Смотрим не отрываясь. Что вы видите, Павел Алексеевич?
Антошин. Трое сумасшедших ждут неизвестно чего…
Юрий. А я, например, вижу мурену!
Женя. А я – акулу!
Антошин. Мурена – это что есть такое?
Юрий. Похожа на тигра, огромная, пятнистая, шелковистая, муренистая, вкрадчивая, извивается.
Антошин. Раз пошло такое дело… Я вижу ерша! Он смотрит на мурену и спрашивает: «Откуда ты взялась, чучело?»
Женя. А я вижу шпроты.
Антошин. Шпроты – такой рыбы нет!
Женя. А я вижу шпроты в консервах, вон и цена – девяносто две копейки баночка.
Антошин. Тогда я вижу балык – давно его, кстати, не видел, соскучился.
Женя. А я – заливную рыбу…
Юрий. А я – угря… Самое мое любимое – копченый угорь!
Антошин. Да здравствует игра воображения!
Входит Лариса.
Лариса. Дверь настежь открыта… Что вы делаете в полутьме?
Антошин. Лариса, вон аквариум, всмотритесь хорошенько: что вы видите?
Женя. Что вы видите, товарищ Лариса?
Лариса. Сейчас адаптируюсь и напрягу зрение… Я вижу… берег очарованный и очарованную даль. Подойдет?
Женя(включает верхний свет). Александр Блок подойдет, вы молодцом, выдержали проверку. (Подмигивает отцу.) Папа, мы с Юрием пойдем подышим вечерним бензином!
Юрий. В деревне мне так недоставало бензина.
Женя. Папа, а не поехать ли мне с Юрой в колхоз помассировать колхозников?
Антошин(задерживает дочь). Обожди, позвони матери!
Женя. Нет!
Антошин. У нее круглая дата.
Женя. То, что она тебя бросила, я еще могу ей простить, но то, что меня бросила, – никогда.
Женя и Юрий уходят. Неловкая пауза.
Антошин(первым нарушает молчание). Вы быстро добрались.
Лариса. На такси. Такси теперь такое дорогое, вся поистратилась.
Антошин. Это не важно.
Лариса(улыбнулась). Конечно, не важно, ведь я тратила мои деньги.
Антошин. Деньги, конечно, жалко. Но важно другое.
Лариса. Что именно?
Антошин. Наверное, то, что вы здесь!
Лариса. Почему – наверное, а не наверняка?
Антошин(откровенно). Потому что я в этом еще не убежден!
Лариса(с той же мерой откровенности). Тогда зачем вы мне сегодня позвонили?
Антошин. Я вам звонил и раньше. Много раз звонил, но все время никто не снимал трубку.
Лариса. А я только вчера приехала из Финляндии.
Антошин. Из какой еще Финляндии?
Лариса. Из настоящей. В туристскую ездила. Неужели вы поверили, что я заполняла все анкеты и бегала по всем врачам специально для вас?
Антошин(простодушно). Поверил.
Лариса. Вы всегда верите сказанному?
Антошин(уже в некоторой растерянности). Я доверчивый.
Лариса(не выдерживает и смеется; сквозь смех). Какой вы… нет, вы неподражаемый…
Антошин. Не договаривайте, я понял!
Лариса(не может перестать смеяться). С анкетами это шутка была.
Антошин(улыбнулся, но как-то криво). Наверное, у меня плохо с чувством юмора. (Быстро переводит разговор на другую тему.) Что слышно в редакции?
Лариса. Вот вернулась из Финляндии, и редакторша снова активно снимает с меня стружку. Что слышно в табачной промышленности?
Антошин. Вот… (Показывает пачку.) Выпускаем знаменитые американские сигареты. «Мальборо».
Лариса. Табак на валюту покупаете?
Антошин. Выращиваем в Молдавии. Но все американские сигареты гадость – сильно пахнут жженой тряпкой.
Лариса. Какая ценная информация. Я обязательно запомню. Все-таки приятно, что вы мне часто звонили. Значит, вы без меня уже не можете жить!
Антошин. Как выяснилось, я глупо верю сказанному, а вы – телефонным звонкам!
Лариса. Отомстили?
Антошин. Но меня вы почему-то обидели и заявили, что я неподражаемый ду…
Лариса. Обидчивость – признак недалекости.
Антошин. Но я на самом деле неподражаемый! Я докажу! (Метнулся к проигрывателю, ставит пластинку.)
Звучит нежная, ритмичная мелодия.
Шуберт. «Четыре лендлера»! (Сгибается перед Ларисой в церемонном поклоне.) Прошу вас на лендлер!
Лариса. Я не умею!
Антошин. Я тоже, и в этом состоит неподражаемость. Мы оба не умеем, и оба будем танцевать. Сегодня Юрий учил меня искусству воображения.
Лариса. При помощи аквариума?
Антошин. Начали! И – раз!
Танцуют.
Лариса. Я забыла, что я танцую?
Антошин. Лендлер – это старинный, кажется, крестьянский танец, кажется, южнонемецкий.
