Он бы догадался, что отец все время ждал его здесь.
– Папа! – позвал Теодор.
Комета яростно сверкала всеми тремя хвостами. «Ну, скорей же!» – взмолился Теодор.
И она появилась. На холме – высокая фигура, словно вырезанная из ночного полотна. И Теодор, ничуть не боясь ее, шагнул к дереву.
– Лазар Ливиану! – назвал он имя.
Тень какое-то время смотрела на него. Теодор тоже молча глядел и ждал, пока она его узнает. Наконец тень встрепенулась и наклонилась, опустившись на руки. В то же мгновение руки и тело ее изменились, и человек больше не стоял на четвереньках, он обратился в животное на четырех лапах, которое медленно подошло к Теодору.
Теодор посмотрел на холм: луна отбрасывала тени на землю. Его тень была дверью, а рядом с дверью стоял лис. И лис держал в зубах что-то маленькое и темное. Этой крохотной тенью был… ключ.
Лис опустил голову, положил тень на траву и чуть попятился. Теодор наклонился, и его позвоночник отозвался болью. В том месте, где лис положил ключ, пальцы Теодора нащупали в траве нечто. Он поднял холодный маленький предмет и уставился на руку.
Он ничего не видел. Пальцы держали пустоту. Однако Теодор посмотрел на землю – и рядом с дверью увидел зависший в воздухе ключ.
Его ключ был тенью. Невидимка, такой же, как отец.
Теодор поглядел на пустое место в шаге от него, которое отбрасывало тень лиса. Тео протянул руку, и пальцы нащупали в воздухе что-то пушистое.
Он коснулся невидимого меха, и внутри начало расти, шириться какое-то особое чувство – большое, как распахнутое небо. Быть может, Маска, гладивший гигантскую волчицу, чувствовал то же? Теодор удивлялся, как можно не бояться своего стража, а теперь понимал. Страха нет. Это – его страж.
Теодор пропустил через пальцы прозрачный мех и прошептал:
– Я вернусь за тобой… папа.
В глазах защипало. Теодор судорожно вдохнул холодный воздух и захлебнулся неведомым щемящим чувством. Ему захотелось приложить руку к солнечному сплетению, потому что там сейчас зиял провал, куда залетал пронизывающий северный ветер.
Перед глазами поплыло, когда тень отступила и исчезла. Слышал ли его отец?
Теодор знал, что настоящий его отец – мэр. Однако ему было плевать. Он чувствовал боль только оттого, что этот мех невидим. Что лис исчез. И Теодор всем сердцем захотел вернуть его, и так сильно, как не хотел ничего: ни кабаньи сапоги в детстве, ни фейерверков, ни сластей, аромат которых доносился из кондитерских. Теодор понял, как это было смешно. Такие жалкие желания. А его заветная цель и жажда, они совсем иные. Они настоящие.
Он вернет маму с папой. Вернет обязательно – что бы ни случилось. Иначе и быть не может. Рано или поздно он найдет их, здесь или по ту сторону Двери. Где бы они ни были, сколько бы лет ни прошло.
Теодор зажмурился и ощутил, как вихрь закручивается вокруг его тела, подобно Господарю Горы, который мечтал сжать его в объятиях. Но Теодор расслабился. Он услышал далекое ржание коня Маски и бой курантов на городской площади, где провожали день, равный ночи, и встречали новый, который будет чуточку длиннее предыдущего. И в этом дне у Теодора больше не останется памяти. Потому что сегодня его день рождения. А значит, через двенадцать ударов он забудет все. Все, что произошло в этот долгий, ни на что не похожий день.
Вихрь приземлился на площадку между полуразрушенными стенами. Ноги Теодора коснулись земли, и он распахнул глаза. Кобзарь уже играл какую-то быструю мелодию, и от стен отражалось эхо, которое все ускорялось и ускорялось с каждым ударом по струнам. Кобза издавала биение сердца, но даже оно колотилось не так быстро, как у Теодора.
Он увидел исказившееся от злости лицо Александру Вангели, растерянную, бледную Санду, гневно сдвинувшую брови Дику. Последняя, увидев Теодора, бросилась к нему и отвесила ему подзатыльник. И тут же заорала в ухо:
– Ты с ума сошел?! Нельзя было передать, что ты в плену? Чтобы ты еще раз… Ненавижу тебя, Ливиану!
И конечно, Теодор увидел Кобзаря – сурового, но увлеченного игрой Глашатая Макабра. Однако даже безумная пляска рук по инструменту и быстрая мелодия не помешали Кобзарю поглядеть на Теодора и неожиданно ему подмигнуть.
– Скорей, скорей, игроки! Ступайте в свои двери, пока играет музыка, иначе останетесь по эту сторону!
Вокруг них закружились, как осенние листья, пестрые кусочки мозаики. Они заполонили разрушенную крепость. Двери. Тут были самые разные двери, какие только можно было себе вообразить. Зеленые двери с медными табличками. Кованые ворота. Высокие стрельчатые проходы, напоминающие вход в готический храм. Маленькие дверки игрушечных домиков. Гигантские, окованные железом. Покосившиеся двери сараев. Даже мышиные норы.
Игроки ринулись кто куда – искать свою истинную дверь, которую может открыть только их ключ.
Семь.
На площади били часы. Теодор знал: ему бежать никуда не надо.
Восемь.
Он сунул руку в карман и ощутил металл. Холодный, словно из другого мира. Может, он действительно был оттуда?
Девять.
