, друзья увидели, что рядом с мечом в стену воткнулось острое лезвие на длинном древке. Вслед игрокам еще долго неслись крики Короля, от которых сотрясался весь коридор. Факелы начали трещать и угасать, и Теодор с ужасом думал, что будет, если в этой наступившей темноте их таки настигнет его тень…
Следуя от метки к метке, игроки нашли лестницу и рванули вверх, топоча и вскрикивая. Факелы потухли окончательно, и друзья сбавили ход, пробираясь на ощупь.
Теодор замыкал шествие.
Окруженный чернотой, он мог думать лишь об одном.
Дуновение холода позади…
Просто сквозняк из коридора?
Или?
«Почему? – думал он. – Почему? За что?»
Наконец они выбрались наружу, Охотники их дожидались, рассевшись вокруг могилы.
– Ничего не получилось, – выдохнул Вик.
Урсу нахмурился. Змеевик покосился на Теодора, затем переглянулся с девушками. Он ничего не рассказал, но Тео чувствовал этот взгляд: Вик уже начал догадываться. Может, и вовсе заметил тень, следовавшую за ними по пятам? А может, понял все еще со стычки с нелюдимцами перед Брашовом? Мог он видеть, как на Тео напала тень? Впрочем, для остальных это наверняка было нападением тени…
Но Теодор знал, что было на самом деле.
Тень пришла не нападать. Тень явилась служить.
Если бы в тот момент Теодор дал слабину, был обуян гневом, как во время путешествия в Полночь, он стал бы этой тенью. И присоединился бы к нелюдимцам, которые жаждали лишь уничтожать…
Тогда, в Полуночи, он не доверял друзьям.
Хотел настигнуть Вангели, ведомый ненавистью к нему. Ведь Вангели убил его тетю. И он совершил непростительное: напал на человека. Почти убил. Каким-то чудом Вангели выжил. И почему-то пришел спасти его, Тео.
Теодор молча брел за остальными игроками – им ничего не осталось, как вернуться к стоянке на Тымпе. В каждом шорохе ему слышались легкие шаги, в каждом промельке черного между стволов виделся черный силуэт… Наконец он не выдержал. Теодор сжал до боли кулаки, зажмурился, чтобы не глядеть по сторонам. Ему было страшно. Окруженный Охотниками, он брел будто под конвоем.
«Если хоть кто-то из них узнает, что у тебя была тень…»
«У тебя есть тень! – крикнул сам себе Теодор. – Она не исчезла, она есть! Ты – нелюдимец! Так кричал Король!»
На стоянке Тео уселся под деревом, закутавшись в плед, и тупо уставился в огонь. Через некоторое время подошел Змеевик.
– Можно тебя на пару слов?
Они отошли от костра, углубившись в темную, влажную тишину леса. Змеевик остановился, скрестив руки на груди. С его широких плеч ниспадал черным каскадом плащ, глаза смотрели ясно и твердо, и все же в них мерцало что-то сродни тревоге.
– Как это понимать, Тео?
Теодор тяжело и гулко сглотнул.
– То есть?
Вик не отвечал. Сверлил взглядом, чуть склонив голову.
– Король говорил о тебе, Тео.
Под пристальным взглядом Теодору стало не по себе. Из холода бросило в жар. Мысли судорожно заметались, и большого труда стоило не выдать беспокойство и твердо ответить:
– Он считает меня нелюдимцем. И я не понимаю почему. Ты знаешь о том, что случилось в Полуночи, знаешь, что было после…
– Ты видел тень? – резко оборвал его Вик.
– Нет.
Голос прозвучал глухо.
Вик изучал, казалось, каждую клеточку его лица. Как бы ни было это больно, но Теодору пришлось солгать, чтобы защитить себя и защитить Вика. Если бы Охотники проведали, что тот привел с собой нелюдимца… Мурашки снова пронеслись по спине леденящей волной.
Змеевик покачал головой, потер переносицу и выдохнул:
– Не знаю, что происходит… Тео, месяц на исходе. Если я не справлюсь с Йонвой до той поры, мне придется уйти. Я дал обещание своим подданным. Змеи не простят. Явятся сюда и потребуют битвы. И мне придется выступить против них. Я должен оставить вас в скором времени и уйти к ним… – Змеевик оглянулся на пробивающееся между ветвей пламя костра и помрачнел. – Но я боюсь за вас. И мне бы не хотелось бояться не за тебя, а… тебя.
Плечи парня опустились, и он ушел. Теодор остался один на один с темнотой леса и мыслями. Его колотила дрожь. Будто впервые ясно предстала картина: Вик – его друг, но он Охотник. Вангели – отец, но также Охотник. И люди, окружившие его заботой, также Охотники. Если кто-то из них узнает… Увидит… Ему конец.
Теодор побрел сам не зная куда. Руки задевали низко растущие замшелые ветви, иголки кололи кожу, но ему было все равно. Через какое-то время он услышал журчание и вышел на поляну, по которой бежал, извиваясь змейкой, ледяной ручеек. Теодор присел на камень и уставился на свое отражение в воде. Он прикрыл глаза, сосредоточившись на своем дыхании и дыхании леса. И вскоре услышал.
Она стояла там, прячась за темными замшелыми стволами. Длинная, вытянутая – слилась с темнотой леса. От тени разило лютым холодом и ненавистью. Ненависть буквально заставляла дрожать воздух между Теодором и тенью – и наплыли самые ужасные моменты из его прошлого. Огонь костра. Боль в правой щеке. Хохот и крики. Вопли умирающего филина. Лиза задыхается в его руках, и пальцы заливает ее кровь…
Теодор задрожал и сцепил руки в замок.
– Пожалуйста… – прошептал он.
