– У меня тоже кое-что есть. – Я достаю печенье. Лирик – арахис и шоколадку. Мы делимся со всеми.
Мэри жадно смотрит на печенье.
– Погоди, а вы здесь вообще едите что-нибудь? – Понятия не имею, как у них устроена повседневная жизнь.
– Когда я попал сюда, я был голоден, – произносит Герцог, поглаживая шрам на голове.
– Но скоро ты лишился аппетита, – добавляет Мэри.
– Вкусно! – Карла открывает упаковку с фруктами и пьёт сироп.
Я жду, что Ниа выдаст что-нибудь насчёт пищеварения, но она молчит. С безразличным видом грызёт травинку.
Квинси суёт в рот несколько печений сразу. Щёки у него раздуваются.
Герцог долго смотрит на шоколадку, потом разворачивает и неуверенно откусывает. Глаза его загораются.
– Я забыл, как люблю шоколад, – говорит он тихонько.
Берёт ещё кусочек, побольше.
– Осторожнее, – усмехается Лирик, – а то сыпью покроешься.
– Уже начинаю, – отвечает Герцог с улыбкой.
Впервые я вижу радость на его лице. Он выглядит совсем по-другому, будто светится изнутри.
– Прямо прилив энергии, – продолжает он. – Не чувствовал такого, с тех пор как… – улыбка его гаснет, и на лице снова появляется выражение страха.
Мэри грызёт печенье. На её бледных щеках проступает лёгкий румянец. Может, как и Герцог, она чувствует прилив сил. Может, это поможет справиться с Водящим.
Я вытираю руки салфеткой и потягиваюсь. На мгновение я разрешаю себе представить, что просто перекусываю с друзьями в школе и никто не собирается нас пугать. Радуюсь, потому что знаю – это ненадолго.
Карла доедает фрукты.
– Нельзя же вечно сидеть здесь. Что дальше? Как мы домой попадём?
Вот. И пяти минут покоя не дала.
– Придётся столкнуться лицом к лицу с Водящим, – говорит Герцог. – Ему известно, что мы идём, и он готовится.
– Откуда ты знаешь? – удивляется Мэри.
Герцог молча потирает грудь. Она вздыхает и отворачивается.
Он с ней не хочет разговаривать? Это проблема. Нам надо действовать вместе.
– Как мы будем сражаться с Водящим? – спрашивает Квинси. – Он такой могущественный и страшный.
– Кое-что из нашего снаряжения помогло защититься от страхов. Может, получится что-то применить и против чудовища, – предполагаю я.
Мы с Лириком вытряхиваем содержимое наших рюкзаков. Образовывается куча странных предметов.
– Светящиеся палочки? – Шей поправляет причёску. – Я использовала их в одном из своих танцев. Было здорово.
– По-моему, это куча хлама, – хмыкает Карла. – Как эти рогатки, верёвки, свистки, армейский ножик и прочее барахло помогут победить чудовище?
Герцог хватает фонарик, включает и выключает его.
– Перцовый баллончик спас Мэри.
Мэри фыркает.
– Хоть что-то помогло, если уж ты не сумел.
Я вздыхаю. Ну вот, приехали.
– Кое-кто обиделся, – бормочет Шей.
– Ты знаешь, почему я не помог, – цедит Герцог сквозь зубы.
Мэри отмахивается.
– Теперь неважно. Ты решил не брать на себя мой страх, так что должен понимать, почему я решила не рассказывать тебе о своём брате и обо всей другой чуши.
– Трагедия, – шепчет Шей, доедая печенье. Она не сводит глаз с ребят, словно смотрит кино.
– Чушь? Ты называешь старение и возможную смерть чушью? – закипает Герцог. – Да твои крысозмеи чушь по сравнению со всеми секретами, которые ты утаила!
Шей подвигается ближе.
– Крысозмеи? Мы рассказываем о наших страхах? Я боюсь кукол.
– Кукол? – переспрашивает Ниа.
Шей кивает.
– Моя мама собирала их с детства и считает, что мне они тоже должны нравиться. Она завалила ими всю мою комнату. Я сплю, накрывшись одеялом с головой, чтобы не видеть, как они пялятся на меня своими холодными неживыми глазами.
– Что куклы делают с тобой здесь? – интересуюсь я.
Шей передёргивает.
– Они живые и хотят играть со мной. Это ужасно. – Она поворачивается к Карле: – А у тебя какой страх?
– Отстань, – фыркает та. – Я вам ничего не стану рассказывать. Это моё дело.
Я на миг закрываю глаза и чувствую, как страх пробуждается во мне. Такой разговор нам очень нужен и, похоже, уже давно.
Я неловко чешу в затылке.
– Послушайте. Это не… Я тоже не хочу рассказывать о своём страхе, но… У нас будет больше шансов победить, если мы будем знать, кто чего боится. Когда страхи появятся, мы будем уже готовы и сможем помогать друг другу.
Все нерешительно смотрят друг на друга. Молчание напрягает. Мы странная компания. Только Лирик и Ниа мои близкие друзья, но даже они не знают обо мне всё. Теперь я должен рассказать о моих страхах всем, для общего блага.
Карла ворчит. Лирик тяжело вздыхает:
– Всё, что происходит в Нигде, остаётся в Нигде, верно?
Все кивают. Моросит дождик.
– И не осуждать, – Ниа косится на Карлу.
– Что бы это ни было, – подмигивает та.
– Вы уже слышали, что я боюсь крыс и змей, – начинает Мэри. – А когда они объединяются…
Карла в ужасе смотрит на неё.
Шей поднимает руку, будто она в школе.
– Шей? – Квинси широко улыбается.
