Пришел из школы Сан Саныч, прибыла с работы жена. Оба проявили озабоченность моим состоянием. Татьяна даже выкроила несколько минут из времени, отведенного на хозяйственные работы, чтобы посидеть возле меня. Она с детства волокла в дом всяких обмороженных воробьев и контуженых собак. Теперь она ухаживала за мной, почти как в молодости, и на минуту мне показалось, что у нас все еще может наладиться. Я накрыл ее руку своей. Она вытерпела секунду-другую, а потом вдруг вспомнила, что у нее масса дел. Спокойно, главное не психовать и не волноваться. Что бы там ни было – она моя жена, а это, как мне тогда казалось, навсегда. Так мне тогда казалось…
Я закрыл глаза и тут же их пришлось открыть – огни под веками вращались с такой скоростью, что морская болезнь дала о себе знать сразу. Не хотелось ни читать, ни писать, ни плакать, ни выть. Жить тоже не хотелось. Пустота. Вообще, было такое чувство, что и карьера, и личная жизнь подошли к финишу одновременно.
Раздался звонок. Пришел кто-то посторонний – свои обычно стучат по дверной ручке – привычка, возникшая еще тогда, когда грудной Сан Саныч проводил большую часть дня во сне. Таня открыла дверь. «Здравствуйте!» – мужской голос, кажется, незнакомый, хотя нет, он же обещался прийти после обеда. Не голос, мой спаситель Петров, глаза бы мои его не видели.
15 марта 1995 года, среда, 14-30 по Киеву. Восточная Украина.
Зимний не торопясь прошел по подвалу. Три трупа. Не хватает Малого. Зимний обернулся к стоящему у дверей Вадику:
– Никто из соседей ничего не слышал?
– Ничего.
– Предупреди наших на улице – сейчас уезжаем. Свяжись с ментами – пусть они мне Малого из-под земли достанут. И наших предупреди. Пусть роются в каждой куче дерьма – Малый не мог далеко уйти. Искать!
Вадик кивнул и шагнул за дверь. Зимний носком туфли перевернул тело Палтуса, покачал головой. Малый получит свое в любом случае. Таких вещей нельзя прощать еще и потому, что это может плохо отразиться на репутации Зимнего. За спиной стукнула распахнувшаяся входная дверь.
– Что там у тебя? – не оборачиваясь спросил Зимний.
– Это ваше? – спросил незнакомый голос. Зимний резко обернулся. Поддерживая одной рукой Вадика, на виске которого красовалась ссадина, в дверях стоял высокий парень лет тридцати. Уважение к нему сразу же внушала и та легкость, с которой он поддерживал массивное тело Вадика, и пистолет, который он держал в правой руке.
– Нам нужно поговорить, – сказал парень, толкнул ногой дверь и опустил тело Вадика на пол.
– Что с Вадиком? – спросил Зимний.
– С этим красавцем? Ничего страшного, пока обыкновенный нокаут. Это все, что вас интересует?
– Какого черта тебе здесь нужно? – спросил Зимний почти спокойно. Он прекрасно понимал, что своего пистолета достать не успеет, а если бы гость просто хотел его убить, то сделал бы это и без предварительного разговора.
– Нам нужно поговорить, – повторил гость. – Очень серьезно поговорить.
15 марта 1995 года, среда, 15-00 по Киеву, Город.
Первым моим желанием было послать Петрова. Однозначно и бесповоротно. Сдержало только то, что я привык себя считать человеком в некоторой степени порядочным и в определенных границах благодарным. Пришлось признать, что не стоит поминать всуе мать человека, который практически на своих руках доставил меня в бессознательном состоянии домой и, кажется, этими же руками оградил от усугубления повреждений на моем лице. В общем, как минимум, его нужно было выслушать на свежую голову. На мою относительно свежую голову. – Вы вчера ночью что-то говорили по поводу нашей встречи возле моего дома, – форсировал я разговор сразу после обмена приветствиями с Петровым, но тот был настроен говорить спокойно и обстоятельно.
– Как самочувствие?
– Такое впечатление, что меня кто-то здорово отметелил ногами по лицу. С чего бы это?
– По-моему, вы еще неплохо отделались. Могло быть значительно хуже.
– Хуже, это когда голову совсем отбивают?
– Что-то в этом роде. Вот вашим вчерашним посетителям, судя по всему, повезло значительно меньше.
– Кого из них вы имеете в виду?
– Тех ребят, что приходили к вам в редакцию. Они оба не появились вчера на квартире, которую снимали. И до сих пор еще не дали о себе знать. Спасибо большое. – Это «спасибо» относилось к моей жене, которая как раз принесла для гостя чашечку кофе. Кофе позволил Петрову устроить небольшую паузу, чтобы дать мне время подумать.
– Подождите, может быть, они просто загуляли? Или их задержала милиция?
– Могу вам гарантировать – милиция, равно как и другие официальные службы, ваших вчерашних посетителей не задерживала. Более того, они сейчас очень тщательно их разыскивают. Можно сказать, с ног сбились. И без результатов. Как, кстати, и противоположная сторона. Вы, я думаю, уже догадались, что эта парочка действовала не просто дуэтом.
– Да уж, – вынужден был согласиться я, – но в таком случае и те трое, что меня вчера обрабатывали, тоже не случайное трио.
