Тина Ферен не знала своей семьи. Дама‑наставница, Адель аллер’Рипп, сказала однажды, что Тина подкидыш, а именем своим обязана секретарю магистрата мастеру Ферену, записавшему под своей фамилией трех найденышей того давнего дня 11 первоцвета 1632 года. Говорят, что это была среда, и с утра шел дождь. Скорее всего, подброшенной девочке без имени было около года от роду. Максимум – полтора, минимум – девять‑десять месяцев. Кажется, она спала в плетеной корзине, была чисто вымыта и наряжена хоть и не в кружева, но и не в тряпье. И это все. Все, что помнила сама Тина, было так или иначе связано с приютом. Сначала с монастырским, Сестер Добронравия, потом с этим, созданным княгиней Ариеной в доброте своей неизмеримой. Впрочем, по поводу княжеской доброты Тина особенно не заблуждалась, она кое‑что знала на этот счет, хотя знание это было такого рода, что лучше о нем вслух не поминать. Однако Тина была девушкой умной и понимала, где проходит граница возможного, разумного и дозволенного. По поводу княгини Ариены болтать лишнего не следовало, точно так же, как и питать на ее счет излишние надежды. Сегодня был не Тинин день, и, чтобы это понять, не стоило тащиться на бал. Мужчинам, во всяком случае молодым и при мечах, Тина не нравилась. Стариков же, которым юность девушки с легкостью заменяет красоту, хитрости княгини Ариены в заблуждение не вводили. Но ей ли, Тине Ферен, сетовать на судьбу, ведь она и на бал этот роскошный в жизни бы не попала, да еще в таком чудном шелковом платье, не будь она – наудачу – лучшей подругой Теи и Дитты. Вот для них, двоих, этот день действительно стал особым. Сбылись на балу княгини все их потаенные надежды, и из дев‑компаньонок без особых видов на будущее обе две превратились в сияющих счастьем невест. Жених Теи, возможно, был и не красавец, зато высокий и в плечах широк, дворянин и наследник замка, не говоря уже о том, что герой и лейтенант гвардии. По сравнению с Робертом Теллером Трис эй’Вендерс казался маленьким и щуплым. Так на самом деле и обстояли дела с его внешностью. Он был ниже Дитты и выглядел рядом с ней жалким сморчком, но он был настоящим имперским бароном и совладельцем – пусть и младшим – торговой компании «Карл эй’Вендерс и сыновья». Причем сыновей у Карла Вендерса было двое, и Тристан – старший из них.
О нет, Тина не завидовала! Она и вообще была славной девушкой, практически не знавшей, что такое зависть, злоба и гнев. Тем более не стала бы она завидовать двум своим лучшим и – чего уж там! – единственным подругам, заменившим ей все то, что зовется обычно домом, семьей. У Тины не было дома, как не было и семьи, но зато уже шесть лет подряд рядом с ней находились Теа и Дитта. Днем и ночью, летом и зимой, в мгновения радости и в минуты печали. Всегда, постоянно, день за днем… до сегодняшнего дня, до этого вечера…
О да, мысль о расставании печалила Тину, но радость за подруг перевешивала на весах ее чувств все прочие соображения.
– Боже, какие вы красивые! – в который уже раз воскликнула Тина, с любовью и восхищением обнимая обеих подруг разом.
– Мадемуазель Ферен?
Она даже вздрогнула от неожиданности. Ее никто здесь не знал, и некому было заинтересоваться ею теперь. Вдруг. Буквально на последних минутах бала.
– Мадемуазель Ферен?
– Да, я… – Она выпустила подруг из объятий и оглянулась.
Голос принадлежал высокому широкоплечему мужчине, одетому по столичной моде в расшитый серебром камзол. Он был молод, хотя и не юн, и красив строгой мужской красотой. Удлиненное лицо, отличавшееся отчетливой лепкой черт, выдавало между делом не только хорошее происхождение – породу и кровь, как говорят на севере, – но и силу воли, и недюжинный интеллект.
– Сударь?
– Вы удивительно похожи на свою мать… – вот что он сказал ей тогда.
– Вы знали мою мать? – подалась она к нему, не в силах преодолеть великий соблазн всех на свете сирот.
– Я видел ее портрет, – таков был ответ.
– Так вот почему ее бросил мой отец… – Вывод напрашивался сам собой.
– Ваш отец? – поднял бровь незнакомец. Кажется, ей удалось его смутить.
– Ну, должен же существовать и мужчина, который меня зачал… – такой откровенной грубости еще никогда не срывалось с ее губ. Похоже, Тина была сейчас несколько не в себе, но, если подумать, ее можно понять и простить. Не каждый день в жизнь девушки‑сироты входят красавцы из таинственного ниоткуда, сообщающие, что знают, кто произвел несчастную на свет.
– Ах, вот вы о чем! – распахнул он большие серые глаза. – Непременно. Разумеется… Но с чего вы взяли, что он ее бросил?
– А кто бы остался с такой уродиной?! – Ее устами говорило сердце, но кто не ошибается?
– Понятие красоты относительно, – дипломатично возразил мужчина. – То, что считается красивым здесь и сейчас, в этих глазах или тех, не обязательно таково же в иных глазах, там и тогда. Верно и наоборот.
– Звучит соблазнительно, но верится с трудом, – горько усмехнулась Тина, начавшая понемногу возвращаться в себя.