Лариса. Гедеэровский или феэргефский?
Антошин. Понятия не имею! Только приподнимите длинную юбку, вы же наступите на нее и оторвете подол!
Лариса(делает вид, что поднимает юбку). Я не знала, что на мне длинная юбка.
Антошин. Стучите сильнее каблучками! На вас отличные, звонкие каблуки!
Лариса(изо всех сил стучит каблуками). Сейчас придут снизу!
Антошин. А на мне – шляпа с широченными полями! (Делает вид, что снимает шляпу и размахивает ею в такт танца.) Только не знаю, есть у меня перо или нет?
Лариса. Вам больше идет, когда у вас вставлено перо!
Антошин. Я так усердствую, что еще немного – и я взмахну пером и полечу!
Лариса. Оказывается, вы отчаянный танцор!
Антошин. Да, только у меня уже начинает сводить судорогой колено!
Лариса. Правое или левое?
Антошин. Левое!
Лариса. Левое – это к дождю!
Антошин. Мне нравится танцевать, плевал я на мое левое колено, видите, у меня ноздри раздуваются от напряжения, как у лошади!
Лариса. Вот уж не знала, что танцую с лошадью!
Антошин. Пусть я лошадь, пусть даже осел, но я беззаботно веселюсь и забываю о том, что со мной стряслось!
Лариса(обрывает танец, кидается к проигрывателю и выключает его). Не хочу быть отдушиной! Ни заслонкой не хочу, ни дымоходом, ни чем там еще?
Антошин. Ни поддувалом…
Лариса(метнула осуждающий взгляд). В редакции, напротив меня, сидит женщина…
Антошин. Уже слыхал – полгода мечтает об отпуске.
Лариса. Не перебивайте! Мы танцевали немецкий танец, а немцы говорят: «Терпение дарит розы!»
Антошин. Но я не немец и никогда не буду немцем!
Лариса. У женщины напротив есть ребенок, утром она отводит малыша в детсад, вечером забирает, а тот вдруг спрашивает: «Где мой папа?» И теперь каждый раз спрашивает: «Где мой папа?»
Антошин. Мать-одиночка – беда.
Лариса(вспылив). Какой варвар это придумал – одиночка?! Их ведь двое – мать и ребенок!
Антошин(тоже вспылил). Мать-одиночка, мать-двойка – что вы мне голову морочите?!
Лариса. Я хотела сбить с вас бесшабашно-веселое настроение! Может, у меня совсем другое, кошмарное настроение?!
Антошин. Тогда почему вы приехали?
Лариса. Именно поэтому я и приехала.
Антошин. Вы странная, вы весьма странная…
Лариса. А жизнь без странностей – разве это не странная жизнь? Я забыла вам еще рассказать, что у женщины напротив есть родители, совсем еще не старые. Оба всю жизнь работают на «шарике», то есть на подшипниковом заводе. Они живут в Куйбышеве.
Антошин(внимательно поглядел на Ларису). Выходит, женщина напротив не может спихнуть ребенка на дедушку и бабушку?
Лариса. Вот видите, вы уже заинтересовались женщиной напротив.
Антошин(задумчиво). Похоже, что да!
Лариса(подсаживается к аквариуму). Ваш Юрий – мудрец! Все на свете требует воображения, даже чувства, а быть может, – особенно чувства…
Антошин(подсаживается рядом). Нельзя же носить с собой аквариум!
Лариса. Воображаемый – можно!
Антошин. И в обеденный перерыв, жуя сосиски с целлофаном, уноситься… Куда уноситься?
Лариса. На очарованный берег…
Антошин. Как там начало?
Лариса.
«И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль…».
Антошин. Ну да, а потом про очарованный берег… и про даль… Если счастья нет, его надо выдумывать из воздуха…
Лариса. Из воды! Мы же вертимся вокруг аквариума!
Антошин. Однако требуется темная вуаль, ее нигде не продают.
Лариса. У меня вместо вуали есть пестрый шарф.
Антошин. И синий берет.
Лариса. Всматриваемся в спасительную даль!
Всматриваются.
Антошин. Обои уже надо менять. Вон пятно!
Лариса. Прекратите! Я вижу шеренгу, все москвичи – от дедушек и бабушек до грудных младенцев…
Антошин. Тогда я стою среди младенцев – слева два миллиона четыреста восемьдесят вторым…
Лариса. А я справа предпоследняя – семь миллионов девятьсот девяносто девятая.
Антошин. Нам с вами далеко пробираться друг к другу.
Входит Рита Сергеевна. Изумленно воззрилась на сидящих у аквариума.
Рита Сергеевна. Что вы делаете?
Лариса. Смотрим телевизор!
Антошин(поднялся). Это тринадцатый канал!
Рита Сергеевна(отводит Антошина в сторону). Я думала, Женя позвонит, ты ей напомнишь, что маму все-таки надо поздравить, думала, и ты позвонишь…
Антошин. Туда звонить… (Покачал головой.)