– Ну жрал! – рявкнул Тео в ответ.
– Аррр! – заклекотал стригой, расширив ноздри и щелкая зубами. – Сожрать, что ли, Косой, а? Жрать-то хочетсс-ся. Очень хочетс-с-ся, с ночи на посту. Никакой человечины уже какой день, а?
Позади Тео всколыхнулись тени, обдав спину мертвецким дыханием. Тело пробрала дрожь, но изнутри вставал жар – в животе клокотал, кипел гнев. И его тень чувствовала это. Шла на зов.
Жила протянул заскорузлую лапу и ткнул Тео в ребро.
– Фу, крысеныш вонючий! – Он сплюнул на сапоги Тео. – Кролик и то жирнее будет, этот тощий как доска. Жрать нечего.
– Слышь, Жила, а не тот ли пацаненок, что нам сказали? Да пасть-то паскудную защелкни, разорался тут. Белый Слепец что говорил: сунутся четверо – поймать живьем, тащить к нему.
– Так то четверо, Косой, у тебя мозги прогнили, что ли? – прохрипел Жила. – Где четверо видишь, где? Один. Значит, жрать можно.
Теодора аж затрясло, когда он услышал про Белого Слепца.
– Да плевать мне на Слепца, слышишь? Жрать хочу. Он, конечно, молодец. Значит, детенышей – к нему на стол, да? А я что, псина, его объедками кормиться? А? Давай сожрем по-тихому никто и не заметит. А, Косой?
И нелюдимцы принялись лаяться, но Теодор взял себя в руки. Уж верно говорил Змеевик: не подобны они людям. Лишь образ былых людей, раз опустились до того, чтобы заниматься людоедством. А уж как говорят… И Теодор, кажется, понял, в чем промах.
Он собрался с духом и, вытащив нож, ткнул в сторону нелюдимцев. Те так и зашипели.
– Эй вы, пасти свои поганые заткните! – прохрипел Тео, стараясь говорить как можно грубее. – Разгавкались тут. Оглохли, что ли? Я вам что сказал? Хочу Белому Слепцу служить. Я – один из вас!
– С какого это ты один из нас? – проревел Косой, но вновь принюхался.
– Сказал, стригой, значит, стригой. Или уши тебе прочистить, харя ты мерзкая?
Косой заклекотал и плюнул в Теодора. Тео тоже набрал слюны и послал плевок точно в грудь стригоя. Нелюдимцы хором зашипели, но в их блестящих, как пуговицы, глазенках скользнуло сомнение.
– Я от самого Брашова за вами топал, зря, что ли? Сами вы крысеныши, я вам на подмогу иду, а вы тут зубами щелкаете, как псины помойные!
Тео вновь сплюнул. Кажется, он вошел во вкус.
– На подмогу, говориш-ш-шь…
– Слепец с-сказал, к рассвету подойдет партия, помниш-шь, Жила?
– Да, что-то такое говорил… дак это не партия, это один. Ты совсем тю-тю, считать не умеешь? То за четверых этого вшиваря принял, теперь партией считаешь. Сдурел?
– Хватит, – рявкнул Теодор. – Пропустите. Не то сам пройду.
– Пройдешь? Как пройдешь, крысеныш?
– Так.
И Теодор окунулся в холодное, темное море. Он был уже не здесь – он крался между деревьями к пятачку перед каменными воротами, где стоял высокий юноша в черном, измазанный грязью и кровью, а почти вплотную к нему придвинулись две омерзительные твари в обносках.
Тень шла к нему, едва касаясь пальцами ног земли. Скользила сгустком ненависти, могильной тишины, ужаса. Нелюдимцы подняли головы, потянули носом и, увидев тень, заклекотали и зашипели.
– А-а, тень, его тень, гляди…
Сгусток мрака застыл на кромке деревьев, по правую руку от Теодора.
– Задумаешь меня сожрать, – рыкнул Тео, – я твою пасть наизнанку выверну, понял?
Косой скривился.
