– М-да. – Горгулья подмигнула Санде. – Ну и парнишка тебе достался, деточка…
Санда еще крепче вцепилась в Теодора, так что он охнул от боли.
Первым в себя пришел Змеевик. Он кашлянул и сипло спросил:
– Вы… кто?
Горгулья изогнула бровь:
– А то не видно. Я – Дверь.
– Чт-что?
Дверь поглядела на Шнырялу:
– Он правда дурень или так хорошо его изображает?
Шныряла, кажется, единственная смекнула, что тут происходит, и ухмыльнулась:
– Ну… иногда он думает и побыстрее. Когда беседует не с говорящей Дверью.
– Подумаешь… будто вы не насмотрелись на диковинные штуки в Золотом Замке.
– Откуда вы знаете?
– Милочка, – горгулья закатила глаза, – если б ты знала, сколько хорошеньких юных созданий являлось сюда, чтобы попросить меня открыть путь в Сад Дверей…
– Сад Дверей?
– А вы разве не туда идете? – подозрительно проскрежетала Дверь. – Все-таки заблудились по дороге за хлебушком?
Санда звонким, но немного дрожащим голосом проговорила:
– Тайный сад охраняет заветную дверь
Среди тысяч других – и опасных.
– Значит, вы охраняете вход в Сад Дверей, – догадался Тео. – А там находится другая, которая ведет в Ищи-не-найдешь, верно? А мы думали… Мы думали, вы и есть та самая…
– Та самая… – протянула горгулья. – Ту самую откроете и без меня. Вам-то повезло больше, чем другим. С вами Ключ.
– Ключ? – встрепенулась Санда.
– Открыватель и его Ключ, – нетерпеливо пояснила Дверь. – Да разве вы сами не знаете? Он с вами, значит, вы и откроете дверь в Ищи-не-найдешь…
Горгулья раззявила рот и сладко зевнула.
– Значит, – голос Теодора, все еще хриплый, чуть окреп, – значит, живой человек все-таки может попасть в мир мертвых?
Горгулья заплямкала латунными губами:
– Ага.
Взгляд ее был странный, пронизывающий, Теодору все казалось: металлические глаза сверлят его душу. Точно взгляд Вангели. Или Змеевика. Точно взгляд Кобзаря, когда Глашатай Макабра подкидывал Тео подсказки у костра.
– Где она, кстати? – спросила Дверь.
– Э… кто?
Дверь поглядела с нескрываемым любопытством:
– Сам знаешь.
Теодор недоуменно поднял бровь и пожал плечами.
– А вы странные. Кажется, правила игры на этот раз изменили? Ну, верно, столько раз бывало, что не доходило до конца… Вечно срывалось. Слишком много знаний не идет на пользу игрокам. Лучше играть вслепую.
Теодор насупился:
– Макабр закончился. Мы – победители.
Дверь согласно хмыкнула:
– Ну да. Хотя… призы-то нашли? Исполнили заветное желание?
Теодор и остальные растерянно переглянулись.
– Смерть не отпустит вас просто так, уж поверьте. А насчет правил, так ведь часто бывало, что и в первом туре оказывались всезнайки, из-за которых все рушилось… Бывало такое, что победителей не было. Ни одного! Ни нежителей, ни живых, ни Игрока Икс! Скучно ведь для Смерти, понимаете? Ей тоже не хочется, чтобы вы разом все того… Макабр – сложная игра. Тут должно совпасть много, много деталей, факторов, людей… и их историй.
– Историй? – переспросила Санда.
– Игрока Икс? – насторожился Теодор.
– Да, видимо, вам в этот раз труднее. Ну, ничего, надеюсь, все получится.
Дверь зевнула и вдруг заметила в своей прическе листик. Заостренное ухо затряслось, зазвенело, и лист, сорвавшись и покружившись в воздухе, лег на порог.
Ветер шелестел и перебирал черные глянцевые листочки Смерть-цветов. Клумба ходила волнами, шептала на все лады – и Теодор ясно слышал ропот множества голосов, мужских и женских, даже детских. Он поежился и почувствовал, как Санда сильнее прижалась к нему. От этого прикосновения внутри забил кипящий ручей, и даже в такой напряженной ситуации Тео отвлекся, чтобы уйти мыслями к тонкой руке, лежащей на его предплечье…
Он вдруг почувствовал себя увереннее.
– Вы сказали, – четко и громко заявил Теодор, – что игроки попадали в Ищи-не-найдешь. А потом возвращались?
– Ты хочешь знать многое. Но я не уверена, что Смерть тоже этого хочет.
Кольцо в носу горгульи возмущенно задергалось, грозные холодные глаза завращались под веками.
– Знаешь, что общего между временем и луной, мальчик?
Тео невольно посмотрел на темное небо, усыпанное звездами, с яркой луной, обрамленной гало.
– Время – это плоский круг.
– Простите, что?
– Все идет по кругу. Время и луна. Все возвращается. И Макабр – тоже. Век за веком, всегда. Люди – лишь кубики, которые бросают на доску. Кому выпадет единица – смерть. Кому шестерка – остается в выигрыше. Но тот, кто бросает кости, всегда один. И потому история одна и та же. В мире нет никого столь упорного, как Смерть. Столь хитрого. Жестокого. Могущественного. И упорного, да. Потому что Смерть устраивает Макабр раз за разом. Век за веком. Всегда.
То, как Дверь рассуждала о Смерти, заронило в Теодоре нехорошие ощущения. Когда люди говорят о Смерти, они делают это с опаской. Дверь же Смертью словно восхищалась, и Тео это разозлило и напрягло. На миг всколыхнулось отвращение. И страх.
