– Девять минут на загадку и минута на обдумывание. Готов?
Тео кивнул.
Король перевернул песочные часы, и на стеклянное донышко с шелестом посыпались крохотные черные сердечки.
– Я – перемены, знай, мой друг,
Один такой средь всех.
Давай, взгляни сейчас вокруг:
Я – плач, и я же – смех!
Позади Тео что-то зашумело, и он обернулся. Оказалось, деревянные куклы зашевелились, предметы задвигались, везде что-то дергалось, свистело и шуршало. Деревянный петух на заборе вытянул шею и закукарекал, искусственные деревья зашелестели бумажными листьями, свечи с треском вспыхнули. Стоящая рядом с Теодором кукольная девочка громко заплакала, утирая слезы подолом, но в следующий миг кукольный мальчик протянул бродяжке бумажный цветок, и она рассмеялась.
Голос Короля зазвучал тише, звон ссыпаемых сердечек отдалился, и Тео понял, что Король хочет, чтобы он следовал за ним. Тео ринулся вслед, преодолевая сцену за сценой, где куклы разыгрывали маленькие представления. Топор палача обрушился на шею девушки, Тео вздрогнул, но в следующий миг раздался хлопок: топор превратился в крест, палач отбросил капюшон и обратился в священника. Он протянул руку осужденной и помог ей встать. Где-то впереди Король продолжал читать загадку:
– Вода есть яд, а яд – вода.
И нет, быть может, да.
Тео рванулся следом: он видел, как увядающие розы вновь расцветают, на деревьях распускаются почки, из них вырастают зеленые листы, а затем желтеют и съеживаются, вжимаясь в почки вновь, и опять вырываются зеленой свежей листвой.
– Поторопись! – крикнул Король.
Он остановился и потряс песочными часами. Черные сердечки все падали и падали и уже образовали на донышке небольшую горку.
«Думай, думай! – крикнул на себя Теодор. – Написано: «Зал перемен». Здесь все меняется. Листья становятся желтыми, потом снова зелеными. Что-то бред какой-то… Неясно! Он же сам сказал: «Я – перемены». И здесь все меняется, превращаясь во что-то другое. Что же это такое? О чем загадка?»
Тео судорожно соображал, и сердце все ускорялось в груди, но ничего путного в голову не шло. Загривок вспотел, на лбу выступили капельки пота. Тео не выпускал из виду Короля – а тот, исчезнув в одном зеркале, появился в соседнем и продолжил:
– Ключ закрывает дверь, но вот
Забавная игра:
Ведь тот же самый ключ ее
Откроет без труда.
Тео рванулся дальше. Сидящая невдалеке собака вдруг кинулась на него, он с криком отпрянул: деревянная псина клацала железными зубами, громко рыча. Тео вдруг увидел рядом кость, будто приготовленную для этого случая, и бросил в волкодава. Перехватив лакомство, пес сразу успокоился и, замотав хвостом, побежал за Теодором. Тео мельком заметил, как в одной из сцен Смерть занесла руку над девушкой, но та упала на колени, взмолившись, и вдруг – хлопок и вспышка! Черное одеяние Смерти спало, открывая другое, белоснежное. Перед девушкой стоял юноша в ослепительно-белом наряде, золотистую голову украшал венок. Юноша протянул девушке руку, помог ей подняться с колен и повел любоваться бумажным цветущим садом.
Черные бесы, гнавшиеся в другой сцене за грешником, вдруг обратились ангелами. Обтрепанный заключенный в кандалах преобразился, став принцем.
– И я таков, как этот мир, –
Я ангел, я же бес,
И тьма, и солнечный эфир,
Я – сердце, я же – крест.
Теодор рванулся следом, но вдруг кто-то схватил его за локоть. Оглянувшись, Тео оторопел: рука высовывалась… из зеркала. И тут раздался знакомый хрипловатый голос:
– Стой, Ливиану!
Из зеркала таращился Ворона: налитые красной кровью глаза, исхудалое лицо.
– Не уйдеш-ш-шь…
Теодор в ужасе отшатнулся, попытался вырвать руку, но не тут-то было. Раду высунулся из зеркала и зашипел:
– Знаешь, почему ты меня бесил? Знаешь? Потому что мы похожи. Да, что удивляешься? – каркнул Ворона, и осознание того, что он мертв, окатило Тео холодной волной. Чья же это рука?! – Мы оба бедные. Оба изгои. Только я был всегда рядом с ней. Понимаешь? Я! Но когда я погиб, то вернулся нежителем. И не мог с ней быть, никак. Это я понял еще в Полуночи. А ты мог! Ты был живой и мог быть с ней!
Раду дернул Теодора за руку к себе и зашипел:
– Посмотри на себя. Разве ты достоин ее? Достоин? Ты прятал от всех свою тень, чертов нелюдимец, ставил их под угрозу. Ты должен был сам уйти! Сам! Трус.
Ярость вскипела внутри Тео, он выхватил нож и замахнулся, но где-то вдали раздался голос Короля – чуть более высокий и, казалось, угрожающий:
– Таков, как я, и человек –
Ты должен то понять,
Я враг, но, может, друг навек –
Все тот же я, все я!
Теодор занес лезвие над запястьем Вороны, готовясь воткнуть острие в его бледную кожу, и вдруг выхватил взглядом черные цифры. 12.12.12.
