– Идет. Что слышно по силовой акции? Ничего не прояснилось?
– Миша, давайте обо всем поговорим в понедельник, на свежую голову, – Виктор Николаевич встал, заканчивая разговор.
– В двух словах, Виктор Николаевич!
– В двух словах? А в двух словах контроль за проведением этой акции возложен на нас с вами. – Виктор Николаевич подчеркнул слово «контроль».
– И мы уже выяснили, где будет нанесен удар?
– Да, и будет он нанесен не зомбированными боевиками, а самыми обычными чеченцами.
– И до какого этапа мы ее контролируем? – Миша тоже сделал ударение на «Контроле».
– До получения дополнительных инструкций, – сказал Виктор Николаевич, – а пока – приказываю отдыхать.
Миша пожал протянутую руку, четко повернулся и прошел до двери. Оглянулся и спросил:
– А где это будет?
– Ставропольский край. Точнее пока не известно. Михаил попрощался, вышел из кабинета, спустился на улицу. Неторопливо пошел по тротуару. На лице появилась невеселая улыбка.
Вспомнил слова украинского журналиста о том, что сочетание «Спектра» и «Сверхрежима» может стать мощнейшим оружием. И что-то там еще сказал этот парень?
А может быть, борьба за контроль над «Сверхрежимом» и была основной целью всего происходящего? Забавно. Надо будет как можно быстрее убрать журналиста из списков. Хотя вряд ли это ему особенно поможет.
«Красиво я тогда сказал ему о единственно возможной награде в этой борьбе. Выжить, вот что главное», – подумал Михаил.
– А что же выпало мне? – вслух сам себя спросил Михаил.
Вздохнул полной грудью и произнес громко, так, что услышал проходивший мимо старик и опасливо прибавил шагу:
– Доживем до понедельника!
17 марта 1995 года, пятница, 21-00 по Киеву, Город.
В город я попал только поздно вечером. Михаил к тому моменту, как я проснулся, исчез, как и Зимний. Мы прошли с Петровым через лес и сели в поджидавшие нас «жигули». Ни я, ни Петров не проронили ни слова до самого города.
– Вас куда? – спросил водитель.
– В редакцию, – ответил я.
Сам не знаю, зачем я поехал именно туда. Машина притормозила прямо на площади. Я зацепил свою сумку и вышел из машины.
– Вас подождать? – спросил Петров. – Могу подбросить домой.
– Нет, спасибо, – ответил я и вошел в здание редакции.
На втором этаже было шумно, играла музыка. Я зашел в коридор.
– Что за веселье? – спросил я у несколько ошалевшего охранника.
– Привет, – сказал он, – день рождения отмечают, – и потом уже вдогонку добавил: – А мне сказали, что ты заболел.
– Заболел, – не оборачиваясь согласился я. Личный состав редакции был в той стадии веселья, когда норма принятия спиртного уже перейдена, но катастрофические последствия еще не начали проявляться. Было накурено и очень шумно. На мое появление никто не отреагировал. Тогда я похлопал по плечу нашего стажера, возившегося с магнитофоном. Он обернулся, и глаза его удивленно расширились.
– Где моя Татьяна? – спросил я.
– Там, – махнул он рукой вдоль коридора, – в корректорской.
Я уже двинулся в том направлении, когда он вдруг, словно вспомнив что-то, спохватился:
– Я ее позову!
– Я сам, – ответил я и толкнул нужную дверь. Вот и состоялось. Вот о чем я не хотел думать и о чем мне так и не сказал Михаил в ночном лесу. Их качнуло друг от друга, оба как-то одинаково кукольным движением взмахнули руками и испуганно посмотрели на меня.
– Ничего, – сказал я, – не стесняйся. Не ты первый, не ты последний.
Ни обиды, ни разочарования. Я слишком долго играл сам с собой в прятки.
– Где дети? – спросил я, глядя между ними.
– Саша поехал к твоим на выходные, – пробормотала Татьяна..
Я вышел в коридор. Музыка молчала, и почти все сотрудники редакции смотрели на меня. Я прошел сквозь их взгляды к двери. Возле стола охранника остановился:
– Веселитесь спокойно, неприятностей в этой газете больше не будет.
И вышел на улицу.
На дворе весна. И с этим не поспоришь. Хорошо жить на свете. И еще хорошо, что мужики не имеют права плакать. Неожиданно перед глазами встала картина: один из молодых местных политиков, подобрев от принятой дозы, спрашивает меня:
– А тебе не обидно, что мы, такие молодые, уже многого достигли, а ты – нет?
– Вы достигли? – глубокомысленно спросил я. – Это я достиг. У меня любимая жена, двое детей и интересная работа.
Защемило сердце. Я прижал его ладонью и почувствовал под рукой сотовый телефон, который мне дал Боря. Вот и пригодился. Я вынул из кармана телефон и набрал номер Давида Абрамовича.
– Да? – спросил Давид Абрамович.
– Добрый вечер, – поздоровался я. – Вы меня не выручите – очень нужна на часок машина.
– Добрый вечер, Саша, – сказал Давид Абрамович, – куда ее прислать?
– К редакции.
– Жди. Как выздоровеешь – заходи ко мне, поговорим.
Я сунул телефон обратно в карман и пристроился на ограждении.
Пусто и зябко в душе. Пусто и холодно. И что там впереди?
– Привет, Саша! – Дымченко шел в редакцию, но, заметив меня, резко изменил курс. – Как дела? Ты слышал про Лузьева?
– Слышал, – ответил я, – слышал. Ты иди веселись, потом поговорим.
– Саша, – Женька потоптался возле меня.
– Что?
– Отдел наш сегодня расформировали. Совсем.
– Туда ему и дорога, нашему героическому отделу расследований.
Возле меня остановилась Борина «девятка».
– Пока, Женя, – я помахал Дымченко рукой и сел в машину.
– Домой?
– К лесопарку. Улица Продольная.
Боря кивнул, и мы поехали. Я открыл глаза, когда машина остановилась. Приехали. Я вылез из машины, прошел к подъезду. Вспомнил и вернулся к машине.
– Чуть не забыл, – передай телефон Давиду Абрамовичу.
– Может, пусть у тебя пока побудет? – спросил Боря.
– Не нужно, ибо голым приходит человек в этот мир.
Я вошел в подъезд, подождал лифт и нажал кнопку с цифрой «восемь». На восьмом этаже я вышел из лифта и остановился перед дверью квартиры. Позвонил.
Дверь открыл Сан Саныч.
– Привет, – поздоровался он.
– Привет, – ответил я и вошел в квартиру.
– Папа пришел! – крикнул Сан Саныч в комнату.
– Здравствуй, мама, – сказал я, – не выгоните?
1996—1997 гг