– Сказки – всего лишь сказки, Теодор Ливиану. В них лишь часть правды. А когда у тебя впереди целая вечность, все, что остается, – лишь сочинять истории да менять имена, а может, и лица. А первая из сказок такова…
Кобзарь поднимался все выше и выше, дзинькая бубенцами на шляпе. Сердце в груди Теодора быстро колотилось, кровь шумела в ушах, и он слышал лишь это позвякивание, которое теперь отдавало тревогой.
– Однажды был создан мир. Никто не ведает как. Говорят, началом начал была Истина. Она же будет и концом конца, кстати. Но вот что это такое – слово, мысль или звук – никто не знает. Боюсь, в этом мире нет ни единого существа, которое могло бы с уверенностью сообщить: я видел Истину.
Ее нельзя ни увидеть, ни понять.
Ибо человеку это недоступно.
Истина – то, откуда или по чьей воле произошел мир. И одним из первых существ мира была… как думаешь, кто?
Кобзарь был уже на самой вершине. Он развернулся, бирюльки на его шляпе станцевали лихой твист и зацокали друг о друга. Кобзарь уже не улыбался, его глаза были светлы и холодны.
Он уселся в кресло, закинул ногу на ногу и положил руки на подлокотники.
– Первым существом в мире была Смерть.
Кобзарь щелкнул пальцами, и на стенах зажглись светильники. Стены закружились, замелькали двери Тронного зала, и Теодору почудилось, будто Вселенная движется вокруг них двоих, а они стоят в самом сердце мироздания.
– Ты говорил, – хрипло сказал Тео, – что знаешь все, потому что знаешь истину. Значит, вот что имелось в виду?
– Именно! – Кобзарь качнул головой. – Я единственный во всем мире, кто понимает, что это такое. Истина создала огромный мир – тот, в котором ты живешь. И на земле появились люди. Смерть же создала Полночь, свой волшебный мир – темную изнанку солнечного. Здесь бушевал хаос: первыми пришли таинственные существа ночи – в день создания Полуночи появился Черный Кик, потом ураганом пронесся по темным землям Балаур. Смерть даже добыла из камня ветер, и Полночь огласилась чарующими песнями Каликса и Эмпирея.
А еще, с первых мгновений, появившись на свет, Смерть поняла две вещи. Первая: она хочет полюбить мир всем сердцем. Вторая: сердца у нее нет и не будет.
Кобзарь улыбнулся, и от этой улыбки по спине Тео пробежали мурашки.
– Все дело в Великом Законе. «Dura lex, sed lex», – говорили в Риме. Закон суров, но таков закон. Каждое из трех высших существ – Любовь, Война и Смерть – должно было выполнять свою функцию. Цель, с которой они были созданы. Любовь не имеет лица, Война – глаз, а Смерть – сердца. Так они были задуманы, ибо людьми не являлись. Люди же… Мир не белый и не черный, Тео. Мир делится на ночь и день, и люди таковы: они Джокеры, могут быть и врагами, и друзьями. И благодетелями, и убийцами. Это закон Равновесия. Всего в мире поровну: и света, и тьмы.
И вот Смерти была уготована тьма, чтобы это Равновесие поддерживать.
Высший Закон гласил: Смерть должна отнимать человеческие жизни. Таков ее удел. Отныне и во веки веков. И Смерть поняла: ничего с этим не поделаешь.
Теодор глядел на Кобзаря, не веря своим ушам.
– Вторая сказка такова: Смерть погнала ветер и вытесала из ветви Кровавого древа волшебную кобзу, что могла сыграть любую мелодию на свете. Слезы первой из вдов послужили струнами. И теперь Смерть могла веселить себя любой песней. Кроме одной. Знаешь какой, Тео?
– Песни Любви?
– Именно! – Кобзарь щелкнул пальцами. – Ибо Смерти суждено самое тяжкое бремя из всех. Как только я появился на свет, сразу понял: никогда – до самого последнего дня – мне не ощутить любви и не подарить ее другому, Теодор Ливиану. И никто во веки веков не сможет полюбить такого, как я. Ибо кто… – Кобзарь усмехнулся, и в глазах его блеснули слезы, – кто, Теодор…
Голос музыканта охрип, губы содрогнулись от боли. Он отвел взгляд и продолжил шепотом, но все равно Теодор слышал в пустынном зале каждый звук.
– Кто захочет полюбить такого, как я… – Он покачал головой, и бубенцы на шляпе залились плачем. – Этому не бывать, Тео… Никогда. Ибо ни один человек не сможет полюбить саму Смерть. Таково мое бремя. И я несу его тысячи тысяч лет, буду нести всегда. Ибо так сказала Истина. Закон суров, но таков Закон.
Кобзарь закусил губу, глядя на вращающуюся стену.
– Запомни, Тео. Самое страшное существо на свете – не то, которое всех ненавидит. А то, которое страстно желает любви и не может ее получить. Ради этого оно способно на самые безумные поступки. Например, на Макабр.
В тот миг, когда ты подарил мне кроличью кость, нас связали особые узы. Узы дружбы. Я сразу понял, Теодор Ливиану, ты – особенный. Пусть ты ненавидел людей, был угрюм, резок и замкнут, но ты был тот самый темный лес, в глубине которого цвела поляна, скрытая ото всех. Я увидел ее. Сразу. Едва бросил на тебя взгляд. И выбрал тебя – лишенного всего, обреченного на смерть – да, да, Теодор, ты бы вскоре обратился в нелюдимца, и твой отец это знал. Я выбрал тебя участником Макабра.
Тебе нечего было терять.
Я всегда беру тех, кому нечего терять.
И предлагаю им сыграть в Макабр.