– Давайте оставим эту тему, тем более что все в вашей истории сложилось совсем не так, как представляется. Не столь очевидно, не так просто…
– Не так, – повторила она за ним. – А как?
– Не мужчина бросил женщину, если вы понимаете, о чем речь, – незнакомец говорил теперь медленно, словно бы опасался сболтнуть невзначай лишнего, – если честно, это она вышвырнула его, словно старую перчатку, а позже в связи с совсем другими обстоятельствами вынуждена была – впрочем, без особых сожалений, – расстаться и с вами. Но ваш отец…
– Мой отец…
– Ваш отец не отчаивался, он искал вас все эти годы…
– Только не говорите, что это вы, – усмехнулась она, а чего ей стоила эта усмешка – отдельный и непростой разговор.
– Ну, что вы! Что вы! – всплеснул руками мужчина. – Мне всего двадцать восемь лет от роду, и в детстве я был послушным тихим мальчиком…
– Тогда кто же вы и зачем пришли? – вопрос напрашивался, но и ответ не заставил себя ждать.
– Я частный поверенный, доктор права Сандер Керст, и я прибыл в Аль, чтобы найти вас и доставить к вашему отцу, который желает официально признать вас своей дочерью и передать вам свой титул и немалое состояние.
– Имя! – потребовала Тина. – Назовите мне мое имя!
– Терпение! – остановил ее Сандер Керст. – Нам необходимо как можно скорее добраться до Ландскруны! Состояние вашего сиятельного родителя таково – я имею в виду здоровье, а не финансы, – что промедление может оставить вас и без имени, и без денег!
– Хорошо сказано! – Тина и не заметила, как рядом с ней оказалась дама‑наставница Ада аллер’Рипп. – Браво! Но одну я девушку с вами не отпущу!
– Что же делать? – Лицо мэтра Керста стало строгим, если не сказать суровым. – Я предъявлю властям бумаги, уполномочивающие меня…
– Подотритесь ими, мастер! – отрезала железная Ада. – Училище находится под патронажем ее высочества княгини, и на сотню миль в округе никто даже не пернет, если она прикажет терпеть! Вы меня поняли, сударь?
– Вполне.
– Тогда шепните мне имя, разрешаю на ушко.
Мэтр Керст колебался всего лишь мгновение.
– Вшхршс… – прошипел он, нагнувшись к уху дамы‑наставницы.
– Вот как… – произнесла она в раздумье, услышав имя. – Что ж, ради этого стоит постараться. Мы отплываем завтра утром!
– Увы! – удрученно развел руками Сандер Керст. – Навигация закрыта, поскольку льды надвинулись на Студеные Врата. Я прибыл, по‑видимому, с последним кораблем!
– Что ж… – Дама‑наставница посмотрела сначала на Керста, затем на Тину и покачала головой. – Тогда придется идти посуху…
– Через Старые Графства…
– Вы знаете другой путь?
– Нет, но я и по этому ни разу не ходил.
– Все когда‑нибудь случается впервые, – наставительно заявила Ада аллер’Рипп. – Впрочем, нам потребуется проводник, но я знаю, как его найти…
9. Двенадцатого листобоя 1647 годаот начала нового счисления
Торговцы дровами ушли, едва достаточно рассвело, чтобы считать утро состоявшимся. Зато в этот ранний час трактирный зал быстро заполнили те, кто начинал день спозаранку. Ломовые извозчики, трубочисты, молочники и зеленщики и многие другие: одни – завершив уже свои утренние труды, другие – лишь «предвкушая» неизбежное, спешили наполнить желудок горячей пищей, а то и стаканчик пропустить для пущего сугреву. День выдался таким же холодным и сырым, что и накануне, а работали все они, что называется, на свежем воздухе. Впрочем, все эти люди ничуть не интересовали ни Виктора ди Крея, ни Ремта Сюртука. Рабочий люд был сам по себе, а они двое – отдельно. Чужаки, нездешние, то есть никто, да и время неподходящее. Быть может, вечером, после трудов праведных, за кружкой эля или сидра с ними бы и поговорили, расспросив в охотку о разных разностях, о дальних и ближних местах, где побывали незнакомцы, послушали чужие новости и поделились бы своими, городскими. Но не теперь, не утром нового дня. Поэтому Виктор и Ремт тепло распрощались с новыми знакомцами, оставили половому деньги в оплату ужина и постели, не забыв, разумеется, присовокупить обещанные чаевые, и отправились в комнату на третьем этаже – отдыхать. Комната эта находилась под самой крышей и была низковата для высокого от природы ди Крея, но отличалась несколько отчужденной опрятностью. И еще в ней имелась просторная кровать – на которую Виктор имел самые определенные виды – и стояло старое глубокое кресло, где он предполагал устроить на отдых некую нематериальную сущность, именуемую для удобства общения Ремтом Сюртуком. Идея казалась соблазнительной, жаль только, ей не суждено было воплотиться в жизнь. Едва Ремт устроился в кресле, собираясь «отпустить» на время свою заемную плоть, а Виктор присел на кровать, предполагая стащить с ноги сапог, как раздался стук в дверь.
– Вот же носит неугомонных! – вздохнул Сюртук, возвращая лицу насквозь простецкое выражение.
– И не говори! – Виктор встал, подошел к двери и отодвинул засов.
– Чем могу быть полезен? – Перед ним стоял высокий молодой мужчина в шитом серебром камзоле и не слишком подходящем для праздничного наряда добротном дорожном плаще из плотной шерсти.