– Что смотришь? – ощерился Ворона. – Да, я был ей как брат! И я хотел быть с ней во что бы то ни стало. Но я совершил ошибку. Сказал Смерти «да»! И всю дорогу пытался найти способ что-то изменить. Я не хотел быть предателем! Не хотел! Только не для нее! Я любил ее. И этот чертов Йонва воспользовался моей слабостью. Задурил мне мозги. И я смог преодолеть это лишь под конец…
Ворона шипел и брызгал слюной, и она долетела до Теодора из зеркала, отчего Тео чуть не вывернуло.
– Но я постарался загладить вину. Сбежал от него к вам. Я хотел… хотел предупредить. Передать, что знаю о Йонве. Хотел спасти… ее.
От этих слов решимость Теодора куда-то исчезла, рука дрогнула, и он не мог найти силы воткнуть нож в Раду. А тот дернул Теодора к себе и, уставившись красными глазами, зашипел:
– Скажи мне, Теодор Ливиану, ты готов защищать ее так, как я защищал эти годы, прежде чем вынужден был умереть, чтобы искупить вину? Ты готов на это ради друзей? Ради Санды? Готов?
Ненависть Вороны была столь сильна, что Тео показалось, еще чуть-чуть, и цепкие пальцы переломят ему руку, но он бросил в обезображенное лицо Вороны:
– Да.
– Что ты сказал?
– Да, я готов!
Какое-то время Ворона смотрел на Теодора, люто вращая красными глазными яблоками, потом отпустил руку и шагнул назад. Внешность его мигом переменилась: волосы потемнели, как и глаза, и он обратился тем самым Раду – живым другом Санды, каким был до того, как пропал в Омуте.
– Я прощаю тебя, – кивнул юноша. – Иди.
И Тео, спотыкаясь, рванул прочь. Внутри все дрожало и переворачивалось.
Король встряхнул часами: уже половина времени прошла.
«Скорее! Что все это значит? Что же?»
– Ну, Тео, догадался, кто я?
«Он – Король Пик, это же ясно. У него черные волосы и глаза, в песочных часах – черные сердца. Ответ – Король Пик? Так?»
Король Червей приподнял бровь, постукивая по часам.
– Я такой же, как они все. – Он обвел глазами зал. – Во мне и в людях много общего. Можно сказать, у нас одинаковая суть.
Тео услышал за своей спиной вскрики: в зеркалах пылали костры, где-то улюлюкали и кричали: «Ты – ненормальный, понял? Кивни, урод!», и эти вопли были до боли знакомы. «Урод!», «тварь!», «мразь!» – от криков по телу пронеслась волна ярости, всколыхнулись старинные обиды, уже позабывшиеся, но гнившие внутри все эти годы. Тео слышал, как над ним издеваются. Как дети плюются и хохочут, заставляя его встать на колени перед Думитру. «Ты – сын колдуна. Об этом должны знать все. Все люди в Изворе и не только в нем. Тебя будут узнавать. Поверь. Я об этом позабочусь».
Посреди пышущего пламени, лизавшего черную ночь, стоял Гелу. Маленький, щуплый, с синяком под глазом. Он потупился, не смея поднять глаз, и что-то мямлил. Боялся посмотреть в сторону Тео. Открыть рот и сказать: «Прекратите!» Тео двинулся прочь, не в силах больше слышать ядовитые, мерзкие вопли, но вдруг различил:
– Подожди…
Он оглянулся.
Маленький Гелу смотрел ему вслед. Лицо растерянное, бледное.
– Что? – зло бросил Тео.
– Прости.
Теодору почудилось, он ослышался. Вдали все еще слышались крики и смех, и вдруг раздался дикий вопль, от которого мурашки побежали по коже. И Теодор узнал в нем свой собственный.
«Тео, ты простил меня?» – прошелестел над ухом голос.
Тео попытался сглотнуть, но не тут-то было. Как можно простить? За это? Как?
И все же… Перед глазами встал Герман-Гелу. Взрослый Охотник, который рассказывал о том, как его спасла Иляна. С седой прядью на виске, ужасным шрамом на шее и шрамом-крестом. Почти как у Тео. Который он поставил на себе сам. Чтобы стать Охотником. Гелу по своей воле взвалил на себя ужасное, тяжкое бремя. На такое мог решиться лишь самоотверженный человек. Который сражался с ужасными нелюдимцами и погиб как герой.
Таким станет этот мальчишка.
И Теодор кивнул.
Он отвернулся, не в силах больше смотреть на костер. Крики стихли, будто кто-то выключил звук. Тео бросил взгляд через плечо – там, в зеркале, стоял взрослый Гелу – Герман, и он слабо и грустно ему улыбался. Из кармана жилетки торчала знакомая дудочка – с ней Германа и похоронили, он не успел подарить ее своей девушке. За спиной парня Тео различил Иляну. Они оба улыбались ему и махали рукой на прощание, и сердце Теодора сжалось от боли и жалости.
Они мертвы.
Он никогда их больше не увидит. Они лежат в земле, в могилах, которые он сам и вырыл для своих друзей.
И Тео никогда не скажет Гелу, что простил его.
Никогда.
Он смог сказать это только себе.
– Время на исходе, – проговорил голос Короля.
Верно, десять минут заканчивались. Загадка… О чем она? Что имел в виду Король? Голова гудела, в груди щемило от воспоминаний, Теодору хотелось просто лечь и лежать, он не в силах был о чем-либо думать.