Мимо пронесся Алхимик, упал на четвереньки перед дверью какого-то чердака. Теодор посмотрел на землю. Ему не нужно искать: она всегда была рядом. У его ног.
Десять.
Когда он переступит порог – забудет все. Этот день. То, что Вангели – его отец. Забудет то, как прощался с Лизой, и ее смерть. Все забудет, абсолютно все. Даже свое истинное имя.
Одиннадцать.
Теодор наклонился к земле и вставил ключ в собственную тень. Повернул его дважды, нащупал невидимую ручку и открыл.
Двенадцать.
Он сделал шаг. И хотя шаг занял всего лишь мгновение, но это мгновение показалось Теодору длиною в вечность.
Путешествие в Полночь
Глава 1. О том, что за Дверью
Первое, что услышал Теодор, лежа животом на холодном каменном полу, был его собственный голос. Он звучал не в голове, не в мыслях, а шел откуда-то со стороны, словно рядом, в паре шагов, стоял второй Тео и негромко повторял: «Макабр… Макабр… Макабр…»
Тео шевельнулся, и голос смолк.
В ушах тихо звенело, в горле пересохло. Теодор с трудом сглотнул, и язык шершаво заскреб по нёбу. Он приподнял голову, буквально взорвавшуюся от боли, с трудом сел, прижал ладонь к саднящему лбу, а затем поднес ее к глазам.
Кровь.
Он скривился. Осмотревшись, увидел, что сидит в мрачной каменной кишке. На стене висела маленькая масляная лампа, и свет от нее лился тусклый и неверный. Пахло пылью, затхлостью и сыростью. Коридор уходил вправо и влево, где темнота сгущалась в мрачные гулкие четырехугольники. Тео подумал, что эти пыльные зябкие коридоры, должно быть, тянутся и тянутся бесконечно.
– Эй?
Тео вздрогнул и оглянулся по сторонам.
Никого.
Он уставился в стену, будто та могла ответить на немой вопрос: «Кто это сказал?» На границе памяти смутно забрезжило – какой-то проблеск, обрывок, шорох мысли. Тео напряг раскалывающуюся голову… И вспомнил.
Макабр.
Именно это слово повторял голос. И именно этот груз Тео носил в себе целый месяц. Макабр. Игра. Тео вспомнил, ради чего встрял в это безумие, и сердце тоскливо сжалось. Родители. Отец, мама. Их нет. Они исчезли, и он отправился за ними на Макабр – древнейшее соревнование, выигрышем в котором должно стать исполнение абсолютно любого желания.
Звучит абсурдно, если бы не одно «но». Макабр – игра, которую устроила сама… Смерть. И Тео ее видел, говорил с ней. Или, скорее, с ним – ведь у Смерти было его собственное лицо.
Ма-кабр.
Странное слово. Древнее, он был уверен. Жуткое.
Словно из тумана проступили лица и события. Горящий дом, в котором бьется и кричит филин. Черные руины. Розовая вспышка, звон «дзиньк-бреньк-бумц» – Глашатай Игры, Волшебный Кобзарь. Лица других игроков… Живых и мертвых. Бег, крики, кровь…
Тео зажмурился. Сколько всего возникало в памяти из тумана!
Вот он вытягивает Санду из Окаянного омута, вот выходит с ней на берег. И звучит ледяной голос мэра: «В Макабре нельзя убивать. Однако никто не запрещал брать игрока в плен…» Это было накануне последнего тура. Нашел Тео ключ, открывающий Дверь в мир Смерти, или нет?
Пустота.
Тео не помнил ничего. Что было после? Он потряс головой. Чистое полотно без воспоминаний. Как же он очутился в этом коридоре? Сколько тут находится и сколько еще будет здесь?
Надо найти выход.
Тео с трудом встал. Сделал шаг, снял со стены медный светильник с дрожащим язычком пламени. Вправо? Влево? Какая разница. Придерживаясь за выщербленную стену, он ступал с осторожностью. Через сотню шагов свет выхватил на полу чью-то фигуру. Кто-то сидел, прислонившись спиной к стене и низко опустив голову. Тео напрягся, машинально потянулся к поясу, нащупывая неверными пальцами рукоять. Ножа не было. Тео стиснул зубы. Что ж…
– Эй, вы кто? – тихо спросил он.
Человек не пошевелился. Тео сделал шаг, другой, и вдруг дыхание у него перехватило: свет масляной лампы упал на фигуру, и Тео увидел, что сидящий мертв.
И мертв давно.
Серая кость скул. Пустые глазницы уставились на запыленный кудрявый парик, обвитый тусклыми лентами, который все еще сжимали тонкие кости пальцев. Атласный камзол потускнел, но на воротнике еще поблескивала золотая вышивка. Тео стало нехорошо, даже живот свело. Он оглянулся – по-прежнему пусто и тихо. Темнота. В коридоре только он и скелет.
И распахнутая книга на полу.
Тео поднял томик, взглянул на картинку. Со страницы 22 на страницу 23 Смерть с косой вела людей: толстого богача, бедняка с котомкой, короля и шута. Высоко вскидывая ноги в хороводе, они держали за руки мертвецов. Подпись под картинкой гласила: «La Danse macabre».
В Средневековье жизнь представляли как танец со Смертью, Макабр. На самом же деле оказалось, что раз в сто или больше лет Смерть в обличье человека устраивала соревнование, наблюдая за тем, как живые и нежители проходили испытания и умирали ради возможности открыть Дверь в ее волшебный мир и взять оттуда любую вещь. Или человека.