В дверь, наконец, позвонили. Я встал с дивана и неторопливо прошествовал к двери. Перед тем, как открыть замок, изобразил на лице гримасу, которая должна была свидетельствовать о не очень хорошем самочувствии. За дверью, как и ожидалось, стоял Петров.
– Доброе утро, Александр Карлович! – бодро и жизнерадостно приветствовал он меня. – Разрешите войти?
– Входите, – как можно кислее пригласил я и, не оборачиваясь к нему, прошел на исходную позицию в свою комнату. Я буду лежать, а Петров пусть изображает из себя посетителя больного.
– Вы не очень хорошо выглядите, – заявил Петров, усаживаясь в кресло. – Мне вчера показалось, что вам удалось легко отделаться, а сегодня я вижу: не все так просто.
– Знаете, что я вам скажу, Сергей Сергеевич, – начал я, но Петров меня прервал.
– Не знаю, но выслушаю вас с удовольствием.
– Вы вчера устроили мне такой допрос, что и без участия тех троих доброжелателей я бы сегодня был не в очень спортивной форме. Надо же иметь сострадание к больному и покалеченному человеку, даже если он вражеский шпион. Вам никогда не говорили, что наши герои-следователи при допросах обходятся без пыток? Это же не наш метод.
– Я так давно учился всему этому, что начисто все перезабыл. По-моему, мы с вами вчера просто побеседовали «за жизнь». Я и в мыслях не имел никакого насилия. Честное пионерское!
– Это ваша версия произошедшего вчера. Моя версия выглядит несколько по-другому. Сегодня вы опять приперлись меня пытать?
– Мне вчера показалось, что вы сами хотели мне задать некоторые вопросы. И я пришел сегодня на них ответить.
Приблизительно так я себе это и представлял. Убедившись вчера, что я не особенно склонен отвечать на вопросы, Петров должен был неизбежно попытаться заставить меня задавать вопросы. Я сам иногда пользуюсь этим приемом, когда нужно раскрутить на информацию особенно несговорчивого товарища. Получив возможность задавать вопросы, тот, кто молчал как зарезанный, становится подозрительным и от того болтливым. Чем дольше он спрашивает, тем больше выбалтывает. Стало даже немного обидно. Так дешево меня покупает Петров, так дешево меня оценивает как оппонента. Но нужно пользоваться тем, что есть. Там более, что я приготовил несколько вопросов, специально по этому поводу. На этом этапе наши интересы с Петровым совпали.
– Ну, раз вы уже решили быть честным и откровенным, товарищ капитан пожарной охраны, я, естественно, воспользуюсь предоставленным мне случаем. Только, умоляю, не следуйте старому еврейскому правилу отвечать вопросом на вопрос.
– Обязуюсь говорить правду, правду и…
– И еще кроме правды! – подвел черту я. – Вопрос первый: сколько процентов из того, что вы мне вчера сообщили по моему поводу, соответствует действительности?
– Процентов тридцать, – невозмутимо ответил Петров.
– Странно, я уж было решил, что там было около пятидесяти, – почти искренне удивился я.
– Но я же обещал вам сегодня говорить чистую правду.
– Вопрос второй: кого вы имели в виду, когда говорили о сотруднике чужих спецслужб? Меня интересует имя. Это ведь не военная или государственная тайна?
Петров замялся. Еще явно не настал момент начинать снова врать.
– Я надеялся, что вы сами поймете, кого я имею в виду.
– И у меня появилась кандидатура. Мне нужно просто сверить свои мысли с вашими утверждениями.
– Наверняка вы подумали на того человека, о котором я говорил, – Петров даже руку к сердцу прижал, демонстрируя свою искренность.
– Притворяться простаком у вас хуже получается, чем человеком-загадкой. И куда хуже, чем пожарным инспектором. Вам от меня что-то нужно. Иначе вы бы не шлялись ко мне как на работу. Или мы разговариваем, или сразу переходите к делу. У меня очень сильно болит голова. И минут через двадцать я просто пошлю вас к чертовой бабушке.
– Я говорил о вашем бывшем сослуживце, о Сергее Парамонове, проживающем ныне в Москве. Совпадает?
– Совпадает. Тогда объясните мне, чего, по вашему мнению, Парамонов от меня хочет? И какое это имеет отношение ко всему, со мной происходящему?
– Все достаточно просто. Похоже на то, что ваш приятель просто через вас получает некоторую информацию, В приватных беседах. Вот вы всего две недели назад вернулись из Москвы. Вы ведь с Парамоновым там встречались? И он вас наверняка о чем-то спрашивал?
Началось. Петров сунул мне наживку и теперь, как бы между прочим, начинает тянуть из меня информацию. Фиг тебе с маслом. У меня на сегодня другие планы. Нужно только продержаться до подхода дополнительных сил. Если Татьяна выполнила мои просьбы, то скоро у меня будет еще один гость.
16 марта 1995 года, четверг, 19-30 по местному времени, Босния.
– Как отдохнули? – спросил мужской голос с ярко выраженным московским говором, как только Драгунов открыл глаза.
– Спасибо, лучше, чем за несколько предыдущих ночей, – ответил Драгунов и сел на кушетке. Он не был связан, поэтому смог, не вставая, сделать несколько упражнений, одновременно рассматривая помещение. Окна в комнате были забраны решетками. Из мебели была только кушетка, на которой сидел Драгунов, и кресло, в котором расположился обладатель московского выговора.
