Она словно споткнулась на бегу, сообразив вдруг, что совершенно не помнит, где и при каких обстоятельствах читала эту книгу. Сама книга стояла перед глазами так ясно, как если бы Тина читала ее вчера или позавчера, но все остальное…
– Вот‑вот, – пыхнул трубкой ди Крей. – Вы знаете слишком много слишком разных вещей, Тина. В ваших знаниях множество лакун, иногда вы не знакомы даже с наиболее общедоступными фактами, но, с другой стороны… Трактат маршала де Бройха, о существовании которого знает не так чтобы очень много людей, вы все‑таки читали.
– Я этого не помню!
– Память… А знаете, Тина, магия памяти считается сложнейшей из «Семи Цветов Радуги», и, как вы понимаете, неспроста.
– Что‑то еще? – спросила Тина, чтобы уйти от предмета, вызывавшего у нее головокружение.
– Внешность, – улыбнулся ди Крей, охотно принимая смену темы. Лицо его «разгладилось», вернулись натуральные краски. – Вы все время меняетесь. Скажите откровенно, какой вы себя видите: простушкой или красавицей?
– Я…
И опять выяснялось, что ди Крей обратил внимание на что‑то такое, что она упустила, занятая размышлениями о своей истинной природе.
– Но если не оборотень, то кто? – спросила она в надежде, что ди Крей знает ответ.
– Не знаю, но я бы рекомендовал вам… Вы когда‑нибудь бывали в настоящей травной лавке?
– Нет, – сразу же ответила Тина и задумалась.
«Книга, – вспомнила она. – Гербарий, травы, запахи…»
– Не знаю, – сказала она, подумав.
– Сходите, – посоветовал ди Крей. – Запахи и ароматы формируют невероятно сильные арканы, иногда и случайно. А в травной лавке… И вот вам, к слову, один возможный ответ на вопрос, почему черная белена доставила вам радость, а не отравила. Те, кто имел дело с ядами, иногда приобретают к ним иммунитет. Пусть выборочно, не ко всем, но в моем случае это сработало. Во всяком случае, с черной беленой…
3
– Дождь стихает. – Тина смотрела на реку. Над темной водой висели клочья сизого тумана. Тут и там виднелись боевые галеры, ладьи и длинные лодки, торговые барки сгрудились в порту.
– Да, похоже, – откликнулся ди Крей.
Они так и остались сидеть в пустой гостиной постоялого двора. В хорошую погоду эта комната с высокими двустворчатыми окнами, обращенными к реке и порту, наверняка являлась излюбленным местом постояльцев. Но сейчас здесь было холодно и пусто.
– Как думаете, Виктор, Сандер обманывает меня? – Вопрос очень личный, и задала его Тина, воспользовавшись личными именами, чего обычно не делала.
– Он вам нравится? – Виктор тоже смотрел на реку. Большинство кораблей были неподвижны, похожие на малые острова, другие – их было всего несколько – скользили размытыми тенями среди плывущих над водой клочьев тумана.
– Нравится? – переспросила Тина. – Да, наверное. Он красив, умен и отважен… Прошлое его полно загадок и тайн, – улыбнулась она, вспомнив один из читанных тайком в приюте романов. – И да, он еще и оборотень, оказывается.
– Вас что‑то смущает, – понял ди Крей.
– Наверное, то, что он слишком хорош для меня.
– Вы принцесса…
– Ну, какая же я принцесса! – неожиданно рассмеялась Тина. – Вы сами‑то верите во всю эту историю?
– Значит, задавая вопрос о доверии, вы уже знали ответ. Вы не верите ему.
– Не верю, – согласилась Тина. – Что‑то мешает, но, сколько я ни думаю, никак не могу понять что. Знаете, даже если вы правы, и мне не восемнадцать, а, скажем, двадцать, версии Сандера это не противоречит. Он ведь не знает точных дат… Вернее, говорит, что не знает.
– Возможно, вы и правы. – Ди Крей взглянул задумчиво на трубку и кисет, лежащие перед ним на столе, перевел взгляд на злополучный графин с яблочной водкой и снова посмотрел на Тину.
У него было интересное лицо. Нет, не красивое – значительное. Сейчас, глядя на Виктора, Тина могла лишь удивляться, что так долго не замечала очевидного: он не был похож на проводника, хотя, разумеется, мог какое‑то время побыть и проводником.
– Меня тоже не оставляет ощущение, что есть в этой истории что‑то еще, чего мы, к сожалению, не знаем. Но дело в том, что, отправившись из Савойя в Лукку, мы отрезали себе пути к отступлению. Это моя ошибка. – Ди Крей все‑таки потянулся за трубкой. – Я не учел такой возможности, как блокада Фрая. Просто в голову не пришло. Я рассчитывал, пока мы спускаемся вниз по реке, разузнать о «коронационной гонке» побольше, поговорить по душам с Керстом, обсудить свои тревоги с вами, ведь я не мог знать ваших мыслей. Но теперь…
– И теперь еще не поздно выйти из гонки. – Что ж, она сказала это вслух и сразу же почувствовала облегчение.
– Корона – тяжелая ноша, – согласился Виктор.
– Не в этом дело. – Тина смотрела, как ди Крей набивает трубку, как раскуривает, пускает дым. – Я не уверена, что это та самая удача, какую напророчила мне птица Аюн. Понимаете, я не помню точно, что она там пропела, но… В общем, корона империи… Я не воспринимаю ее как нечто, что принадлежит мне, что‑то – что я хочу получить.
– Вы не хотите стать императрицей?
