что шутка удалась на славу. В подтверждение этих мыслей, Тим молча протянул мне свой телефон, на котором тут же появилась сначала картинка с изображением моего вчерашнего объявления, а затем и все последствия.
Вот оно, то самое видео, на которое я так рассчитывала и которое так безумно боюсь смотреть, но… сейчас было уже поздно искать пути к отступлению. А вдруг всё оказалось вполне невинно?
Первые несколько секунд картинка не менялась, лишь гул голосов на заднем плане становился всё громче и обширнее. Потом оператор показал сборище зевак, и по моим скромным прикидкам, их там оказалось не меньше двух десятков. И тут вдруг сквозь толпу протиснулся кто-то в форменной жилетке клуба, вставил в замок запасной ключ, и дверь распахнулась, явив миру ту самую девушку-нимфоманку. Да и выражение её лица сейчас было таким злобным, что все тут же повалились со смеху. Ведь Женечка не знала, что именно эта её особая примета указана на двери. Она что-то кричала, махала руками, а потом вдруг проследила за взглядами некоторых ребят, и замерла, уставившись на дверь. Тут же из гримёрки выскочил Тим, в знакомой чёрной кепке, которая почти полностью скрывала его лицо, и затащил свою орущую фурию обратно. Зеваки в коридоре обижено загалдели, и подоспевшей охране пришлось выводить всю компанию на улицу.
На этом счастливом моменте видео обрывалось, но даже теперь у меня не было ни малейшего желания смотреть в глаза Тиму. Совсем наоборот, искренне хотелось закрыться в ванной и просидеть там, пока он не уйдёт.
Но сбежать я не успела.
Быстро поднявшись из-за стола, Тим прошёл по комнате и, захлопнув дверь, как и в прошлый раз, подпёр её спиной. Вот теперь выхода действительно не было, и всё что мне оставалось, тихо принять своё наказание.
— Зачем ты это сделала? — его голос звучал так натянуто, что мне показалось, ещё секунда, и он попросту сотрёт меня в порошок.
— Что сделала? — почему-то именно в этот момент проснувшийся мозг подсказал, что в моём положении единственный выход — всё отрицать. Ведь у них нет доказательств, а как говорится: не пойман — не вор.
— Рина. Не зли меня, я и так на взводе. Мне прекрасно известно, что единственный человек, способный додуматься до подобного идиотизма сейчас сидит передо мной. Просто скажи, зачем?
Даже так? Что ж, значит, будем защищаться, ведь ещё Александр Македонский подметил, что лучшая защита — это нападение. И приняв вид обиженной оклеветанной королевы, я принялась играть новую роль, то есть попросту спасать свою неугомонную задницу.
— Какое ты имеешь право являться ко мне в дом, закрывать меня на моей же кухне и нападать с ни чем не обоснованными обвинениями? — процедила я сквозь зубы, сверля Тима взбешённым взглядом. — Думаешь, ты пуп Земли? Думаешь, мне больше нечем заняться, кроме как писать что-то на дверях чужой гримёрки? Нет… — сказала, отрицательно качая головой. — Мало того что ты меня ни капельки не уважаешь, искренне призираешь и считаешь наивной идиоткой, так теперь ещё и это решил на меня повесить? Давай! Но если твоя безумная любимая девушка решит прихлопнуть меня точным выстрелом в голову, это будет целиком на твоей совести.
Вот такое вышло «нападение» и, судя по округлившимся глазам заметно присмиревшего Тимура, наступательная операция прошла успешно. Задница спасена!
Он молчал, видимо, обдумывая и анализируя всё, что я сейчас сказала, но от двери предпочитал не отходить. Поэтому мне не оставалось ничего другого кроме как налить кофе и приступить к завтраку. Помнится Кэт что-то говорила про клубничные круасаны…
Если честно, врать я категорически не любила, но благодаря неуёмной фантазии и большому шилу в известном месте, всю свою юность только и занималась тем, что искусно лгала, то одним, то другим. Потом, конечно, одумалась, и стала говорить только правду, и вот теперь эти навыки врушки-актрисы почти спасли мне жизнь. Надеюсь, что играла я хорошо, потому что в противном случае, до поедания круасанов я уже не доживу.
Наверно, сегодня был какой-то неправильный день… Или звёзды в неведомых мне созвездиях расположились так, что он стал ненормальным только для меня. Потому что произошедшее в следующий момент, мгновенно сломало всю мою стратегию, смело оборону и разбило в пух и прах, казавшиеся такими надёжными, стены укреплений.
Пока я задумчиво насыпала в чашку гранулы растворимого кофе, и полностью погрузилась в анализ собственной игры, Тим тихо подошёл сзади, аккуратно обнял меня за талию и, положив подбородок на моё плечо, тихо прошептал:
— Извини…
Да какой там шок? Я чуть дара речи не лишилась от такой его неожиданной выходки. Тут всеми нервами с опаской ожидаешь удара или пламенной обличительной речи, а враг запросто обнимает и просит прощенья!
Хорошо, что у него хватило сообразительности отстраниться раньше, чем ко мне вернулось потерянное самообладание, но когда это всё-таки произошло, на душе стало только хуже. Ведь память снова услужливо подсунула картинки его вчерашних любовных утех. И от этих воспоминаний по коже пробежали мерзкие противные мурашки.