Что там, за деревянной створкой?
Воображение рисовало пугающие картины. Он и вправду хочет пойти в мир мертвых, в черное сердце Полуночи? «Мне нечего терять», – подумал Теодор. Эта мысль подхлестывала его все путешествие. Вот и сейчас.
– Все-таки… Если вы столько знаете о Макабре, то скажите, мы можем войти в мир мертвых и выйти оттуда?
Дверь пристально посмотрела на Теодора и нехотя протянула:
– Пожалуй, да.
– Выйти живыми?
– Ну, если не решите задержаться в Перевернутом Замке на чай.
– Перевернутом? Это как?
– В Черном Замке Ищи-не-найдешь.
– А как же стих? – робко напомнила Санда. – В стихе, который мы слышали в Золотом Замке, было сказано: «Если жив – не пытайся напрасно».
– Это значит, что дверь в Ищи-не-найдешь не для живых. Стало быть, и открывает ее рука, не имеющая отношения к миру живых. Там только об этом.
– Нежитель? – догадался Змеевик.
Дверь хмыкнула и спросила:
– Ну вы же знаете об Открывателе? И о Ключе?
– Каком?
Металлическая морда насупила брови и оглядела их всех по очереди.
– А те догадались быстрее… Да и вежливее были.
– Кто?
Но Дверь, кажется, не слышала, горгулья снова принялась зевать во весь рот.
– Заспалась, что-то заспалась совсем, – пробормотала она сквозь зевоту. – Надо послушать историю.
«А может быть, – внезапно осенило Теодора, – может, Смерть таки дала нам возможность открыть Дверь в Ищи-не-найдешь? Она не хочет, чтобы выигрыши получили все… Мало победить в Макабре. Исполнить желание – будто еще один тур. Ведь у нас от игры осталось кое-что… А если им можно пользоваться сейчас? Вдруг Смерть смотрит на нас, наблюдая за исходом игры? И соперничество продолжается, так что исполнить свое желание сможет не каждый… а только сильнейший из игроков. Все-таки нас шестеро: Вангели, Алхимик, Санда, Шныряла с Виком и я… Ключ, она говорит».
Теодор засунул руку в карман, потом вспомнил, что переложил дневник в другое место, чтобы не потерять. Он распахнул полы плаща и вытянул из внутреннего кармана тетрадку. Раскрыл ее на последней записи, коснулся впадины в корешке и нащупал нечто маленькое и металлическое. Холодное, будто вытянутое из заледенелой могилы.
Глаза ничего не видели, но пальцы ощущали невидимый предмет, который в лунном свете отбрасывал на страницу тень.
– Только тень его дверь открывает.
Тео вдруг почувствовал, что все смотрят только на него. И Дверь тоже смотрела.
Тень ключа…
– Тео? – позвала Санда.
Он все понял. Вот что открывает дверь в Ищи-не-найдешь.
– Вы сказали, – голос Тео сорвался от волнения, он поднял голову, отбросив рукой волосы с глаз, – сказали, Дверь в Ищи-не-найдешь не открывает рука живого. Если я живой, то дверь должен открыть кто-то из нежителей? «Только тень его дверь открывает». Мой ключ – тень. Значит, я должен открыть дверь в Ищи-не-найдешь этим ключом. Но я живой. То есть это должен сделать кто-то из…
Он поглядел на Шнырялу и Вика. Косые глаза Дики блеснули хитрой голубизной.
– Сегодня чудесная ночь для того, чтобы вырастить Смерть-цветок, – неожиданно сказала Дверь.
Тео поскорее упрятал ключ между страницами дневника и вернул книжку в карман. Он чувствовал, как сердце молотом сквозь рубашку, свитер и ткань подкладки бьется по твердой обложке.
– Я пропущу вас в Сад Дверей только при одном условии, – грозно сказала Дверь. Голос ее изменился и теперь вовсе не походил на заспанный клекот подвыпившей тетушки. Он звенел металлом, как и должен звенеть латунный язык. Горгулья насупила брови и заявила: – Вы должны вырастить в моем саду еще один Смерть-цветок.
Черная клумба заколыхалась, потянулась к путникам длинными смоляными листиками, точно руками. Черепа синхронно кивали, словно головы карликовых служанок в черных чепчиках. Теодора обдало холодом.
– Я стою здесь с незапамятных времен, – глухо проскрежетала Дверь, – и гляжу на этот мир так долго, что знаю все звезды наперечет. Знаю все мелодии ветра. Единственное утешение – растить Смерть-цветы и вспоминать то, что они хранят. Одна, я одна умею создавать такие растения. Знаю их секрет.
Кто-то из вас должен вырастить Смерть-цветок, отдав мне одно свое воспоминание. Я закупорю его в хрупком теле цветка, который будет расти здесь годы и века. Тысячелетия. Даже когда память о ваших детях, о детях их детей сотрется и на месте старых городов возникнут новые, а древние кладбища зарастут дремучими лесами, где барсуки и лисы выроют норы, память о том, кого вы потеряли, будет здесь. Стоять посреди Полуночи, качаясь на восточном ветру, и кивать звездам. Память останется навсегда. И я буду хранить ее, слушая эту историю раз за разом, год за годом, за веком век, когда ваши настоящие голоса померкнут. Всегда. Ибо время – это плоский круг.
От этих слов Тео стало не по себе. Все мимолетные события, из которых складывалась жизнь, показались лишь красочными лоскутками ткани на ветру. Он представил себе то будущее без времени и пространства, о котором говорила Дверь.