– Думаю, да. Хотя они от него ничего особо и не ждали. То есть никаких научных достижений. Он был не таким, как мы. Он просто думал по-другому.
Она вздохнула и прислонилась к мужу.
– Пойду, посижу с мамой. Ничего, что я оставлю тебя одного, Ларри?
– Ничего страшного. Джулиет составит мне компанию. Правда? – сказал он, искоса глянув на меня.
Похоже, Мишель не заметила плотоядного взгляда мужа. Она рассеянно кивнула и ушла.
– Насыщенные семейные отношения, – сказала я Ларри.
– Вы и половины не знаете, – прошептал он.
– Правда? – Я наклонилась к нему поближе и подняла брови.
Ему, очевидно, льстило внимание, и он радовался возможности посплетничать о родственниках жены с благодарным слушателем.
– Теперь-то можно об этом говорить. Бедняга уже мертв. Артур и Лесли ничего от Бобби не ждали, потому что считают, будто ум передается по наследству.
– Простите, что?
– Они ожидали, что их дети вырастут умными, поскольку у них прекрасная наследственность. Но не Бобби.
– Почему?
– Потому что Бобби не родной ребенок. Его усыновили.
– Правда? – Это меня поразило. Мы с Бобби часто обсуждали родственников. Он ни словом об этом не обмолвился.
– Хотите узнать, как все запутано на самом деле?
Я кивнула.
Он оглянулся и жестом велел мне подвинуться поближе. Я наклонилась, и он тихо сказал:
– Они ему никогда не говорили.
– Правда? – тоже шепотом сказала я. – Странно. Почему?
– Они будто бы не хотели, чтоб он чувствовал себя ущербным. Но Дэвид, Мишель и Лиза знали. Мишель – младшая, ей было восемь, когда привезли Бобби. Так что, естественно, все знали. И скрывали от Бобби.
– Он так и не узнал?
– Нет. Вернее, узнал совсем недавно.
– И каким же образом?
– Совершенно случайно. Это как-то связано с болезнью Тея-Сакса. Дэвид знает. Это он ему рассказал.
Поскольку возможность поговорить наедине с Дэвидом, братом Бобби, представилась не сразу, я решила вознаградить себя повторным посещением накрытого стола. Я заняла удобную позицию рядом с подносом маленьких ореховых пирожных. Их только что принес официант в белом пиджаке. Проглотив третье по счету, я увидела, что Дэвид собирается выйти из комнаты. Я утерла губы и выскользнула за ним. Он удалился в библиотеку, подальше от людского шума, и расположился в кресле из тисненой кожи. Войдя в комнату, я улыбнулась ему, восхищенно глядя на стеллажи с книгами.
– Как тут здорово.
– Да. Мои родители хранят здесь медицинские книги. Когда Бобби был маленький, я брал книги по дерматологии и пугал его картинками с гнойниками и оспой и прочими болезнями.
– Как жестоко.
– Ему нравилось. Он визжал, а потом говорил: «Покажи еще». Нам очень нравились картинки с венерическими заболеваниями.
Я села напротив Дэвида в точно такое же кресло.
– Вы произнесли хорошую речь.
– Наверное. Я, если честно, не знал, что говорить. Что скажешь, когда умирает младший брат?
Риторический вопрос.
– Вы были очень близки?
– Нет. То есть, мы ладили, но мне исполнилось уже двенадцать, когда он родился. Я уехал учиться в колледж, когда ему было шесть. И потом не часто бывал дома.
– Все же заметно, что вы его очень любили.
Дэвид пожал плечами и сердито вытер кулаком слезы.
– Да, – прохрипел он.
– Меня зовут Джулиет. Я дружила с Бобби. И занималась у него.
Он символически пожал мне руку.
Я не знала, как спросить у Дэвида то, что меня интересовало. Но обычно достаточно было открыть рот, и разговор получался сам собой, поэтому так я и сделала.
– Не сочтите за любопытство, но мне хотелось бы узнать ваше мнение о смерти Бобби. Понимаю, это не мое дело, но мне совсем не показалось, что он был в депрессии. А виделись мы достаточно часто. У вас есть предположения, почему он это сделал?
Дэвид посмотрел на меня. Наверное, удивился моей дерзости. Но все же ответил:
– Честно говоря, нет. Какое-то время я думал, что это может быть из-за того… Ну, из-за того, что тут случилось. Но мне он тоже совсем не казался подавленным. Несмотря ни на что. Поэтому вряд ли причина может быть в… этом.
– В том, что Бобби узнал об усыновлении?
– Вы знаете? Он вам рассказал? – В голосе Дэвида звучало удивление.
Я кивнула, считая, что отвечаю на первый вопрос, а не на второй.
– Сначала я думал, что в этом, – сказал Дэвид. – Но знаете, все-таки вряд ли. Конечно, Бобби очень расстроился. Но в основном злился на мать с отцом за то, что они все скрывали. Он не казался подавленным. Наоборот.
– Наоборот?
– Ну, вы же знаете Бобби. Он никогда не чувствовал себя на месте в нашей семье. Он всегда считал себя умственно ущербным. Казалось, ему даже полегчало, когда он узнал, что мы не кровные родственники. Даже сказал мне что-то вроде: «Значит, я не ошибка природы, а просто обычный человек».
Слова Дэвида прозвучали так, словно он пытался убедить больше себя, чем меня.
– Все раскрылось из-за того, что он оказался носителем болезни Тея-Сакса? – спросила я.
