«Солдат?»
– Скажешь, что нарекаю ее Тиной Ферен. Если так и не вспомнит, кто и что, пусть будет Тиной в честь моей бабки, а коли так, то и фамилию мою пусть носит. Тина Ферен… По‑моему, совсем неплохо!
«Тина Ферен?» – подумала Тина и поняла, что так оно и есть: это было ее имя.
* * *
– Уходи! – крикнула Гилда. – Уходи сейчас же. Тебя не должны найти в этом доме!
– Но почему? – нахмурилась Мета.
– Чему я тебя учила, девочка? – Гилда говорила, с трудом выталкивая слова из опухшего горла, одышливо, с хрипом.
– Я составлю яд…
– Поздно, – покачала головой женщина. – И ты это знаешь. Лихоманка добралась уже до кроветворного начала, а это верная смерть.
– Смерть, – как эхо повторила за Гилдой Мета, одновременно отпуская на волю задавленное страхом знание. – Ты умрешь в течение ближайшего часа.
– Верно, – кивнула женщина. – А вслед за мной умрут и все остальные. Агнет и Кло не встают со вчерашнего вечера, Джерт… Думаю, он уже испустил дух. Что скажут об этом «вороны»?
– Что вас убило черное поветрие.
– И все?
– «Темная волна»… – Слова сорвались с губ, и правда обрела наконец силу реальности.
– Нам не повезло, – хрипло подтвердила Гилда. – От черного поветрия есть много средств. Да и шанс на случайную удачу остается всегда, иначе все бы давно вымерли. Но «темную волну» человеку не пережить, а ты жива…
– Они решат, что я оборотень.
– Поэтому уходи сейчас, пока я еще могу оказать тебе последнюю услугу. Выпей это! – В дрожащей руке женщины возникла маленькая серебряная фляжка.
– Кислица, корень гореца, калган…
– Остановись! – приказала женщина. – Я знаю, на что ты способна. Ты последний мастер ядов по эту сторону Подковы, и тебе не надо демонстрировать свои умения. Пей!
«Вода забвения, – Мета приняла от Гилды фляжку и поднесла ее к губам. – Прощай, Мета, и… И до встречи!»
Горько‑сладкое густое питье коснулось ее языка, скользнуло дальше, стремительно обволакивая пеленой забвения разум Меты, погружая его в сон наяву.
* * *
– Ну что ж, начнем, пожалуй. – Гилда подвела Мету к столу и указала на книгу. – Тебе предстоит выучить ее наизусть…
Книга была большая – ин‑фолио – и очень толстая, в темном с вытертой позолотой кожаном переплете. На каждой странице помещалось аккуратно вклеенное высушенное растение, лист, цветок, стебель, реже – корешок, цветной рисунок этого растения, выполненный с удивительным мастерством и даже изяществом, и описание: приметы, места произрастания, особенности сезонных изменений и, разумеется, способы применения, иногда много, а иногда – нет…
Мета провела кончиками пальцев по листу, перевернула страницу, коснулась сухого лепестка золотой розы, втянула носом тонкий аромат цветка. Книга была чудесна: тончайший, высочайшего качества пергамент, запах сухих растений, ровные строчки каллиграфически выписанных букв, изумрудная зелень, золото, киноварь и кобальт, сурик и охра рисунков…
– Итак? – тихий, но властный голос, спокойный взгляд серых глаз. – Ты готова, Мета? Мы можем начинать?
* * *
– Не бойся, – сказала женщина, лицо которой скрывал капюшон. – Все хорошо. Здесь, в этом доме, тебя не обидят.
– Но…
– Не бойся, – повторила женщина, лицо которой никак не желало всплывать в памяти. – Когда наступит время, я вернусь и заберу тебя с собой. Прощай, дитя!
Женщина отвернулась, колыхнулся тяжелый, подбитый мехом куницы плащ.
– Постойте! А как же я?!
Но дубовые двери уже закрылись, отсекая прежнюю жизнь, какой бы она ни была, и женщину в плаще, целиком принадлежащую той жизни.
– Пойдем, Мета, – позвал кто‑то из‑за спины.
«Кто это? И кого она зовет?»
– Пойдем, девочка. – Чья‑то рука мягко коснулась плеча. – Мета – это ты, дитя. Так тебя теперь зовут. Запомни и не забывай.
– Мета? – Мета обернулась и посмотрела на стоящую перед ней немолодую женщину, одетую опрятно, но просто. – Мета?
Она была уверена, что только что, буквально пару мгновений назад, у нее было другое имя. Но женщина сказала «Мета», и прежнее имя исчезло в тумане забвения.
– Да, – кивнула женщина. – Тебя зовут Мета, а меня Тилда. Ты сиротка, я подобрала тебя совсем маленькой где‑то на дороге между Ландскруной и Луккой и взяла на воспитание. Я травница и составительница ядов, ты хочешь научиться мастерству?
– Чтобы меня приняли в Гильдию?
– Ну да, Мета! Конечно!
– Да, я хочу научиться истинному мастерству.