– Я вам не всё рассказала. Это не соревнование, но я хочу, чтобы вы знали – мой страх такой же ужасный, как страх Мэри. Куклы старинные, с фарфоровыми головками и волосами из пряжи. Если куклы дотронутся до тебя, ты превратишься в такую же старинную куклу, с фарфоровой головой и волосами из пряжи.
– Что-о-о? – Лирик шокирован.
– Это действительно страшно, – кивает Квинси.
Шей накручивает прядь волос.
– Верно…
– Я буду следующим. Я боюсь жуков, – говорит Квинси и указывает на своё лицо, – они кусаются и жалят. Очень больно. – Он поворачивается к Лирику, сидящему рядом: – Теперь ты.
Уголок рта Лирика непроизвольно дёргается.
– Это… это одиночество… Нет, это больше похоже на… – он смотрит на меня и Ниа и вздыхает. – Семья у меня та ещё, но я всегда рассчитывал на вас. Вы всегда рядом, вы для меня всё. Мой страх – что вас не будет рядом, особенно когда я в вас нуждаюсь. Когда страх приходит, я не вижу и не слышу вас, не могу найти.
У Ниа дрожит подбородок.
– Мы всегда здесь, даже если ты нас не видишь и не слышишь.
Лирик убирает волосы со лба.
– Да, но бывает так, что я знаю, что вы в беде, а я не могу до вас добраться.
Я всегда чувствовал, что наша дружба – это что-то особенное, но слова Лирика причиняют мне боль. Я открываю рот, чтобы поддержать его, но он качает головой.
– Ты знаешь, я не люблю возвышенных слов. Давайте дальше.
– Теперь я, – Герцог вытирает ладони о штаны. – Кроме Водящего, я много чего боюсь, потому что поначалу прикасался ко многим детям. Всего одиннадцать страхов. Вроде одиннадцать. Огонь, собаки, высота, темнота, гроза, вороны, полёты, зубные врачи, тени…
– Тени? Ты боишься теней? – уточняет Карла.
– Я был знаком с одним мальчиком, который боялся собственной тени, – Герцог вытирает пот с щеки. – Он боялся, что она оживёт и набросится на него.
– Это тень напала на тебя в амфитеатре? – Я видел, как он вырывался и упал.
– Да…
Лирик качает головой.
– Да, приятель. Это переводит бой с тенью на другой уровень.
– Страшнее всего паутина, – продолжает Герцог. – Ненавижу её: замечаешь, только когда вляпаешься. Здесь меня заматывают в кокон. Темно, дышать трудно… Я в ловушке. Ко мне крадутся пауки.
Герцог перечислил много страхов, но, думаю, после сегодняшнего разговора в амфитеатре самым ужасным для него стал страх смерти. Мне хочется спросить его об этом, но я понимаю, что этого делать не нужно. Если мне тяжело даже думать о том, что может произойти, то ему должно быть в сто раз тяжелее…
Он чувствует мой взгляд и поворачивается. В его глазах – печаль и решимость.
Карла складывает руки и что-то бормочет.
– В чём дело? – спрашивает её Мэри.
Карла вздыхает.
– Я сама. Это мой страх. Я вижу себя, но не такой. Очень нехорошей…
– Погоди, не понимаю, – перебивает её Лирик. – Ты и так не очень-то. Что же здесь страшного?
Она злобно смотрит на него.
– Я ничего так, просто не для тебя. У меня есть друзья, такие же, как я. На других мне плевать. Я просто не такая.
Ниа трёт виски.
– То есть ты боишься, что тебя не будут любить, что ты станешь худшей версией себя самой?
– Поговори ещё, тресну так, что помнить долго будешь! – взрывается Карла.
У Лирика челюсть отвисает.
– Хуже этого? Ну-ну! Это жуть какая-то.
– Следующий! – кричит Карла.
Ниа обнимает колени.
– Мой страх – забывать всё, как моя бабушка.
В голове Ниа полно информации, и это даёт ей веру в себя, хотя в школе она учится неважно. Забыть… я понимаю, какой это ужас для неё.
Я наклоняюсь поближе, чтобы слышала только она:
– Главное, тебе нужно помнить, что ты мой лучший друг. Хорошо?
– Ну а ты? – спрашивает меня Карла. – Ты ничего не сказал.
Я пытаюсь выдавить из себя слова. Мэри знает. Она видела.
– Это моя мама. Когда она заболела и… умерла…
– Ох, – вздыхает Лирик.
Я смотрю в землю и чувствую, что все взгляды устремлены на меня.
– Ты видишь свою мёртвую маму? – уточняет Карла.
– В страшном облике, – шепчу я.
– Мне жаль, Джастин, – говорит Ниа.
Долгое неловкое молчание.
Карла выбрасывает пустые упаковки.
– Ну, теперь мы знаем, кто чего боится.
Никаких злых комментариев или оскорблений? Она достаёт ингалятор, трясёт его и глубоко вдыхает.
– Что теперь? – продолжает она. В глазах её сочувствие, удивительно. – Мне кажется, вы не знаете, что делать дальше.
– Кое-кто может знать, – осторожно замечаю я.
– Кто? – настораживается Мэри. – Мой брат не…
– Не он. Зак.
Карла стонет:
– Мы пропали…
– Хайд чувствовал, что мы рядом, даже когда нас не видел, – объясняю я.
– Я догадался, к чему ты ведёшь, – вмешивается Лирик. – Может быть, Зак поймёт, что мы здесь, и как-нибудь поможет нам, как он это делал раньше.
– Он мог бы подсказать нам, как победить чудовище, – добавляет Ниа.