– Да пошли, коли вправду стригой. И нож свой убери поганый. Давай, топай с нами.
И втроем, сопровождаемые тенями, они двинулись внутрь крепости. По булыжной мостовой поднялись выше и зашагали мимо церкви… Теодор заскрежетал зубами, стремительно отдаляясь от Алтаря.
– Хор-рошо, – пророкотал Косой, – мы тебя к Цепеню отведем, он определит куда-нибудь на пост. У нас тут заварушка будет. Слышал, да?
Теодора обдало волной ужаса. К Цепеню?! Что? Он ведь убил его… Хотя… тень-то не уничтожил. Значит, Цепеняг вернулся. «Черт! Если цыган меня увидит, точно узнает. И мне несдобровать. Черт возьми, что делать-то?»
Они прошествовали мимо нескольких нелюдимцев – те, видимо, уже распределились по всей крепости. На каждом углу маячили оборванные фигуры, тут и там в переулках Тео примечал косматые головы. Нигде не скрыться. Да, не придумай он этот ход с переодеванием, его бы тут в два счета слопали.
– Как звать тебя, салага?
Тео судорожно кашлянул. «Теодор Ливиану» явно не то, что они хотят услышать. А что, если… Юноша даже хмыкнул про себя, хоть ситуация складывалась и несмешная. И все же… Кобзарь был бы доволен!
– Я Слизень.
– Чего?
– Мокричный Слизень.
– А… странное имечко, – проворчал шагающий рядом нелюдимец. – Но лады. Я Косой, а это…
– Жила, понял уже, – рявкнул Теодор, и еще никогда его голос не звучал так грубо.
Стригои переругивались всю дорогу. Тео пару раз обернулся: колокольня осталась далеко позади. А где-то впереди Цепеняг, к которому его ведут… Что делать-то?
Тео вновь поглядел вперед, и вдруг его взгляд выцепил на стене лампу. Идея! Он быстро оглянулся: брели пустынным темным проулком. Кажется, никого. Сейчас, или будет поздно…
– Да! – гаркнул Косой. – Задолбался я с этим Слепцом! То ему одно, то другое, а жрать когда? С самого вечера стоим на этих долбаных вратах, чтоб их к чертям разнесло. Ты небось нажравшийся, да, Слизень? А тут, в этой крепости, и перехватить нечего. Но людей трогать не дает, говорит, заметят. А ночью стоять на страже? А кое-кому и днем. Каково, а, Жила?
– Да ты зубами не клацай при нем, а ну как дружок новый чего расскажет Цепеню? А? Хлопот не оберешься. Слышь, Слизень, ты там помалкивай, понял? А не то я твой язык слизневый-то и подкорочу, скумекал, крысеныш?
«Пора!»
Когда они оказались прямо напротив лампы, висящей над аркой, Теодор позвал свою тень. На миг он оказался в дымном, невесомом теле и кинулся вперед, но вдруг словно в болоте увяз: тень не подчинялась.
«Лампу, сейчас же, я сказал!!!»
Тень топталась на месте, боясь дотронуться до огня. На загривке Тео зашевелились волосы: стригои сейчас минуют это место! «Быстро!» Ярость всколыхнулась в нем так сильно, что он вновь овладел тенью на несколько мгновений – и этих мгновений хватило, чтобы он отдал приказ выкинуть руку и схватить лампу.
Тень издала долгий, пронзительный вопль.
– Чё орешь, гнида? – рявкнул Косой, развернувшись к Теодору, но тень уже схватила лампу, разбила стекло и швырнула прямо через головы нелюдимцев в руки Теодору. Перехватив светильник, Тео ткнул им в рожи нелюдимцев. Привыкшие к мраку, стригои отпрянули, закрываясь руками, и в этот момент Тео метнул нож в Жилу. Низкий лысый нелюдимец согнулся, схватившись за воткнувшееся в живот лезвие, и с визгом повалился наземь.
В следующий миг Косой сбил с ног Теодора.
