Она зло ухмыльнулась.
– Подождем вестей от братьев, – сдержанно ответил Вик. – И в Брашов все-таки съездим.
Двинулись на юго-восток ввосьмером. Часть коней оказалась перебита, часть сбежала, но несколько все же бродило неподалеку, их и оседлали.
Теодор же простил Санду, и вновь она ехала с ним. Больше не было того смущения, что он испытывал вначале. Теперь сидеть рядом с девушкой, чувствовать ее руки у себя на спине было для него само собой разумеющимся, да и сама Санда как-то переменилась.
Девушки спаслись от нелюдимцев чудом – пошли на реку стирать одежду, а нелюдимцы напали на лагерь с другой стороны. Радость от того, что они спаслись, до сих пор переполняла Тео: он насмерть перепугался за Санду. Но битва и гибель Охотников сильно повлияли на девушку. И Тео почувствовал, что Санда как-то повзрослела. Даже сама спрыгивала с лошади, когда они делали остановку, а потом и вовсе попросила Теодора возобновить тренировки с оружием. На ее белом веснушчатом лице проступало упрямство – и Теодор про себя ухмылялся: от Шнырялы заразилась? Того и гляди скоро кусаться начнет, чуть ляпнешь что-нибудь не то!
Не давало покоя лишь одно: мысли о погибших. И особенно о Гелу. Тео тысячу раз прокручивал в памяти ссору. Что-то не давало покоя. И Тео наконец понял что.
Из рассказов Вика он знал, что за юным Охотником закрепилась хорошая репутация. Собратья искренне оплакивали его гибель. Парень был юн, но уже успел их не раз выручить. Они с Иляной уничтожили многих нелюдимцев, никогда не отказывали в помощи, даже если это грозило смертельной опасностью…
И Теодор понимал: все, буквально все, что говорят о Гелу-Охотнике, противоречит его воспоминаниям о Гелу-мальчишке.
Гелу-мальчишка был трусом. Забитым трусом, которого поколачивал отец-пьяница. И еще подхалимом. Всегда искал сильного, чтобы за его счет что-то получить. А в ту самую ночь… Он колебался, когда обвиняли Тео, но не посмел сказать слово против Думитру, и гад оставил Теодору шрам.
Теодор никогда бы не простил того Гелу.
Но взрослый Гелу был другим.
Как трус превратился в Охотника, пожертвовавшего собой ради других? Ради самого Тео? Как?! Могло ли вообще такое произойти? И как бы ни был силен гнев Теодора, он понимал: каким-то чудом это произошло. Тот Гелу, которого он встретил, а после похоронил, был не Гелу.
Новое имя действительно дало ему новую жизнь.
И того, нового Гелу – Германа – Теодор жалел.
И жалел, что наговорил ему ненужного.
«Тео, ты меня простил?..»
Если бы он мог отмотать время вспять…
Но уже было поздно.
…и сотрется память о них, изгладятся могилы и порастут травой, и колесо времени покатится дальше, но огонь будет жить вечно.
Глава 18. О последних словах Вороны
Темной ночью, опять же перед рассветом, они добрались равниной к долине между горами – снизившиеся было до предгорий, Карпаты тут выросли вновь.
В рассветных лучах они проехали по городу, цокая по брусчатке. Нежители надели маски, чтобы живые ничего не заподозрили. Миновали арку и выбрались в Старый город – то поселение, вокруг которого и выросли все остальные дома. Над древнейшей частью возвышалась гора Тымпа. Поросшая темным лесом, она затмевала звездный свет.
– Когда-то на вершине Тымпы, – проговорил Змеевик, – стояли алтари даков. Они поклонялись там своим богам. Даков уже многие века как нет, стоят лишь их курганы… Интересно, когда исчезает народ, исчезают ли его боги вместе с ним?
В Брашове было много узких улиц, сказочных старых домиков, покрытых цветной черепицей, и древних церквей. Миновав старую часть города, обнесенную крепостной стеной, маленький отряд углубился в лес Тымпы. Как только поднялись по тропке, по одному ему ведомым приметам Змеевик вывел к лагерю северян.
Северяне уже пировали вовсю. Возле костра сидело восемь человек, из которых выделялись двое в медвежьих шкурах: в свете костра Теодор различил, что лица этих двоих одинаковы. Только один бледный и будто посеревший. Нежитель. Другой, брат Урсу, завидев Вика, бросился вперед:
– Ба-а-а! Пожаловали! Ну, вовремя: мы тут уже медвежатину жуем!
Он расхохотался и стащил Вика с лошади.
– Ну, привет, братец.
Здоровяк заключил Вика в объятия. Косы Охотников так и зазвенели, сталкиваясь друг с другом, и не сказать, у кого колец было больше. Охотники у костра загалдели, поднимая кружки, а как приметили девушек, то и присвистнули. Спешившись, Тео сразу дернул Санду за руку к себе.
– Добро пожаловать, дамы! – Округлое смуглое лицо Урсу расплылось в улыбке, и он наигранно отвесил поклон Санде, взмахнув кружкой. Затем Урсу уставился на Шнырялу. Та сплюнула на землю и ответила сердцееду таким взглядом, что Тео почудилось: еще чуть-чуть, и каштановые кудри на макушке молодого мужчины вспыхнут.
– Надеюсь, жратвы у тебя столько же, сколько и слов, болтун! – рявкнула Шныряла. – Хватит языком чесать, давай нам уже хавать!
Спрыгнув с лошади, она уперла руки в бока. Урсу оторопел. Глаза его округлились, в них вспыхнули искорки.