– Ваш американский коллега также жив и здоров и также легко перенес снотворное. С ним сейчас беседуют, – сообщил москвич, не дожидаясь вопросов от Драгунова, тем более что тот все равно молчал.
– Вам вообще повезло, что вы попали к знающим людям, и мы можем сейчас не тратить времени на идиотские вопросы об имени-отчестве и роде занятий. Даже о задании мы спрашивать не будем, Скат.
Хозяин сделал паузу и выжидательно посмотрел на гостя.
– Либо вы не плохо владеете собой, либо все происходящее для вас не является неожиданностью. Можно, я вас для простоты буду называть Скат? Ну а вы меня сможете именовать, скажем, Ильей. Мы с вами почти ровесники и можем обходиться без лишних условностей. Вы не возражаете? Будем считать ваше молчание знаком согласия. Кстати, если вы хотите есть или еще чего-нибудь, не стесняйтесь – достаточно одного вашего слова. И пытать мы вас не станем. Считайте, что вы и ваш заокеанский приятель у нас в гостях.
Скат неожиданно улыбнулся и несколько раз хлопнул в ладоши:
– Браво, вы неплохо ведете разговор, чувствуется хорошая, я бы даже сказал, добротная подготовка. Даже ваш московский выговор весьма и весьма впечатляет. С Блоком, надеюсь, сейчас беседует коренной техасец. Если бы вам в руки попал кто-нибудь из французов, Мы бы тоже говорили только с характерным выговором, Это внушает доверие и располагает собеседника к откровенности. Либо потому, что человека, не способного преодолеть неправильности и особенности языка, нельзя относить к особо интеллектуальным собеседникам, либо потому, что очень уж родным такой человек выглядит.
Илья выслушал тираду Ската молча, а потом засмеялся искренне и громко:
– Жаль, что мы с вами познакомились так поздно и при таких обстоятельствах. У нас с вами, похоже, много общего. Например, подготовка. Как ловко вы запустили свой вопрос о французах! Но я же вам говорил, что вы у нас в гостях, поэтому можете задавать любые вопросы, какие только сочтете нужными. А на ваш скрытый вопрос о судьбе группы сопровождения могу ответить совершенно честно – ушли. Ушли красиво, в лучших традициях. Когда наши люди прибыли на захваченный пост, там уже никого не было, кроме двух связанных часовых. Не волнуйтесь, на стоянке мы тоже никого не застали – ходят ваши люди профессионально.
Илья стал серьезным:
– Я ответил на все ваши вопросы?
– Более чем. Я бы никогда не рискнул задавать в своем нынешнем положении столько вопросов. Ваше гостеприимство выше всяческих похвал. Единственное, что меня сейчас смущает, – почему ваше гостеприимство распространяется и на меня? Ведь вы явно не меня ждали. Меня вы всячески старались остановить. Я прав?
Илья задумчиво посмотрел на Ската. Потом встал и пошел к двери. Потом вернулся, подошел к кушетке:
– Все в этом мире меняется. И очень быстро. Очень!
16 марта 1995 года, четверг, 12-00 по Киеву, Город.
В дверь позвонили.
Не знаю точно, какое именно выражение появилось у меня на лице, но на лице Петрова, как это ни странно, отразилось беспокойство:
– Вы кого-нибудь ждете?
– Нет, вроде бы, – соврал я, даже не успев понять, почему именно решил поступить так, а не иначе. Симпатий Петров у меня особых не вызывал, и его неожиданная реакция меня просто подтолкнула. То, что это Женька Дымченко прибыл по моему вызову, полученному от Татьяны, я знал почти наверняка. Но решил воспользоваться предоставленной возможностью, чтобы оценить серьезность отношения самого Петрова к происходящему.
– Если вам не трудно – откройте, пожалуйста, – довольно слабым голосом попросил я.
Петров встал и расстегнул пиджак. Волосы у меня зашевелились, когда я увидел, что Петров сунул руку, как в надоевших мне боевиках, и достал из-под полы пиджака пистолет. Я не очень большой специалист в огнестрельном оружии, но то, что извлечен был не вульгарный девятимиллиметровый пистолет Макарова, я понял сразу. Я был настолько заинтересован системой оружия, что не успел толком испугаться. Петров щелкнул затвором, глянул на меня и снова сунул пистолет в кобуру. Чтобы не выходить из образа тяжелобольного, я не мог встать и проследить за действиями Петрова, поэтому мне пришлось довольствоваться слухом. Петров поскрипел половицами возле входной двери и тихо выругался. Я с ним совершенно согласен – полы в нашей квартире совершенно исключают тихое и незаметное перемещение. Потом Петров затих, видимо, разглядывал посетителя в глазок. Наконец спросил: «Кто там?» Пауза, что там ему из-за дверей ответили, мне слышно не было. «Простите, кто?» – переспросил Петров. «Только бы он не начал пальбу через дверь», – успел подумать я.
– К вам пришел Евгений Дымченко, – чуть повысив голос, сказал Петров.
– Вы что, собираетесь отказать ему в праве посетить своего покалеченного начальника и товарища? – как ни в чем не бывало осведомился я.