– Вы меня специально провоцируете?
– Нет, на крепость проверяю, – снова улыбнулась Адель. – Порода… Да, у него на мече клеймо: «наковальня и перо».
– Это что‑то значит?
– Это много чего значит. Выпей! – кивнула вдруг Ада на стаканчик.
– Это?!
– Да, именно это, и до дна. Ну!
Тина посмотрела на даму‑наставницу удивленным взглядом, но на этот раз все‑таки подчинилась. Она взяла стаканчик, задержала его на мгновение на полпути ко рту и наконец решительно поднесла к губам. Раз, и все!
– Ох!
– Не пьянеть! – властным голосом приказала дама Адель аллер’Рипп. – Держи контроль!
– Я…
– Пей! – Дама‑наставница плеснула в пустой стаканчик остро пахнущей жидкости из терракотового кувшинчика и пододвинула новую порцию ближе к девушке. – Сразу, не раздумывая. И не смей морщиться и пьянеть. Это вода!
– Это вода?
– Это вода.
– Как скажете… – Тина взяла стаканчик, посмотрела на него, словно убеждая себя, что это вода, а не самогон. – Вода…
Она коснулась губами края берестяного стаканчика и медленно выпила всю порцию, ни разу не поморщившись и не дрогнув лицом.
– Неплохо, – кивнула дама Адель. – Теперь о клейме, милая. Меч с клеймом – это хороший меч. Запоминай, пригодится. Простые кузнецы – их называют зауряд‑оружейниками – права на клеймо не имеют. А «наковальня и перо», девочка, – клеймо довольно редкое и к тому же указывает на качество клинка, а значит, и на его цену. Такие знаки ставили два клана оружейников. Глены ориентировали перо вертикально, – рубанула она ребром ладони, – Ридеры – горизонтально, но дело в том, что те и другие часто помещали перо под углом. Оттого и отличить их трудно, так или так, – повернула она в воздухе ладонь. – Но опытные люди, милочка, их, конечно, различают. Впрочем, разница в цене и ценности невелика, обе семьи – и Глены, и Ридеры – почитаются, и не зря, за качество своего оружия. Так что наш душка стряпчий носит на бедре дорогой дворянский клинок, и не только носит, как ты понимаешь… А ты понимаешь?
– Понимаю, – кивнула Тина и чуть прищурилась.
– Повело? – участливо поинтересовалась дама аллер’Рипп, одновременно разливая водку по стаканчикам.
– Глаза слезятся…
– Дай‑ка руку! – Адель взяла Тину за руку, пробежалась по запястью и ладони изящными, но крепкими пальцами, хмыкнула.
– Недурственно… Что есть поверхность? – Требовательная интонация дамы‑наставницы заставила девушку вздрогнуть. Тем не менее Тина не растерялась.
– «Поверхность есть то, что имеет только длину и ширину», [1] – сразу же ответила она.
– Отлично! Что есть край поверхности?
– «Линия».
– Отменно. «Все прямые углы…»
– «Равны между собой».
– Пей!
Тина выпила.
– «И если от равных отнимаются равные…»
– «То остатки будут равны», – почти без запинки закончила девушка.
– Н‑да… – протянула задумчиво Адель аллер’Рипп. – Очень неплохо… Иди‑ка ты спать, милая! Время позднее, да и набралась ты не по‑детски…
3
Тина не стала спорить – не малый ребенок, да и жизнь в приюте кое‑чему научила. Встала из‑за стола, пожелала всем спокойной ночи и ушла в просторную комнату на втором этаже – «девичью горенку», как назвал ее хозяин заведения. Здесь стояли две застеленные настоящим льняным бельем кровати, и были приготовлены для гостей полотенца, травяное мыло, медный тазик и два кувшина с водой. Вода, разумеется, успела остыть, но все еще была теплее той холодной – проточной, какой приходилось умываться все предыдущие дни. Тина с удовольствием вымылась, продолжая размышлять о превратностях и приключениях сегодняшнего дня, обтерлась, расчесала волосы, мимолетно удивившись, что «страх ее так и не догнал», и залезла под пуховое одеяло. Ощущение тепла, уюта, странная смесь запахов: мята, чебрец, который Ремт называет тимьяном, и липовый цвет, мешающиеся с хвойным духом сосны и кедра, стрекот сверчка за потолочной балкой…
«Господи! – подумала она. – Господи! Что же случилось с моей судьбой?!»
Трудно сказать, что ожидает ее впереди. Возможно, и смерть, вроде той, что заглянула в глаза Тине прошедшим днем. Может быть… А может и не быть. Но одно – бесспорно: серая нить ее прежнего существования сожжена, и пути назад нет.
«Интересно, – глаза по‑прежнему слезились, и Тина смежила веки, – интересно, способен ли титул заменить красоту?»
Жизненный опыт – весьма специфический опыт, основанный не на проживании, а на сопереживании, – подсказывал, что – да, способен. Деньги, титулы, близость к власти вполне заменяют физическую привлекательность. Все покупается и продается, так устроен этот мир. И любовь – не исключение. Все дело в цене.
«Но кто заплатит такую цену?» – на самом деле она думала о Сандере, но не решалась назвать его имя даже мысленно. Он был слишком красив, мужественен и загадочен, чтобы увидеть в ней женщину, даже если допустить, что ее гипотетический титул звучит гордо и состояние ее таинственного родителя достаточно велико.
«Ну, а если?»