Игру, целью которой служит вовсе не посеять зло на земле. Наоборот. Моей целью, Тео, было вернуть Любовь. А это сможет сделать лишь тот человек, который прошел самый долгий путь по стезе любви. Тот, кто из ненавистника стал Последним Влюбленным. И когда ты поделился со мной едой, я подумал: на этот раз все будет как надо.
Теодор ошалело глазел на Кобзаря.
Волшебный Кобзарь – не Глашатай Смерти.
Он и есть Смерть!
– Но как… но почему… я ведь видел своего двойника…
– Этого?
Вдруг Кобзарь улыбнулся, волосы его удлинились и почернели, а одежда из пестрой и яркой стала черной. Перед Теодором сидел он сам, и на этот раз смотрел заинтересованно и ласково.
– Таким я являюсь человеку в последний миг. Ибо я есть в каждом. Ты это верно угадал.
– «Везде и одновременно нигде»?
– Да, именно так. Моей задачей было вовсе не погубить вас. Я предложил вам сделку. И те, кто выдержал испытание, научившись любить, дошли до конца. Другие – нет. Таков мой закон. Я говорил вам, любовь – единственное, что поможет вам на этом пути. Вы оступались, но шли. Да, пришлось приложить силы, чтобы все наладить…
– Вы специально помогли мне тогда! – ахнул Теодор. – Значит, вы поймали игроков тогда в Зале, а потом явились ко мне и заставили их спасать?
– Заставил? – удивился Кобзарь и вернул себе прежний веселенький облик. – Отнюдь нет. Ты сделал выбор сам. Я лишь подтолкнул. Разве это не пошло тебе на пользу? Анна Вангели тоже получила от меня сведения, где найти твою память, и твой отец сделал верный выбор. Он выбрал тебя, Тео. И таким образом спас свою жизнь. Я дал ему второй шанс после того, как ты сбросил его со скалы.
Макабр всегда зверски сложная комбинация, знаешь ли.
Мне требуются годы, десятилетия, чтобы найти верных людей. Ведь я предвижу будущее, но не то, что касается меня: а Макабр как раз касается. Стало быть, я мог лишь предполагать, как все развернется. Много раз избранные изгои, лишенные всего, проигрывали, несмотря на мою помощь. И мне приходилось искать заново. Вновь и вновь. Обычно на это уходило сто лет…
Макабр проходил в разных странах: Мексике, Англии, Древней Руси… Где только не искал я игроков, тех самых, которые смогут пройти испытания. Тех, кто сыграет верную роль в истории.
Для меня это все равно что складывать пазл. Пробуешь так и этак, и когда вроде бы все элементы на месте, можно начинать. Я выбираю разные игры для Макабра: кости, го, карты… Но для меня это игра с самим собой.
Кобзарь ухмыльнулся.
– Я устраиваю испытания, призванные проверить вас на доблесть. Раскрыть лучшие черты характера. А чтобы повести вас по верному пути, я являюсь таким…
Кобзарь осмотрел свой наряд, будто впервые видел: длинные рукава, увешанные бубенцами, пружинками, глазами.
– Такому проще поверить, так ведь, Тео? И я сочинил сказку о самом себе – несчастном Глашатае, обманутом Смертью. Правда в том, что и Глашатай, и Смерть в этой истории – одно и то же лицо. – Музыкант выставил ладонь, будто хотел опередить вопрос Тео. – Я, по-твоему, жесток?
Тео не ответил.
– Или… все-таки несчастен?
Теодор откашлялся. Что еще сказать?
Кобзарь смотрел на него с грустью. Он вдруг соскочил с места и быстро спустился, бренча на все лады бирюльками и потирая руки.
– Все думали о том, как бы получить выигрыши. Но я знал, что вам нужно на самом деле. И если бы вы прошли Макабр, то получили бы желанное. Нет, Макабр не призван вас уничтожать. Но игра жестока, не спорю. Таков мир. Ко мне он, кстати, тоже неласков.
– Но зачем? – Теодор покачал головой. – Зачем это все вам? Чтобы помочь нам? Разве вы не убили меня?
– Тебя? – удивился Кобзарь.
Он шагнул с последней ступени и остановился перед Тео. Кобзарь был ниже, но отчего-то впервые за все время Теодору не виделся в нем тот бесшабашный, нелепый чудак. Напротив, Кобзарь казался ему… опасным. И грустным. Другим.
– Ты должен был доиграть мелодию, Тео. Выдержать. Когда это случилось и ты упал в обморок, нелюдимец в тебе умер. Я забрал его и развязал нити, связывающие тебя с тенью матери. Наконец она свободна и может познать Истину. А ты больше никогда не увидишь свою тень. Ты убил Цепеняга в целях самозащиты, но связь, укрепленная с помощью Вангели, распалась. Вдобавок ты потерял мать и вновь окунулся в ярость. Нет, это не моя вина. Все люди, которые погибали, Теодор, включая твоего отца Лазара и отца Санды, уже были обречены. Я не беру лишнего.
Кобзарь покачал головой.
– Потому и жду Макабра целых сто лет. Кто бы что ни говорил, я беру лишь то, что должен взять. Хочу того или нет. Таков закон. Он правит мной, не я им.
Теперь ты свободен. И твоя награда в Макабре – не золотые слитки, Тео. Не роскошный костюм, шитый золотом. Твоя награда – жизнь. Та, которую ты проведешь в любви. Ибо теперь я уверен, что ту поляну, которую ты скрывал от людей так долго, увидят другие… Может, не все. Но те, кто захочет, увидят обязательно. И впервые за многие годы в Полуночи звучат эти слова – столь странные для стран