– Звучит драматично. – Тина улыбнулась и налила себе еще. – В нашей компании и вообще, кого ни возьми, а он не он, и звать его не так.
– Так оно и есть, – кивнул ди Крей. – Я имею в виду, что суть предыстории сводится к банальной мелодраме.
– Даже так? – прищурилась Тина, не ожидавшая от ди Крея такой велеречивости.
– Именно, – кивнул Виктор. – Видите ли, сударыня, несколько лет назад я был влюблен в одну женщину. Впал в любовь, как говорят южане.
– Не думаю, что у меня есть право вас осуждать. – Ее даже в жар бросило от его признания.
«Он что, в любви вздумал объясняться?!»
– Не торопитесь! – поднял руку Виктор. – Все намного хуже, чем вы думаете!
– Вы любите ее и сейчас…
– Нет, – покачал он головой. – Не люблю и, честно говоря, не понимаю теперь, хоть убейте, как мог любить ее прежде.
– Так в чем же дело? – Она выпила и второй стаканчик.
Воздух задрожал и наполнился золотым сиянием, прогнавшим тьму. Пахнуло жаром.
– Она играла мной, и я поддался ее игре, хотя должен был понять, что жестоко ошибаюсь.
– Мы все ошибаемся порой…
– В конце концов отчаяние взяло верх. – Ди Крей вздохнул, впервые позволив себе обнаружить обуревающие его чувства, и покачал головой. – Мне очень стыдно, Тина, но мое безумие было настолько велико, что я совершил самоубийство.
– Постойте! – Теперь пришла ее очередь. – Что вы такое несете, сударь? Вчера ночью вы были вполне себе живой и более чем здоровый!
– Так и есть. – Ди Крей смотрел ей прямо в глаза. – Я не умертвие, Тина, если вы это имеете в виду. Я распрощался с жизнью весьма хитроумным, но недальновидным способом. Видите ли, Тина, я алхимик и чернокнижник, так называют в империи тех, кто изучал «Старое разумение»…
– Ты умеешь смешивать яды? – осторожно спросила Тина, которой начало казаться, что ничто в ее жизни не происходит по воле случая.
– Вот как… Немногие знают об этом искусстве… Впрочем, неважно! Да, Тина, я владею искусством соединения потребных веществ.
– Продолжай! – Она едва сдержала себя, чтобы не задать вопрос.
– Мы перешли на «ты»?
– После того как я тебе отдалась?
– Пожалуй, я не стал бы использовать это слово. Оно тебе не подходит.
– Продолжай! – потребовала она, чувствуя, как растворяется в золотом сиянии.
– Что ж… – пожал плечами ди Крей и наконец выпил свою водку. – Я сумничал, – сказал он через мгновение, отставляя стакан. – Вместо честной смерти я выбрал сомнительный путь забвения.
– Ты знаешь рецепт «Стирающего следы»? – Восхищение оказалось сильнее тревоги, ведь Гилда говорила, что никто теперь не знает семерицы.
– Знаю… Я… Какой у тебя ранг, Тина?
– Я мастер ядов. – Странно, но она знала – ему она может об этом рассказать.
– Что ж, – кивнул он. – Не знаю, как это возможно, но я верю, что так оно и есть. Подозревал… Чувствовал… Неважно! Ты поняла, что я сделал? Я стер себя, заснув по ту сторону рассвета. Как я теперь понимаю, проспал я не так чтобы долго. Два года с небольшим… Но затем что‑то случилось, не знаю только что, и я проснулся в Але, ночью, перед рассветом, в тот день, когда в поисках проводника ко мне пришел Сандер Керст.
– И ты еще спрашиваешь, что произошло?! – подняла бровь Тина.
«В моей судьбе и впрямь нет места для случайности!»
– Ты имеешь в виду себя?
– Ты очень проницательный человек, Виктор ди Крей!
– Что ж, тебе пророчила птица удачи!
– Ты знаешь, сколько раз ты повторил это свое «что ж»?
– Тина, ты не дослушала!
– Что ж… – усмехнулась она в ответ. – Продолжай!
– Я… В общем, в конце концов я смог вычислить, кто я такой…
– И чары растаяли. – Тина помнила объяснения Гилды: солнце сильнее тумана, а правда отменяет сон разума.
– Чары растаяли, – согласился Виктор. – Это случилось несколько дней назад, и, поразмыслив над хитросплетениями своей судьбы, я решил и далее оставаться ди Креем.
– Но тебе помешали, – догадалась Тина.
– Меня узнали.
– Вот как, и кто же тот ты, что это стоит обсуждения посередине ночи?
– Имперский граф Гвидо ди Рёйтер.
«Обалдеть! – подумала она ошеломленно. – Но этого не может быть!»
– Ну, здравствуй, «папочка»! – выдавила из себя Тина, не зная, плакать ей или смеяться.
«От судьбы не уйдешь… как и от ди Рёйтера…»
– Да, смешно, – согласился Виктор. – Но дело в том, что о наших отношениях узнал герцог Гаррах…
– И заподозрил, что это неспроста? – поняла Тина.
– Видишь ли, у меня имеется определенного рода репутация…
– Не продолжай! – остановила его Тина. – Но имей в виду, это возьмет время, пока я запомню, что ты Гвидо, а не Виктор.
– Мое полное имя Гвидо Натаниэль Виктор Мария и еще двадцать три преномена,[5] если быть исключительно дотошным.
– Ты уж прости, Виктор, – улыбнулась в ответ Тина, – но в порыве страсти я вряд ли буду перебирать их все!
– А я и не прошу, – ответил он улыбкой на улыбку, – мне достаточно одного!