Резко развернувшись, я попыталась успокоиться, но сделать это оказалось уже невозможно. А Тимур просто стоял у окна кухни и внимательно наблюдал, как быстро мелькают эмоции на моём лице. Как шок сменяется умилением, затем дикой обидой и отвращением. И в этот момент мне почти безумно захотелось разрыдаться. И даже присутствие Тима не было способно это остановить.
Борясь с подступившим к горлу комком, я подняла на Тимура полные слёз глаза, и одними губами прошептала: "Уходи…" У меня больше не было сил играть, и он это понял, да только совсем не собирался исполнять мою просьбу. А ведь истерика была уже на пороге. Я бы даже сказала, что она уже началась…
Мою гордость спасла неожиданно вошедшая на кухню Кэт. Она внимательно посмотрела на замершего Тима, потом перевела взгляд на моё опущенное лицо и беззвучно текущие по щекам слёзы. И не говоря ни слова, подхватила меня под локоть и потащила прочь.
Сейчас мне было абсолютно всё равно, куда и зачем она меня ведёт, и только оказавшись на своём излюбленном месте — на полу перед кроваткой Вэла, смогла сообразить, что произошло. Наверно, комната спящего малыша действительно была единственным местом на планете, где я могла окончательно скинуть все свои маски и позволить самой себе быть просто Риной. Просто слабой девочкой, совершившей за свою короткую жизнь огромную кучу ошибок. И лишь сейчас, оказавшись в этом благословенном месте, я окончательно дала волю слезам. Потому что скрывать от единственного зрителя, к тому же спящего, мне было не чего.
Вот, думаю иногда, вроде взрослая девушка, с целым вагоном набитых шишек и собранных "граблей", и давно должна научиться стойко переносить все превратности жизни… Но как-то не получается. Хотя, если так рассудить, у меня есть только одно по-настоящему слабое место. Этакая "ахиллесова пята", удары по которой оказываются самыми болезненными. Своеобразная ложка дёгтя в огромной бочке мёда… Я уже даже не знаю, с чем подобное можно сравнить, но Тим в моей жизни, как любимая больная мозоль, причём хроническая и неизлечимая. Наверно, кто-то наверху справедливо решил наказать нас двоих друг другом за все прошлые прегрешения. Ведь, если признаться честно, мы с ним оказались безумно похожи, оба слишком упрямы и принципиальны. Почти равные по силе противники. Но, несмотря на всё это, он меня всё-таки переиграл.
В тишине комнаты, разбавляемой лишь мерным посапыванием Вэла, я начала медленно успокаиваться. Наверное, всему виной моё новое состояние организма с повышенным уровнем гормонов, ведь раньше я по таким пустякам не расстраивалась. Да и вообще, до встречи с Тимом считала себя хоть и нервной, и даже местами вспыльчивой, но уж точно не такой тряпкой.
Теперь голова снова начала работать в режиме холодного ума, и в ней тут же мелькнула мысль, что нужно срочно возвращаться на кухню. Потому что нам с Тимом необходимо закончить разговор на нейтральной ноте, чтобы произошедшее сегодня никак не отразилось на нашей совместной работе.
Именно поэтому я решительно поднялась на ноги, и поплелась умываться. Но когда подходила к распахнутой двери кухни, вдруг остановилась, уловив то, что для моих ушей явно не предназначалось.
— А что Арина? Что именно ты хочешь от меня услышать? — нервным тоном говорил Тим, обращаясь к Кате. — Она меня искренне ненавидит всеми фибрами души, а если я пытаюсь приблизиться, её сразу накрывает паника, как будто я не человек, а как минимум, вурдалак!
— Ты сам в этом виноват, — голос Кэт показался мне слишком суровым.
— А она, значит, у нас просто бедная овечка! Несчастная жертва, извечная страдалица, которая всю оставшуюся жизнь будет упиваться своими никчёмными обидами! Катя, она мне никогда не простит того, что было на побережье! Скажи, вот ты бы простила?
— Не знаю, — машинально ответила девушка, и у меня создалось впечатление, что она уже думала над этим.
Простила бы или нет? Странный вопрос. А я даже об этом не задумывалась. Наверно, потому что считала — простить можно того, кто хочет получить это прощение, а иначе даже не стоит и пытаться.
Я решительно перешагнула порог кухни, на которой в этот момент воцарилась почти идеальная тишина. Оттого мои глухие шаги мне самой казались этакими ударами молотка в зале суда. Набрав в пустой чайник воды, клацнула выключатель на ручке и, глубоко вздохнув, повернулась к ребятам.
— Какую, однако, интересную тему вы завели, — проговорила, усаживаясь на подоконник. — Жаль, что большую её часть я пропустила. И, думаю, меня вряд ли посветят в подробности, если попрошу. Хотя, последний вопрос оказался тоже очень даже интересным. Простила бы или нет…
Видимо, мой монолог произвёл слишком сильный эффект на присутствующих, потому что они до сих пор молчали, глядя на меня, как на инопланетянина. Вода в чайнике громко забулькала, переключая моё внимание на себя. Молча залив кофе кипятком, и схватив-таки со стола круасан, я снова влезла на подоконник.