Она так долго путешествовала, прошла столько дорог… Пора бы отдохнуть и ей…
Веки Санды опустились, налитые тяжестью, и она провалилась в сон.
Что-то было не так. Санда падала в пустоту. Девушка вздрогнула, подняла голову и поняла, что лежит на полу в странном помещении: стены сверкали и сияли, переливались на свету – казалось, она попала внутрь драгоценного камня. Совсем рядом стоял зеркальный стол, а по ту сторону, сложив руки на столешнице, сидела… ее мать.
Санду пронзил настоящий ужас, она подскочила и попятилась, но наткнулась спиной на что-то твердое. Обернувшись, она увидела зеркало – самое обычное зеркало, в котором отражался зал, полный зеркал, и там, в проходе между зеркалами, лежала… Сомнений быть не могло. Лежала она сама.
– Сюда, – позвала мать, и девушка вздрогнула. – Сюда!
Ничего не оставалось, как только подойти на подгибающихся ногах к столику. Мать смотрела исподлобья – мрачно, тяжело и жутко, так что спина Санды заледенела от противных мурашек, накатывающих волна за волной. Она не видела мать давно и всегда представляла ее именно такой – с безумным взглядом, всклокоченными патлами.
Посередине зеркального стола высились большие песочные часы, внутри которых краснели сверкающие камни, и лежала колода карт с красно-зеленой рубашкой. «В стихе говорилось, нужно сыграть с тем, кто тебе ненавистен… Боже, не могу поверить, что Любовь придумала такие безумные и страшные задания! Да она не лучше Смерти!»
Мать тем временем стала тасовать карты синими дрожащими руками.
– Как у тебя дела, детка?
Санда поежилась.
– Х-хорошо…
Мать улыбнулась, но взгляд ее оставался безумным.
– Ты здорова?
– Д-да…
Мать раздала по шесть карт каждому, но, когда Санда потянулась к своим, вдруг перехватила ее руку, и девушка вскрикнула от холодного, влажного прикосновения. Мать цепко держала ее за запястье.
– С-сначала козырь, – прошептала она и разжала пальцы.
Медленно, очень медленно Санда вытащила из колоды карту и, перевернув ее, обнаружила червовую даму. Совпадение? И вдруг… Изображение на карте ей подмигнуло. Санда с удивлением уставилась на Даму Червей, принявшуюся обмахиваться веером. Из карты донесся тоненький голосок:
– Правила таковы: всякий раз, если ты не сможешь отбить карты и будешь вынуждена их принять, я задаю вопрос. Ответишь верно – игра продолжится. А нет – проиграешь.
– И… и что будет, если я проиграю?
– Домой пойдешь, – хихикнула Дама. – Ну, или останешься здесь – путешествовать по зеркалам очень весело!
«Нет уж, спасибо…» Девушка поежилась.
Игра началась. Синеватые руки матери пододвигали к Санде карты, и она, пытаясь вспомнить все уловки игры в дурака, отбивала одну за другой. Наконец мать подкинула ей пикового короля, а Санда в прошлый ход выложила последний козырь, чтобы отбиться. Она замялась, на лбу выступил пот.
– Ну что, будешь принимать?
– Д-да…
– Тогда вопрос! У тебя будет минута, чтобы ответить!
«Это же второй Макабр! – воскликнула про себя Санда. – Что они творят?!» Но Червовая Дама не дала ей времени на размышления, пропев загадку:
– Он старый стоит новых двух,
Дает, не взяв взамен,
С тобой готов делить испуг,
Дорогу, смерть и плен.
Часы перевернулись, и на донышко со звоном посыпались камни – Санда метнула на них взгляд и увидела, что каждый камушек, проскальзывающий в узкое отверстие, – красное сердечко.
– Ну!
Санда округлила глаза. Сердечки все падали и падали, ускоряясь, а собственное сердце лишь гулко отстукивало в груди, отдаваясь в ушах. «Они правда меня отпустят? – засомневалась девушка. – Или… Стоп! Прекрати думать об этом! Размышляй над загадкой – ты уже проходила такое в Макабре! Ну, давай же!»