– Совершенно верно. Вы все очень быстро схватываете. У вас способность к обобщению и анализу. Я – и это совершенно искренне – большой поклонник вашего творчества. Я имею в виду рубрику в «Ведомостях».
– И активно принимаете участие в моих неприятностях личных.
– Я вас очень прошу, уважаемый Александр Карлович, не принимайте все так близко к сердцу.
– А к чему прикажете принимать? К лицу, или к печени? Два последних месяца я живу как на полигоне. Либо загнешься, либо приступишь к новым испытаниям. Ну, а вот теперь по мне еще начали топтаться в прямом смысле этого слова. И что самое приятное – практически все что-нибудь знают и никто не хочет объяснить, что именно происходит, – я, видимо, несколько перебрал с тоном выступления, потому что в комнату заглянула жена и спросила, зачем я ее зову. Я извинился и замолчал.
Господин Петров аккуратно поставил чашку на край письменного стола, потер руки и спокойно заговорил:
– Для начала давайте поставим точки над всеми буквами. Именно вы позвонили мне вчера и сообщили о том, что хотите предоставить мне информацию…
– Правильно, ко мне после вашего ухода явился Пименов. Это наша местная телевизионно-криминальная…
– Да-да, я знаю. Вернее, слышал о нем.
– Так вот, он вчера приперся в редакцию, чтобы выяснить, что это я делал в СИЗО. Он очень ревниво относится к вторжению в свою сферу деятельности.
– И что вы ему сообщили?
– Мы ему сообщили, что собираемся заняться телевизионной деятельностью и готовим цикл видеоматериалов о смертниках в городской тюрьме.
– Для экспромта – весьма неплохо! – одобрил Петров.
– Настолько неплохо, что он тут же бросился осуществлять это мое намерение.
– Ай-яй-яй, какое коварство! – покачал головой Петров.
– А не пошли бы… – начал было я, но вовремя остановился. – Вы начали ставить точки над буквами, а я вас прервал. К вам я позвонил только для того, чтобы предупредить – появление Пименова у Брыкалова не моих рук дело. Вернее, не совсем моих.
– Ну так вот. А я после нашей беседы прибыл к своему начальству и сообщил о ее содержании. И тут оказалось, что вы не только по делу «Сверхрежим» можете нас интересовать. Вчера всплыла информация о том, что кто-то из самых верхов нашего уголовного мира не только знает о вашем существовании, но даже и весьма озабочен его продлением. На моей памяти – это практически единственный случай такой неприкрытой заботы о простом журналисте.
– Редакторе отдела.
– Извините – редакторе отдела. Когда мы проконсультировались со знающими людьми, оказалось, что не только эта информация бродит о вас среди…
– Да знаю я это, со вчерашнего вечера знаю. Стукачом меня ославили.
– Вот-вот. Именно стукачом. А по моим сведениям, достаточно точным, вы этим почти не занимаетесь.
Я почти минуту ждал продолжения, а потом до меня потихоньку стало доходить.
– Что значит «почти»? Никогда не стучал и стучать не собирался. Не нравится мне это дело. Меня еще в армии по этому поводу обхаживал наш особист, и хрен что у него вышло.
– Ну, капитан Спиркин был, естественно, не прав, пытаясь сделать из вас доносчика. Тут я с вами совершенно согласен. Если не ошибаюсь, его преемник, майор Чупин, поступил куда более разумно.
Петров меня достал. Меня действительно на первом году службы в армии наш особист капитан Спиркин очень хотел сделать осведомителем. Я его послал и в благодарность он завел на меня дело и даже проводил допросы моих сослуживцев, не рассказываю ли я политических анекдотов, не слушал ли я на гражданке враждебных «голосов». Когда Спиркина заменили майором Чупиным, за месяц до дембеля, он предложил мне поступить в высшую школу КГБ, а потом, после моего отказа, за пять дней до приказа об увольнении организовал мне разжалование и снятие с должности заместителя командира взвода. И вот теперь некто, которого я вижу второй с половиной раз в жизни, рассказывает мне об этом, как о вчерашних событиях. Прошло уже, слава Богу, двенадцать лет. Так я Петрову и сказал.
– Совершенно с вами согласен, довольно давно это было. Но, тем не менее, было и никуда от этого не денешься.
– Идите вы, я тогда стукачом не стал и не собираюсь становиться им сейчас.
– Правильно, вас никто и не заставляет. И никто не обвиняет. Просто совсем недавно вы пытались некоторую информацию передать в… Ну, в компетентные органы.
Я чуть было не ляпнул о СБУ, но тут мне в голову пришла мысль, что в Москву я тоже свой конверт таскал и даже там его оставил. А проклятый Петров так и не удосужился сообщить мне, какую организацию представляет.
– Я прекращаю с вами всякие разговоры, пока вы мне не предъявите свои документы.
– Без бумажки я букашка, так, кажется, пел поэт и артист Михаил Ножкин, – улыбнулся Петров. – Ну какая вам разница? Ну, если вдруг окажется, что я работаю в Службе безопасности Украины, это будет намного лучше, чем если бы я работал в ФСБ России? Или в Центральном разведывательном управлении США? Зачем вам так нужно повесить на человека бирку? И кто вам сказал, что на бирке будет написана пр