[1] То есть из лайки (нем. Glacŭleder, буквально – сахарная кожа)
[2] Кунган – узкогорлый сосуд, кувшин для воды с носиком.
[3] По‑видимому, бензол.
[4] Протазан и глефа – виды древкового колющего оружия.
[5] У римлян личное имя было подобно современному мужскому имени.
Глава 13
ГЛАВА 13. Предложение, от которого невозможно отказаться
1. Двадцать седьмой день полузимника 1647 года
В дверь постучали. Вежливо, но настойчиво, с намеком.
«Что ж, маршал, надеюсь, у вас имеются веские основания».
Вставать не хотелось. Вернее, не хотелось размыкать объятий, но…
«Человек предполагает, а Господь Всемогущий располагает, не так ли?»
– Иди! – улыбнулась Тина, выскальзывая из его объятий. – Судя по шуму, у нас снова переменились обстоятельства.
– Похоже на то. – Он встал с кровати и стал быстро одеваться, выхватывая свои вещи из путаницы поспешно сброшенной ночью одежды и тем облегчая поиски Тины, когда та пойдет по его следам.
– Уже иду! – крикнул он Ремту, по‑прежнему околачивавшемуся по ту сторону двери.
– Не спеши! – остановила его Тина. – Момент для побега мы упустили, а сражение без нас не начнется.
Она подобрала с кровати белую виссоновую ленту и начала пеленать грудь. Тина делала это удивительно ловко, движения ее были плавными и вызывающе чувственными, грудь – великолепна, улыбка – чарующа. И вся она – высокая и стройная, словно бы устремленная ввысь – производила настолько сильное впечатление, что у Виктора перехватило дыхание.
«Дьявол! Эта женщина играет со мной в такие игры, каких просто не может знать! Она же еще, по сути, девочка… И мастер ядов, – напомнил он себе. – Она мастер ядов, и как же это сочетается с сиротской юностью, проведенной в приюте дев‑компаньонок?»
– Да, – кивнул он, отвечая на ее последнюю реплику. – Судя по всему, гостиница окружена, но приготовлений к штурму пока не слышно. Нас ждут.
– Почему ты такой умный? – Батистовая сорочка, невиданные в большинстве областей империи панталоны, похожие отчасти на обрезанные едва ли не по пах штаны, сшитые, впрочем, не без изящества из тонкой и мягкой ткани…
– А ты? – спросил он, застегивая пояс.
– Я? – Натягивание узких штанов из тонкого шевра само по себе являлось зрелищем завораживающим – почти как хрустальный шар, – но Тина еще и улыбалась к тому же.
– Мастер… – Он не произнес этого слова, но проартикулировал его достаточно четко, чтобы она увидела и разобрала.
– Ты прав, об этом я как‑то забыла… – Сапоги, сначала один, потом другой. – Быть простой девушкой куда легче…
– А принцессой?
– Трудно сказать. – Жилет, камзол. – Но на этот счет у меня имеются серьезные сомнения. И развеять их никто пока не смог. Можешь открывать!
– Так тому и быть! – И с этими словами он распахнул дверь.
В коридоре и в самом деле их ждал старина Ремт.
– Все пропало! – воскликнул маршал, едва дверь отворилась, и сделал «страшные» глаза. – Они везде!
– Доброе утро! – приветствовал его Виктор. – Насколько плохо обстоят наши дела?
– Честно сказать, не знаю. – Ремт сбросил маску простака и взглянул на Виктора «тем самым взглядом», от которого поеживались в свое время и не робкого десятка люди. – Дом окружен войсками, и, что характерно, я разобрал цвета всех трех претендентов.
– Войсками? – спросила Тина, появляясь из‑за спины Виктора.
– Ну, я бы сказал, что их многовато для утренней прогулки по городу. Но есть и хорошие новости – убивать нас пока вроде не собираются…
2
С утра шел мелкий дождь. Ничего серьезного, но настроение не поднимает. Сыро и пасмурно, и хочется напиться, хотя такого он себе никогда не позволял. Вся жизнь Сандера Керста была подчинена одной цели: он должен был, просто обязан – обречен памятью и кровью – вернуться туда, откуда изгнали его превратности судьбы. И вот этот день настал – так близко к удаче он еще никогда не приближался, – но отчего же тогда ему так тоскливо?
– Есть мысли? – Ада задала этот вопрос уже в третий раз. Разными словами, но дела это не меняет.
«Похоже, она нервничает… Впрочем, я тоже!»
Вчера Сандер был в полушаге от успеха, но Евгений, подразнив его графской – с перлами[1] и гранатами – короной, грамоту так и не отдал. Документы остались у герцога, а в душе Керста поселилось сомнение: стоил ли приз таких усилий?
«В конце концов, я доктор права, – сказал он себе, возвращаясь в гостиницу. – И… благородный человек. Но что осталось от моего благородства?»
«И что, черт возьми, означает эта осада?» – спрашивал он себя сейчас.
Солдаты появились где‑то около восьми. Во всяком случае, Керсту казалось, что, будь на небе солнце, его тень наверняка указала бы куда‑нибудь между восьмой и девятой рисками. Он как раз собрался в очередной раз посетить своего двоюродного брата, как вдруг со всех сторон к гостинице хлынули потоки солдат. В этот драматический момент – а по‑другому и не скажешь – они втроем, то есть Сандер, Ада и мастер Сюртук, сидели в гостиной. Они ели дрянную кашу с топленым салом, пили кислое вино, настолько разбавленное водой, что и выпивкой‑то не считалось, и обменивались ленивыми репликами. Говорить было не о чем, вернее, та единственная тема, которая, как думал Керст, волнует всех троих, находилась под запретом. Но не думать о Тине и Викторе Сандер не мог. Остальные, вероятно, тоже.