– Что это за дама? – шепнул он Вику.
Взгляд его продолжал гореть. Вик закашлялся в кулак.
– Ну… наш друг…
Шныряла прожгла Змеевика яростным взглядом, хмыкнула и протопала мимо.
– Проходите, проходите! Еды навалом – тут за нами увязался медведь. Вконец одичалый: задрал нескольких городских, что полезли на гору, ну так и мы его с братцем…
Все прибывшие расселись вокруг костра. Тео по-прежнему держал Санду при себе, и та не сопротивлялась – девчонка явно чувствовала себя неуютно среди когорты буйных мужиков. А вот Шныряла плюхнулась на камень и, выхватив у кого-то из рук тарелку с мясом, принялась ее опустошать под удивленные взгляды. Обглоданные косточки она бросала в костер и то и дело прикладывалась к кружке. Ее острое личико по-прежнему кривилось от недовольства, а Урсу так и стрелял в нее глазами – Шныряла, правда, этого и не замечала. Зато замечал Вик: он сидел как в воду опущенный и то и дело кхекал, что было на него совсем не похоже.
Из разговоров стало ясно, что братья Урсу – как Змеевик с Харманом, только для северян. В детстве их украли цыгане, и все, что они помнили о прошлом, – это фамилия Урсу. То есть Медведь. У цыган они ухаживали за ручным медведем, но как-то тот взбесился и напал на старшего брата. Младший его защитил ценой жизни. И вернулся нежителем-бераколаком, то есть перекидышем-медведем.
– Ох и достали нас медведи, – вздохнул старший Урсу. – Ей-богу, когда уж отстанут? Чуть в лес – сразу какой-нибудь шатун притащится. Проклятье медвежье, чтоб его… Но напасть у нас была и похуже…
Урсу звучно отхлебнул питье.
– Белый Слепец?
– Белый… Червец, – процедил Урсу и, отхаркнув, сплюнул в костер. – Чертова тварь… Припоздал твой гонец, стригои напали раньше. Мы тоже потеряли добрую половину…
Урсу помрачнел, уставился в костер, потом плеснул из кружки в огонь.
– Братья, братья… Ввосьмером мы остались. Хорошо, мой Названый уцелел – впрочем, мне он всегда братом был, не Названым, а родным! – Он махнул кружкой в сторону младшего Урсу. – Если б его грохнули, я бы этого Белого Червеца так легко не отпустил… Легкая ему смерть досталась. Он появился посередь битвы словно из воздуха: правду говорят, невидимка! Давай орать на нелюдимцев, трясти какой-то ерундовиной блестящей в руках – четки, что ль… А твари совсем озверели. Он вроде как ненависть в них усилил, а они и так злющие – сам черт их, видать, боится! Брат, не знаю, каким чудом мы их порешили. Господь помог, не иначе…
Старший Урсу перекрестился и прочел коротенькую молитву. Вангели, сидевший в отдалении по другую сторону костра, вскинул голову, и Тео заметил, что глаза мэра удивленно округлились.
– Я бросился на Слепца, но… Не представляешь, брат! Прошел сквозь него! Но зато как увидел он, что его нелюдимцы побеждены, издал крик – веришь, громче, чем те твари черные? Аж до костей пробрал! Топнул ногой… и растворился. Сгинул. Так что… – Он плюнул и, утерев нос рукавом, поднял чашу. – До дна пьем! Мы победили Белую Тварь!
– До дна!
Охотники загалдели, застучали кружками. Шныряла разом опустошила свою, и по раскрасневшимся щекам девушки Тео понял, что она уже не совсем трезвая. Вик это тоже заметил. Но в первую очередь – старший Урсу. Он расплылся в ухмылке и встал с места.
– Чего молчим? Оболтусы, давайте музыку!
Охотники вытащили сопелки, наи и заиграли. Старший Урсу вразвалку подошел к Шныряле:
– Не желает ли дама танцевать?
– Дама желает по мордасам надавать!
Урсу хохотнул:
– Это мы мигом организуем! Эй, громче музыку!
Охотники заиграли веселенький жок, Урсу подхватил Шнырялу с земли и, прижав к себе, понесся вскачь вокруг костра. Девушка что-то орала, но Урсу только сильнее ее кружил. Санда захихикала, а Тео вдруг предложил:
– А ты – хочешь?
– Смеешься?
– Нет.
Их обуяла радость. Они победили! Йонва сгинул! Выпитая брага хлынула Теодору в голову и горести отступили. Он подхватил Санду под локоть, и они присоединились к танцующим. Вскоре заплясали и остальные Охотники, и пошла пьянка и танцы до упаду. Тео кружился с Сандой, обнимая ее за талию, и девушка заливисто хохотала, когда он наступал ей на ноги. Шныряла громко топала, размахивала кружкой и ругалась направо и налево, грозя отрезать Урсу ноги, если тот еще раз на нее наступит, а Охотник восхищенно таращился на Дику.
Один Змеевик сидел возле костра точно в воду опущенный. Он, вероятно, пытался делать «пристойный вид», но видок у него был как на поминках.
Шныряла вошла в раж: столько проклятий от нее Тео никогда не слышал. Она кружилась вокруг костра, размахивая платком, и ее длинные золотисто-рыжие волосы полыхали в ночи вторым костром. Урсу завороженно топал следом, а под конец празднества и вовсе бухнулся перед ней на колени.
– Еще не видал такой чертовки!
– И не увидишь! Я тебе глаза сейчас… ик… выколю!