И в этот миг…
– Тео?
Кобзарь!
Теодор распахнул глаза. Его вновь позвали – громко и четко, откуда-то снизу. Теодор с удивлением уставился на кольцо – из хрустального глаза, будто из маленького окошка, смотрело знакомое лицо.
– Кобзарь! – вскрикнул Теодор.
Счастье забурлило по крови, будто он выпил стакан увеселительного напитка. Юноша бросил взгляд на лес – тень исчезла.
Теодор снова всмотрелся в кольцо и тут заметил, что лицо музыканта не радостное, как обычно: щеки измазаны чем-то темным, глаза запали. Шляпы нет, кудри спутались и потускнели. Сам музыкант казался каким-то жалким и растерянным.
– Кобзарь, ты знаешь, Йонва…
Музыкант приложил палец к губам:
– Тише, ради бога, тише. Мне все известно.
– Почему вас так долго не было? Где вы? Нам нужна ваша помощь!
Кобзарь замялся.
– Я в тюрьме.
– Что?!
– Смерть узнала, что я помогал тебе. И… она меня…
Кобзарь уронил голову и закрыл лицо руками. Бубенчики на вороте и рукавах трагически тренькнули.
– Она хочет меня казнить.
– ЧТО-О-О?! НЕТ!
Тео почувствовал, что ворот плаща давит слишком сильно. Воздуха не хватало.
– Говорит… – всхлипнул Кобзарь. – Говорит, не справляюсь с обязанностями… Болт… болтливый… Го-говорю… много лишнего… Одни хло… поты… Нового, говорит, Тео… Найдет нового Глашатая!
Кобзарь тоненько взвыл и мелко задрожал, и до Теодора донесся грустный перезвон его бирюлек. Сердце в груди Теодора забилось быстро, как у загнанного зайца, перед глазами все поплыло.
– Она же не может, – пробормотал Тео. – Не может просто так… Но ведь…
– Не может? Тео, ты забыл, кому я служу…
Кобзарь поднял лицо, и Теодор отшатнулся.
Странно было видеть улыбчивого, радостного Глашатая таким: растерянным, блеклым, пустым, будто высосанное кем-то яйцо, от которого осталась одна скорлупа. Тео присмотрелся: за спиной Глашатая темнела серая, обшарпанная стена, а чуть дальше угадывался узор сетки: прутья решетки.
– Прости…
Кобзарь покачал головой.
– Таким, как я, бессердечным, нельзя иметь друзей. Я знал это, Тео. Знал, что поплачусь за свои слова. Но не сдержался. Понимаешь, видеть каждый раз Макабр, общаться с игроками, помогать им, терять их… Мне так хотелось… Боже, Тео, мне всегда – понимаешь? всегда – в душе хотелось, чтобы кто-то из тех, для кого я был лишь посланником Смерти, разглядел меня настоящего. Ах, Тео… но я забыл, что тот, у кого отняли сердце, не может просто так взять и полюбить. Я забылся…
У Теодора внутри все сжалось.
Смерть казнит Кобзаря.
За то, что он помогал им.
Нет!
– Смерть довольна тем, что Йонва на свободе. Но она боится, что вы ему помешаете. Когда она узнала, что я дал тебе подсказку, Госпожа вышла из себя и приказала схватить меня и отправить в Ноктумгард. В ту самую камеру, где сидел Йонва.
Кобзарь провел ладонью по щеке, стирая сажу. Уставился куда-то поверх кольца, закусив нижнюю губу. Его подбородок трясся.
– Нет! – твердо повторил Теодор. – Нет же.
Он стиснул пальцы в кулак.
Смерть отняла у него все. Родителей. Филина. Тетю. И теперь хочет отнять настоящего друга, который ничего плохого не хотел сделать… От несправедливости у Теодора выступили на глазах слезы.
– Нужно что-то придумать, – процедил Тео. – Я обязательно придумаю что-нибудь!
Нижняя губа музыканта задрожала.
– Прости, мой мальчик… я не смог тебе помочь. Но теперь мне все-таки не так грустно. Впервые за многие века я совершил хороший поступок. Я всегда боялся, понимаешь? Мне было страшно выступить против нее… Хотя я желал. Конечно, желал. Смерть обманула меня, отняв сердце, ты ведь знал это. Но, Тео, люди без сердца, оказывается, такие трусы…
– Вы не трус!
– Теперь, пожалуй, нет. – Кобзарь слабо улыбнулся. – Благодаря моей подсказке вы сможете открыть Алтарь. И когда вы выпустите Любовь, Тео, мир озарится… И если мое заключение – это плата за счастье, да будет так. О, ты еще не видел, как она прекрасна.
Волшебный Кобзарь покачал головой, на его бледных губах скользнула призрачная улыбка, а лицо озарилось полузабытым светом:
– Я видел ее, Тео. Видел Любовь, да будет свет ее ярче солнца… Она прекрасна в своем величии. Когда слышишь ее песнь, забываешь обо всем – будто все ангелы небесные и птицы, что таятся в лесах, вспорхнули тебе навстречу и поют для тебя. Тебя одного. И от ее пения, Тео, веришь… – глаза Кобзаря засверкали, – душа наполняется теплом, и ты согреваешься от величайших звуков, какие слышал мир. Ибо мелодия та сильнее, чем Смерть, она стирает все преграды, всю тьму и все тени. Люди, погрязшие в холоде и ненависти, забывают про вражду. Забывают даже про Смерть, Тео. Ибо Любовь побеждает все…
– Я спасу вас, – прошептал Тео. – Когда я вызволю Любовь, если она побеждает даже Смерть, я попрошу ее… Попрошу вызволить вас… Она ведь сможет?