Санда уставилась в зеркальный стол и вдруг увидела там движущиеся картины. Сначала она подумала, что ей почудилось, ведь это было их путешествие в Полночь. Вот четверка друзей продирается через темные, опасные леса. Вот Санда крадется к пещере, трясясь от страха: ей не хочется, но Теодор… Она должна ему помочь! Нельзя же бросать его, ведь парень спас ее от спиридушей, значит, она в долгу! Вдруг девушка видит ужасных птенцов, но Теодор хватает ее на руки и вытаскивает из логова ужасной майастры. «Тот, кого ты спас сегодня, завтра спасет тебя».
«Дорогу, смерть и плен…»
Вот они со Шнырялой, прежде ненавидевшие друг друга, плачут и скулят в клетке кэпкэунов. А потом мирятся и вместе придумывают план побега.
– Скорее! – пропищала Дама.
Санда, вздрогнув, оторвала взгляд от стола.
– «Он старый стоит новых двух», – выдохнула она. – Я знаю. Это друг!
Камушки перестали сыпаться, и Санда удивленно уставилась на Даму – та замерла, даже перестала обмахиваться веером, пробуя ответ на вкус алыми пухлыми губами. И вдруг улыбнулась:
– Это было легко! Старый друг лучше двух новых, особенно тот, с кем ты не просто веселился и проводил время, а прошел через множество испытаний.
«Это она о Раду? Что мы никогда не проходили испытания вместе?»
Санда подняла глаза на мать и вдруг заметила, что в уголке тонкого, бледного рта скользнула улыбка. Или почудилось? Странно, но когда мать бросала следующую карту, дрожащие пальцы показались чуть розовее. Игра пошла всерьез, и Санда умудрилась заставить противницу взять карты, но следом допустила ошибку и вновь не смогла отбить.
– Вторая загадка! – пропищала Дама с карты, потирая миниатюрные ладошки.
Он говорит не словом, а делами
И знает нечто, что сильней, чем Смерть.
Его одна разлука устрашает,
Готов с тобой и жить, и умереть.
Часы перевернулись, и вновь послышался легкий, призрачный звон сыплющихся камушков-сердец. Санда же, дожидаясь подсказки, вновь уставилась на зеркальный стол, чтобы усмотреть там какое-либо из своих воспоминаний. К сожалению, стол показывал ей только гимназию или то, как она читает книгу. Камушки сыпались и сыпались, и понемногу на висках Санды начал выступать пот. «Так… это что-то связанное с любовью тоже?» Вероятно, если бы она сидела вот так дома под пледом, ей было бы легко, но сейчас, под давлением со стороны, когда на нее смотрела обезумевшая мать, сидя в каком-то метре… Готовая чуть что броситься и впиться в горло, как тогда…
Голова у Санды пошла кругом, и она уже ничего не соображала. Вдруг к запястью вновь прикоснулись чужие пальцы. Девушка передернулась и отодвинула стул подальше, сунув руки под стол. Впрочем, отчего-то кожа матери уже не была такой ледяной, как прежде.
– Подумай, деточка… – прошептала мать.
Санда вздрогнула. Голос был странный, казалось, в нем скользнуло что-то вроде… нежности?
«Не думай об этом, думай о загадке. «Он знает нечто, что сильней, чем Смерть». Что там Кобзарь говорил… есть то, что сильнее Смерти? Сильней Полуночи? Он говорил: свет».
И вдруг Санда все поняла.
Ей даже не нужно было глядеть в стол, чтобы эти воспоминания возникли в памяти. Она спускается по отвесной скале и вскрикивает: от ее руки вспархивает золотая змейка, а сама Санда, громко всхлипывая, оседает в руках Теодора. Позже парень, преодолевая смущение и отвращение, высасывает яд вместе с кровью. И в десятках воспоминаний Теодор рядом, несет ее на себе, вытягивает из оврага, делится едой. А потом, в Ищи-не-найдешь, прижимается к ней всем телом, словно ища защиты, и признается, что тень – это он сам. И в тот момент Санда словно стала какой-то другой. Не побоялась признаться в том, чего всегда в глубине сердца стыдилась: и она монстр тоже.