– Да. Думаю, вы знаете, что это я ему сказал.
Я кивнула.
– Раввин заставил его пройти генетический анализ перед свадьбой. Бобби позвонил, когда получил результаты. Он пришел ко мне, потому что Лизу и Мишель должны были проверять, когда они выходили замуж. А я не женат. Бобби хотел сообщить, что он носитель болезни и что я тоже могу им быть. Я ответил ему, что меня это не беспокоит, но он настаивал. Тогда я все-таки ему рассказал. А почему бы и нет? Никогда не считал, что это так уж необходимо скрывать. Никогда не был согласен с мамой и папой, что мы должны делать вид, будто Бобби такой же, как мы. По-моему, он имел право знать. Верно же? – Он умоляюще протягивал руки. Мне хотелось утешить его, убедить, что он поступил правильно. Казалось, Дэвид, несмотря на свои слова, опасался, что совершил ужасную ошибку, рассказав брату об усыновлении. В душе он, наверное, отчаянно боялся, что Бобби покончил с собой из-за него.
– Я полностью согласна. Он имел право знать, – сказала я. – Как вели себя ваши родители, когда тайна раскрылась?
Дэвид раздраженно промычал:
– Они жутко разозлились. Отец до сих пор со мной не разговаривает. Мать произнесла одну из своих фирменных речей на тему «я так в тебе разочарована». Никто из них не хотел ничего обсуждать с Бобби. Они подтвердили сам факт, и все. Предполагалось, что больше мы не будем затрагивать эту тему.
– Но вы все-таки говорили об этом снова? Бобби говорил?
Он тяжело вздохнул и провел рукой по волосам.
– Наверное, он пытался. Понимаете ли, раз уж мои родители заняли какую-то позицию, то будут отстаивать ее до конца. Кажется, Бобби надеялся узнать от них о своей родной семье, но это все равно что пытаться выжать воду из камня.
Бедный Бобби, представляю, как он задавал вопросы о своем рождении, выспрашивая любую мелочь.
– Вы не знаете, удалось ли ему выяснить хоть что-то о родной семье?
Тут Дэвид, похоже, решил, что и так слишком много рассказал чужому человеку. Он лишь покачал головой и поднялся с кресла.
– Мне пора, – он открыл дверь библиотеки и дождался, пока я выйду вслед за ним.
4
Я хотела еще появиться на поминках у Бетси. Меня приглашали, и к тому же там можно выяснить побольше об усыновлении Бобби. Узнав о себе такое, он наверняка очень переживал. Может быть, так сильно, что покончил с собой.
Я позвонила Питеру из машины и сказала, что задерживаюсь.
– Тут кое-кто хочет тебе что-то сказать, – сказал он.
В трубке раздался оглушительный вопль:
– Мама!
– Привет, Исаак. Как дела, малыш?
– Я хочу кушать. Иди быстро домой, хочу мою сисю.
Питер снова взял трубку.
– Это, по-твоему, смешно, да? – сказала я.
– Он доставал меня этим весь день. Когда ты отучишь мальчишку от груди?
– Я пытаюсь. Ты же знаешь, что я пытаюсь. – И я действительно старалась отучить Исаака от груди с тех пор, как в свои полтора года он заявил во весь голос в ресторане: «С этой стороны кончилось. Дай другую, пожалуйста». Но у ребенка явно были совершенно другие планы, в них входило кормление грудью до окончания колледжа. Каждый раз, когда я пыталась дать ему бутылочку, он швырял ее через всю комнату и набрасывался на мою блузку. Девять раз из десяти я сдавалась, только чтобы он перестал орать. Питер считал, что я веду себя слишком мягко, но он-то не знал, какое унижение испытываешь, сидя в самолете рядом с ребенком, который уже научился ходить, но все равно громко требует: «Хочу сисю, дай!»
Хотя еда у Бетси была не так хороша, как у Кацев, бурные эмоции собравшихся с лихвой компенсировали незатейливое угощение. Комнату наводняли люди, которые плакали, смеялись и вспоминали Бобби. Я поздоровалась с теми, кого видела на похоронах, и направилась к Бетси – она сидела на диване в гостиной и, улыбаясь сквозь слезы, слушала рассказ бритоголового мускулистого мужчины.
– И потом я типа говорю: «Я пойду первый», а Бобби мне такой: «Ну, давай». А потом, как я начал орать, он решил, что ни фига, он не будет прокалывать язык, никогда в жизни не проколет, а через два дня смотрю – а он, блин, пошел в реабилитационный. Когда я завязал, мы начали всем рассказывать, что это из-за этого страха, – мужчина высунул язык, показывая большой серебряный гвоздь, – из-за этого Бобби бросил.
Несколько человек, собравшихся вокруг Бетси и бритоголового, охали и смеялись. Я проскользнула между ними и положила руку ей на плечо.
– Привет, – сказала я. – Ты как, держишься?
Она пожала плечами:
– Ну, в общем, да. Здорово, что Энни все это организовала. Я бы не смогла оставаться одна после этих ужасных похорон.
– Я ходила к Кацам, – сказала я. – Кое-что узнала и хотела бы с тобой это обсудить.
– Что такое?
Я обвела взглядом заинтересованные лица компании.
– Где тут можно поговорить наедине?
Бетси провела меня в спальню. Она повалилась на кровать, а я села на край плетеного стула, стараясь не провалиться сквозь рваное сиденье.