Проведя всю сознательную жизнь в закрытом от мира приюте, Тина знала об этом мире так много разнообразных вещей, что могла бы удивить своим знанием многих видавших виды людей. Не побывав ни разу в объятиях мужчины, она была хорошо – можно сказать, в деталях – осведомлена о том, что и как там «у них устроено»и в чем смысл всех тех слов, которые приличным девушкам не то что произносить, но и просто знать было заказано. Но Тина знала эти слова, умела и способна была – хотя бы и шепотом – сказать их вслух и понимала при этом, «о чем говорит». И сейчас, лежа под пуховым одеялом в чистой, пахнущей травами постели, она представила себе вдруг, что находится здесь не одна. В грезах на границе сна она предстала перед своим внутренним взором нагой и полной желания, распростертой на льняных простынях…
– Девочка! – позвал откуда‑то сверху тихий голос и моментально разрушил очарование овладевших Тиной грез.
– Что?! – вскинулась она. – Кто здесь?
– Не пужись! – сказал кто‑то тихим нервным голосом откуда‑то из‑за потолочной балки. – Я правильно сказать? Или лучше – не пужайся, не страшись? Страшись – это верно?
– Не бойся, – чисто машинально поправила невидимого собеседника Тина. – Кто вы такой? Что вы здесь делаете? Где вы?
– Много слов… – вздохнул кто‑то невидимый. – Быстро‑быстро… Не успеть, опоздать, потерять, плакать!
– Кто ты? – уточнила вопрос Тина.
– Ага! – обрадовался голос. – Понимать, знать. Я. Вопрос. Об я? Вопрос об я? Кто он я. Понимать, принимать, уважать. Отвечать. Я не он.
– А кто? – Голос умудрился совершенно запутать Тину, или это самогон играл в ее крови?
– Я она! – гордо сообщил голос. – Не он. Она. Не мальчик. Понимать? Девочка? Женщина? Сударыня?
– Барышня, – предложила Тина. – Девушка.
– Сука, – продолжил голос перебирать варианты, но Тина поняла уже, что говорит с «иностранцем», – вернее, «иностранкой», – и обижаться грешно.
– Нет, нет! – возразила она с улыбкой. – Сука – это собака. Кобель и сука, так говорят о собаках. А у людей – девушка или барышня.
– Не людь, – сказал тогда голос, чуть помолчав. – Не собака.
– А кто?
– Рафаим… – Голос упал до шепота, и слово прозвучало, словно шелест ветра в камнях.
– Ты? – воскликнула от удивления Тина. – Ты? Ты рафаим?
И тогда ее пробил совершенно истерический хохот.
– Ты… ты… – повторяла она сквозь смех, всхлипывая и обливаясь слезами. – Ты… ты… ты ра… ра… фа… ииииимммм!
– Зачем? – спросил голос, когда истерика чуть утихла. – Что сказать смеха для?
Почудилось, или в таинственном голосе действительно прозвучали ноты неподдельной обиды.
– Ты рафаим? – Тина села на кровати и, прихватив свечу в подсвечнике, высоко подняла трепещущий огонек, пытаясь разглядеть собеседника в скопившейся под потолком тени.
– Я? Да! Из сынов Рафа я, ужасен видом, опасен в бою, страшен в гневе…
– Ты только что сказала, что ты девочка, – возразила Тина, все еще вглядывавшаяся во мрак.
– Много слов, – был ее ответ.
– Сын Рафа – мальчик, дочь – девочка, – объяснила Тина.
– Девушка. – Тина уже заметила, что собеседница не желает называть себя девочкой, и это ее насторожило.
– Дщерь Рафа, – предложила Тина.
– Дщ… десч… дещ… – попробовал голос повторить трудное слово.
– Дщерь. – Тина попыталась произнести слово как можно более отчетливо.
– Не мочь, – разочарованно признал голос. – Права. Дещ…
– Но рафаимы огромны, они – великаны, – вспомнила Тина причину своей истерики.
– А я как? Кто? Зачем?
– Ты великан? – еще больше удивилась Тина.
– Великан? Большой? Гора? – переспросила невидимая собеседница.
– Да, где‑то так.
– Истинный облик, – объяснила тогда обладательница голоса, который вполне сошел бы и за мальчиковый, но принадлежал, как теперь выяснилось, девочке. – Здесь нельзя. Тесно. Опасно.
– Ну, хорошо, – не стала спорить Тина. – Допустим.
– Допусти! Не пужись. Маленький, не видно, – и на одеяло упала с потолка крошечная девочка в веселеньком красном платьице и такого же цвета шапочке.
«Дюймовочка», – с умилением подумала Тина, в восхищении рассматривая крошечное – и наверняка волшебное – существо.
Девочка была маленькая – она легко уместилась бы на ладони Тины, – и прелесть, как мила, с волосами цвета спелой пшеницы и крохотными голубыми глазками.
– Смотреть, всхищаться…
– Восхищаться, – поправила Тина и тут же взяла себя в руки. – С чего это ты взяла, что я тобою восхищаюсь?
Повисло молчание. «Дюймовочка» сидела на одеяле, натянув подол красного платьица на колени, и лупала глазами цвета небесной синевы.
«Много слов», – поняла Тина.
– Не хочешь, не надо! – вдруг сказала «Дюймовочка». – Плохо. Худо. Же. Ты.
– Тебе же хуже, – перевела Тина.
– Я – нет, ты!
– Я, – согласилась Тина. – Мне хуже, я многое теряю. Как тебя зовут?