Горло саднило. Дверь хранила молчание.
– Это воспоминание о двоих мертвецах.
– Что?
Теодор развернулся на колене, впившись в горгулью яростным взглядом. «Чертова карга, хватит говорить загадками! О чем ты?»
– Ты потерял не всех.
У Теодора перехватило дыхание. «Не всех?!» Что она хочет этим сказать? Он слышал, как Кобзарь подсказывал: родителей похитила Смерть. Различил в песне кобзы звук лисьих шагов и скрип Двери. Если б не это, черта с два он бы участвовал в Макабре! Какие еще желания ему нужны? Да ничего ему не нужно, только вернуть своих родителей! Только это! Зачем ему золото, власть, зелья?!
В городе похищали людей, Смерть похищала, чтобы оставить на местах пропажи игральные кости! Она же похитила родителей, так сказал Кобзарь!
Точнее, не сказал. Дал понять. Песней.
Теодор нахмурился. Могло быть так, что родителей не похитили? Или… Или же…
Звук лисьих шагов. Скрип двери. Смерть.
На месте исчезновения родителей он нашел только одну кость. Это беспокоило. Он все ломал голову, может, ошибается – ведь костей должно быть две. За две пропажи! Но потом отбросил эту мысль и забыл. Кобзарь дал понять: чтобы вернуть родных, нужно участвовать в Макабре! Или он имел в виду, чтобы вернуть одного из родителей, нужно участвовать в Макабре?
Вечные недомолвки. И Кобзарь туда же. Одни загадки, которые только путают, только ведут куда-то вдаль по лабиринту сомнений, версий, намеков.
– Кто-то из них… жив?
Дверь молчала.
Ярость хлестнула по ушам, как удар обидчика, и Тео вскочил на ноги.
– Отвечай!
Он бросился к Двери, оттолкнув Змеевика. Он должен выяснить! Хватит с него этих загадок! Хватит Макабра! Хватит лжи и обмана!
Теодор со всей силы пнул порог и зло вперился в металлическое лицо нос к носу. Горгулья, сузив глаза, глядела в ответ. Кровь Тео кипела, бурлила, хлестала через край.
– ОТВЕЧАЙ, Я СКАЗАЛ!
– Теодор! – испуганно закричала Санда, но он отмахнулся.
Кулак сжался, готовый ударить по Двери, лишь бы та раскрыла упрямый рот и сказала правду. Тео нужна правда. Не намеки, а правда! Ярость была так сильна, что в глазах помутилось и потемнело, и Теодору почудилось, еще чуть-чуть – и цвета вновь погаснут, и мир канет во тьму.
– Если ты повредишь Смерть-цветок, – медленно и угрожающе произнесла Дверь, – я никогда тебя не пропущу. Пусть ты выплачешь целое ведро слез. Пусть будешь валяться в ногах, умоляя пропустить. Ты не откроешь эту дверь ни мечом, ни огнем. Я потратила много сил, роясь в твоей памяти, дала частичку своего волшебства новому Смерть-цветку. Если ты его не посадишь, ты никогда не войдешь в меня. Ни ты. Ни твои друзья. Никогда.
Санда испуганно ахнула, а Шныряла присвистнула. Теодор опомнился. Он разжал кулак, в котором сжимал несчастный росток, выращенный на собственной крови и слезах. Один из двух маленьких черных листиков был обломан. Страх сжал сердце Теодора, но гнев еще клокотал и бушевал внутри.
– Ответь. – Тео сглотнул комок и шмыгнул носом. Он ссутулился, на сердце камнем навалилась печаль. – Ну ответь. Пожалуйста.
Тео осторожно поправил росточек, огромным усилием придавил злость, запихнул в коробку, чтобы она не вырвалась наружу чудищем, – а он знал, что бывает в такие моменты.
Ничего хорошего.
– Я умею находить в памяти воспоминания о мертвецах, – чуть мягче заговорила Дверь. – Только они могут взрастить Смерть-цветок. И чем сильнее воспоминание, чем больше значил для тебя умерший, тем красивее, выше и пышнее куст. И да, на том воспоминании вырастет красивейший из Смерть-цветов. Там мертвых двое.
– Север погиб…
– Да.
– Значит, один из моих родителей… все еще жив? Один из них жив?
Теодор поднял глаза, умоляюще глядя на Дверь. Горгулья сдвинула брови, изучая каждую черточку его лица.
– Ты странный Открыватель.
– Открыватель?
– Я видала много Открывателей. Они все заканчивают одним и тем же. Но то, что в твоей памяти… ты другой. То, за чем идешь в Ищи-не-найдешь, – это другое желание. Другим хотелось спасти не чужую жизнь, а свою. За этим они являлись на Макабр.
Если бы голос Двери был человеческим, Теодор бы, наверное, услышал в нем сожаление.
– Да, один из них жив.
«Один из них жив». Мысль повторялась в голове снова и снова. Муха, жужжащая в сети. Как? Что же там случилось? Где этот живой?
Значит, Смерть похитила лишь одного. И оставила на месте исчезновения игральную кость – одну, которая и выбрала Теодора. Ведь на холме, как сказала Санда, была только одна лисья тень…
– Значит, Смерть похитила только отца? А мама…
Непонятно. Ничего не понятно.
Тео снова начал кипятиться. Ну ничего, он разыщет карту, узнает, где находится и отец, и мать. Может, она осталась там, в Трансильвании? Но где? Никаких следов. Выходит, на холме, где сгорел боярышник, исчез только отец… Голова Тео загудела от мыслей, словно встревоженный улей.