– Ты что, подлюга, творишь, мать твою!..
Тео вскрикнул от боли, когда когти стригоя вспороли ткань на его бедре, попытался сбросить нелюдимца. Наконец, размахнувшись, он грохнул фонарем по косматой башке, и стригой захрипел, осыпая его проклятиями.
– Сволочь ты паршивая… Я тебе сейчас все кишки выпущу, уши отрублю, внутренности твои выжру, крысеныш…
Лицо обдавало могильным дыханием, ногу нестерпимо жгло – нелюдимец впился когтями в мясо, и на миг перед глазами обезумевшего от боли Тео пронеслось что-то черное.
«Сюда, – взмолился Теодор, – сюда… давай же».
Он обрушил весь свой гнев на Косого. Он был в теле тени, приближался со спины к нелюдимцу…
И в это мгновение тень протянула руки.
Тео выскользнул из сознания тени, вновь вернулся в свое. Две дымные руки скользнули по багровой шее нелюдимца, сомкнули пальцы – и стали твердыми, обтянутыми черной обугленной кожей. Раздался неприятный хруст.
Нелюдимец мешком рухнул на Теодора. Парень еле сбросил его с себя и, тяжело дыша, отполз подальше. Чуть поодаль лежал брюхом кверху второй нелюдимец. Тень замерла перед Теодором: высокая, холодная, могущественная. Задрала голову к небу и издала могильный вой, в котором Теодор узнал дикое ликование.
Будь здесь кто-то другой, он бы упал ничком, сраженный этим безумным воем-плачем. Но Тео не чувствовал ужаса.
Эта тень не могла его напугать. Она уже принадлежала ему.
Теодор прислонился к каменной стене. Гулко сглатывая, отдышался и хотел было вернуться к убитым нелюдимцам, чтобы забрать нож, но едва бросил взгляд на трупы, как передернулся от отвращения.
Хрипло дыша, он поковылял обратно к церкви. Бедро нестерпимо жгло, и уже в конце проулка пришлось заняться раной. Ткань вокруг дырки промокла, кровотечение не прекращалось – под штанами по коже сбегали горячие струйки. Теодор порылся во внутренних карманах кожаного плаща: в Карпатах он всегда носил с собой полоски ткани для перевязки. Прислонившись к стене, он принялся перевязывать ногу.
Белая ткань тут же пропиталась кровью.
Плохо дело.
Но хоть идти может, а то нелюдимец так грохнулся сверху – чудом не сломал ничего.
Тео тряхнул головой, убирая волосы с лица: от схватки с нелюдимцем коса выскочила из-за ворота, волосы распустились. Нужно было идти. Скорее. Он вжался в стену, услышав за поворотом шлепки босых ног. Стригои! «Черт! Если бы можно было скользить незримым по проулкам, прямо как тень…»
И вдруг Тео осенило.
То, о чем говорил Вик. Нелюдимцы обычно отсиживаются в укрытии, потому что могут быть в двух местах одновременно: в своем теле и в тени, отдавая ей приказы. Тень же убить нельзя: так стригои и охотятся. Почует человек безудержный страх, обомрет, а видеть ничего не видит: тень для него незрима. Когда же отключится, нелюдимец подберется к жертве, и тогда…
Живые – легкая добыча для стригоев.
А схватить хозяина тени ох как сложно: он всегда прячется, пока тень за него все грязные дела творит. Тео вспомнил, как они гнались за убийцей матери: еле настигли. Что, если…
Теодор вновь призвал тень. Сейчас она явилась быстрее, чем в прошлый раз. Вокруг все померкло, осталась лишь мертвецкая тишина. Тео отдал приказ. И тень повиновалась. Она скользила из переулка в переулок, и Теодор видел ее глазами: вон на углу стоит, натачивая нож, какой-то верзила. Щелкает языком, плюется. Нелюдимец увидел тень, но даже головы не повернул. Не обратил внимания. Тут, в цитадели, на каждом углу тени.