– Не так, – покачала она головой. – Я страстно желала стать графиней ди Рёйтер…
При этих словах что‑то странное промелькнуло в глазах Виктора. Какое‑то выражение, чувство, отсвет мысли… Но это нечто возникло и исчезло, и перед Тиной по‑прежнему сидел внимательный слушатель.
– Стать графиней Рёйтер, – попробовала Тина объяснить свои чувства, – означало обрести не только деньги и власть, но, главное, семью. Настоящее имя! Понимаете?
– Да, – коротко ответил ди Крей.
– Герцогиня Фокко… – продолжила ободренная его внимательным взглядом Тина. – Что ж, это было неожиданно, но притом… очень лично. Имена, отец, мать… История любви… Пожалуй, я бы убила Сандера за этот обман, но сплоховала. Дала слабину, – призналась она, впервые позволив себе сказать вслух такое, о чем обычно боялась даже думать. Однако жестокие желания посещали Тину не впервые и были ее самой большой тайной. – Да, – кивнула она. – Я шла к нему с намерением пролить кровь. Убить. Растерзать. Увидеть мучения и смерть…
– Вы не должны стыдиться своих чувств, – покачал головой ди Крей. – Чувства – это ведь очень личное, и там, в глубине нас, порой оживают такие чудовища, каких мир не видел со дней творения. Там происходят стыдные вещи. Наши грехи живут в этих скрытых от чужих глаз пространствах. Но мысли и чувства не подсудны, Тина, людей дано судить лишь за их поступки. Таким устроил Всевышний наш мир.
– Я хотела убить Сандера, потому что обман лишил меня иллюзии, что «теперь все будет хорошо». – Тина не знала, зачем рассказывает все это ди Крею, но чувствовала, что поступает правильно. – Дело не в герцогской короне, а в завершенности судьбы. Если бы выяснилось, что я простая девушка из деревни или дочь портовой шлюхи, поверьте, Виктор, я не стала бы горевать. Что есть, то есть, но мне просто нестерпимо оставаться Тиной Ферен. Тина Ферен – никто, и это страшно обидно.
– Кажется, я вас понимаю.
– Возможно, что и так. – Тине не хотелось улыбаться, но она все‑таки улыбнулась. – Налейте мне этой гадости, пожалуйста. На душе так скверно, что лишним это явно не будет.
– К этому можно привыкнуть, – мягко сказал ди Крей, но тем не менее взял графин и разлил водку по рюмкам. – Заемное счастье никогда не становится своим.
– Знаю, – согласилась Тина. – Но вы, Виктор, не дама‑наставница… Я могу считать вас своим другом? – неожиданно спросила она, повинуясь мгновенно возникшей внутренней потребности.
– А разве ответ не очевиден?
– Да, пожалуй. – Она выпила водку залпом и замолчала на долгую минуту, переживая все этапы «прихода». – Ох! – сказала она, «вынырнув» наконец из сладкой и жаркой волны. – Вот что я хотела вам сказать, Виктор. Я ничего не чувствую по отношению к императорской короне. Страх перед возможными осложнениями, озабоченность, тревога… Да, все это есть, но сам титул… Ровным счетом ничего. Это не моя корона и не моя семья – вот что я чувствую.
– Ди Крей… – Виктор смотрел на нее, не отводя взгляда. Глаза у него были серые, и их глубина могла испугать, но не Тину, не сейчас. – Ди Крей звучит, разумеется, не так гордо, как ди Рёйтер, но я дворянин, и у меня, если поискать, найдется две‑три тысячи золотых. Если бы вы… В общем, я был бы счастлив, если бы вы согласились стать госпожой ди Крей, но если нет… Неважно! Я могу вас удочерить. Уедем на юг, в торговые города…
– Я вам нравлюсь? – Странно, что она поняла это только сейчас.
– Да.
– А ведь вы многое повидали в жизни, не правда ли? – Зачем она спросила его об этом?
– Да, – твердо ответил ди Крей. – Мне гораздо больше лет, чем кажется и чем хотелось бы мне самому… Вы можете стать моей приемной дочерью, этот вариант ничем не хуже.
– А если я решу остаться, если все‑таки не выйду из коронационной гонки?
– Я останусь с вами до тех пор, пока буду вам нужен или пока вы не попросите меня удалиться.
– Как ваше настоящее имя? Впрочем, не важно! Извините! Глупый вопрос. Скажите только, я права?
– У вас великолепная интуиция, – грустно улыбнулся ди Крей.
«Интуиция? Но можно ли верить интуиции? И можно ли доверять чувствам?»
– Налейте мне еще, – попросила она.
– Тина!
– Виктор, завтра, а может быть, и сегодня нас убьют. Или удача – хотя что считать удачей? – улыбнется мне, и я стану императрицей. Зои Первая… Звучит? Я буду там одна, на самом верху, даже если меня будут окружать множество людей, и никто никогда уже не полюбит меня просто за то, что я такая, как есть. Это жизнь, – улыбнулась она, совершенно не чувствуя ни боли, ни тоски, ни страха. – Поэтому налейте мне водки, выпьем и пойдем ко мне. Ада гуляет, чем бы она там на самом деле ни занималась, но она вернется не скоро. У вас будет достаточно времени, чтобы сделать меня женщиной. И не говорите «нет». Отказы не принимаются!
4
Дождь почти перестал, но в холодном воздухе стояла плотная водяная взвесь. Вода по бортам лодки казалась темной сталью. Весла входили в нее с тихим всплеском, поскрипывали уключины, да еще где‑то в тумане перекрикивались часовые и черные речные чайки. Ада сидела на кормовой банке и смотрела, как гребет лодочник. Мужчина работал экономично и ловко, не растрачивая сил попросту и в то же время поддерживая вполне приличную скорость.