– Хорошо, – улыбнулась Гилда. – Но запомни. При посторонних наше мастерство нельзя называть истинным. Глупые люди думают, что мы составляем яды, чтобы убивать. О том, что яды способны лечить, они не думают, и Гильдия – увы – находится вне закона и в Империи, и почти во всех сопредельных землях.
* * *
Двери закрылись, и хода за них не было…
– Яды могут все, но они бессильны перед древней магией, – напомнил знакомый голос.
«Яды бессильны перед древней магией, – мысленно повторила Тина, возвращаясь из своего путешествия в страну забвения. – За те двери мне хода нет…»
Что ж, если тернец не способен открыть ей дорогу в то прошлое, где исчезла женщина в капюшоне, значит, запрет наложен такими сильными чарами, что перед ними бессильно даже мастерство Видящей, одной из последних женщин и мужчин, кто достоин титула «Мастер Ядов».
– Забудь обо мне, – сказала Тина, оборачиваясь к травнице. – Забудь и никогда не вспоминай!
5
Когда она вышла из домика травницы, солнце уже село, и наступила ночь. Люди исчезли с улиц, и тьма затопила город. Впрочем, после тернеца Тина видела в темноте почти как днем. В этом смысле действие красного терновника сопоставимо с действием сольцы, однако опытный составитель ядов никогда не стал бы использовать ни то, ни другое для такой безделицы, как ночное зрение. Слишком дорого, да и побочные эффекты… Можно найти методы и попроще, да и подешевле. И все‑таки это было очень удобно и, пожалуй, даже приятно – видеть во тьме и иметь под рукой оружие. Сталь в умелой руке рождает власть над судьбой, говорили на севере, и Тина готова была согласиться в этом с северянами. Но и обитатели ночных улиц чуют, как никто другой, у кого из прохожих меч – украшение, а у кого – нет. Разумеется, люди ошибаются. Такое случается сплошь да рядом, но в эту ночь татям города Лукка невероятно повезло – никто из них не совершил роковой ошибки. И Тина, шедшая быстрым шагом по совершенно пустым улицам, без приключений добралась до гостиницы за какие‑то четверть часа.
– Доброй ночи, дамы и господа! – Разумеется, ее возвращения ожидали, и, по‑видимому, не без тревоги. Все четверо сидели в пустой и темной гостиной, словно заговорщики в ночь перед мятежом. Горела одинокая свеча, курился ароматный дымок над трубкой Виктора, пахло яблочной водкой и тревогой.
– Где тебя черти носили?! – вскинулась Ада, когда сразу вслед за ясно слышимым в тишине ночи скрипом двери Тина переступила порог комнаты.
– Извините, Адель, – встал из‑за стола ди Крей, – но ваши чувства могут и обождать. Как видите, Тина жива и невредима, и мне требуется срочно переговорить с ней с глазу на глаз.
– Любоф! – драматически вздохнул Ремт и закатил глаза. – Оставьте их, Ада, и, знаете что, берите‑ка свои вещи и перебирайтесь ко мне, я имею в виду кровать Виктора, – осклабился рыжий пройдоха. – Лады?
– Я… – Ада откровенно опешила от такой наглости, и, кажется, это случилось впервые на памяти Тины. – Я…
– Вы позже скажете мне все, что пожелаете и сочтете уместным, – поклонился ей ди Крей. – А сейчас позвольте нам уединиться!
– Да хоть здесь любитесь! – Ада махнула рукой и обернулась к Ремту. – Показывайте дорогу, мастер Сюртук, я следую за вами!
– Ну что ж… – Керст тоже встал и, вежливо кивнув на прощание, направился к лестнице наверх.
– Я вижу, вы соскучились, сударь! – Тине вдруг стало не до смеха, но она умела держать лицо.
– Не скрою, это – правда. – Лицо ди Крея оставалось непроницаемым: ни улыбки, ни намека на слабость, одна лишь холодная сосредоточенность.
«Однако!»
– Что‑то случилось? – спросила Тина вслух.
– Да. – Виктор чуть обернулся к столу и сделал приглашающий жест. – И нам следует срочно переговорить. Прошу вас, сударыня!
– Вы очень любезны, сударь! – Она прошла к столу и, заняв место Ады, потянулась за кувшином. – Присоединитесь?
– Присоединюсь. – Виктор сел напротив нее и без возражений позволил наполнить свой стаканчик. – Вы готовы слушать?
– Я вся внимание.
– Что ж, тогда позвольте начать с краткого объяснения не совсем приятных обстоятельств, вернее сказать, определенно неприятных, во всяком случае, для меня.
– Извольте! – Тина поднесла стаканчик к губам и выпила его медленными короткими глотками. Это было мучительно неприятно, но она знала – ни один мускул не дрогнул на ее лице. Что бы ни открылось ей теперь, она не станет показывать ди Крею своих истинных чувств. Особенно теперь. Сейчас. Здесь.
– Я был неискренен с вами вчера вечером и, возможно, не открылся бы и теперь, но обстоятельства переменились, и я не могу и далее продолжать скрывать от вас, кто я такой на самом деле.