– Тео… цветок. Нам нужно открыть Дверь. Пожалуйста!
– Ладно.
Теодор двинулся назад. Едва он опустил росток в землю и присыпал землей, в голове словно что-то взорвалось, и Тео схватился за виски и повалился на колени. Он закричал и испугался своего крика. Кажется, его звала Санда, но Теодор слышал лишь боль, режущую мысли острым ножом, отделяя одно воспоминание от другого. Если бы мысли могли кровоточить, из носа бы хлестал красный поток…
Боль нечеловеческая. Из глаз лились слезы, и Тео кричал, вцепившись себе в волосы. Он чувствовал, как воспоминание отделяют от памяти, как тот день отрывается по частям. Теодор умолял, чтобы это скорее закончилось. Казалось, нет ничего больнее, чем это. Он держался из последних сил. Еще чуть-чуть, и он завопит: «Убейте меня! Пожалуйста, убейте!» И только он открыл рот, чтобы выкрикнуть это, как невидимый нож наконец отделил воспоминание полностью.
Боль ослабла. Тео перестал кричать, только надсадно выл, обхватив голову руками. Боль уходила, исчезала, таяла с каждым вздохом. Крепкие руки схватили Тео сзади за плечи и поставили на ноги. Еще две пары рук поддерживали его по бокам, чтобы он не упал. Теодор открыл опухшие от слез глаза.
Возле самых ног из влажной земли поднимался окрепший стебелек, вырастивший еще пару листочков, которые тянулись к лунному свету. Внутри черного «чепца» виднелся маленький белый кружок с тремя темными точками.
Теодор попытался вспомнить, что он забыл. Но не смог. Как и сказала Дверь.
Раздался скрежет и лязг отпираемых засовов. Дверная створка глухо задрожала, и Санда, вскрикнув, обернулась. Теодор и сам слышал, как защелки и язычки клацают, скрежещут друг о друга.
– Теодор, ты как? – озабоченно спросил Змеевик, держа Тео за плечи сильными руками. – Можешь идти?
Теодор кивнул, вытирая со лба холодный пот.
– Да, да… все прошло.
– Тогда скорее, сваливаем, – рявкнула Шныряла. – Что-то мне осточертели эти ненормальные подсолнушки. – Она пихнула Теодора в бок: – Давай, давай, парень.
– Сейчас.
Тео посмотрел на свой Смерть-цветок. Ближайший куст, будто нянька, склонился и гладил малыша по головке длинным листом, а новорожденный череп всхлипывал. На большом кусте росло два Смерть-цветка, и от них доносились голоса – один череп отвечал другому, воспроизводя чье-то воспоминание. Теодор нахмурился, прислушиваясь: эти голоса показались ему очень знакомыми…
– Папа, можно войти? Это я!
Открылась дверь, и по скрипучему паркету быстро затопал кто-то шустрый и легкий. Шаги в полупустой комнате звучали очень громко.
– Кристиан, я же просил не беспокоить меня. Я работаю.
– Но папочка! – Голосок мальчика зазвенел от обиды. – Сегодня же твой день рождения!
– Ты не забыл? – тепло удивился мужчина. – А это что?
– Это… тебе. Подарок.
– Спасибо, Кристиан. – Мужчина вздохнул. – Ну иди сюда.
Было слышно, как скрипнуло кожаное кресло, когда мужчина поднялся.
Топот ботинок по паркету, шорох одежды.
– Какая замечательная вещь! Ты молодец, умеешь выбирать подарки. А это… сам сделал?
– Это открытка!
– Я вижу.
– Разверни, пап!
Зашелестела бумага.
– «С днем рождения. Ты лучший папа в мире». – Голос мужчины дрогнул.
– Мама проверяла, она думала, я написал с ошибками! – обиженно заявил мальчик.
– Нет, – мужчина растроганно вздохнул, – тут нет ошибок. Ты молодец. Спасибо, Кристиан.
Снова шорох.
– Ну, давай обниму…
Теодор очнулся от громкого голоса Двери.
– Я готова открыться.
Шныряла нетерпеливо потянула его за рукав плаща.
– Да-да, – сказал Теодор, опомнившись. – Идем.
«Соберись! Немедленно!»
Мысленно дав себе пощечину, он развернулся и первым зашагал к Двери.
– Добро пожаловать в Сад Дверей! – торжественно лязгнула горгулья, и Дверь медленно, со скрипом приоткрылась.
Друзья стояли позади Тео, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Теодор потянул на себя кольцо, вставленное в нос горгульи. Он приложил всю силу, чтобы оттянуть дубовую дверь настолько, чтобы даже Вик смог в нее протиснуться. За Дверью было темно.
– Спасибо, – сказал Теодор горгулье.
– То, что вы ищете, – шепнула она неожиданно, – находится в Ноктумгарде. Идите за глазом.
Тео несколько секунд осмысливал услышанное. Морда зевнула и закрыла глаза, и Тео понял: она ничего больше не скажет.
Он протиснулся в темноту приоткрытой Двери и тут же оказался в очень странном месте. Перед ним раскинулась бескрайняя пустошь, которую он сам назвал бы не Садом Дверей, а Кладбищем: в какую сторону ни глянь, до самого горизонта высились тысячи и тысячи дверей, словно памятники над могилами. Створки некоторых дверей гулко хлопали на ветру, что придавало этой завораживающей картине довольно жуткое звуковое сопровождение.
Теодор двинулся вперед, краем глаза заметил движение, но не успел даже повернуть голову, как к его горлу приставили холодный острый металл.
– Еще шаг – и ты покойник.