– Нравится? – нетерпеливо спросил Теодор уже в сотый раз за этот вечер. Так, словно скажи Кристофер «нет», он бы мгновенно нашел сотни способов развлечь его по-другому.
– Это лучший кофе, который я пробовал! – не кривя душой, сообщил Кристофер, не уточняя, что пробовал он не так уж и много, и Теодор заметно расслабился, откидываясь на спинку плетеного кресла. Кристоферу нравилось, что тут были разномастные столы и стулья – это придавало месту особое очарование.
– Я рад, что тебе нравится, – искренне произнес Теодор.
Кристофер невольно засмотрелся, как он отпил свой кофе, взял ложечку, отламывая кусочек торта и отправляя его в рот. Его пальцы, шея, губы, которые он облизывал, чуть влажные от пота и снега пряди взъерошенных светлых волос. Лениво прикрытые глаза, свитер с широким горлом и рождественскими оленями. Теодор так вписывался в эту уютную обстановку, словно сам по себе воплощал слово «уют».
Кристофер легко мог представить их обоих в каком-нибудь маленьком теплом домике: треск поленьев в камине, пушистый ковер на полу, приятная музыка на фоне. Он представил метель за окном, которая не доставала до них, как бы ни старалась, представил, как они сидели бы на полу перед огнем, и Кристофер прижимался бы спиной к груди Теодора, и их обволакивал бы аромат еловых веток, развешанных по стенам и украшенных новогодними игрушками, запах горячего шоколада и яблочного пирога. Он представил, как эти мягкие губы касаются его виска, кончика уха, обводят острую линию челюсти…
– Крис? – Теодор заглянул в его глаза, вырывая из мыслей, и Кристофер вздрогнул, мгновенно заливаясь краской, выдающей его с потрохами. Теодор с подозрением прищурился. – О чем задумался?
– Да так, о всякой ерунде, – смущенно пробормотал он, набивая рот вкуснейшим чизкейком. И почему он вообще это представил? Вот ведь глупости.
Теодор посмотрел на него недоверчиво, но больше ничего не спрашивал об этом. Они болтали о всяком, смеясь и наслаждаясь комфортом, который ощущали в присутствии друг друга. Кристоферу нравилось быть с Теодором, и его пугало то, насколько он очарован им. Всего одно свидание – и Кристофер уже ощущал себя парящим в воздухе. Это было страшно, потому что Теодор постоянно повторял, что это просто «пробник свидания», и от этого становилось обидно до такой степени, что сжималось сердце. Не то чтобы Кристофер хотел и ждал чего-то, или надеялся на что-то, но…
Но что?
– Тео, – тихо позвал он, опуская взгляд на почти пустую кружку и обводя пальцем мордочки муми-троллей на ней, – могу я спросить кое-что?
– Конечно, – легко ответил он. Кристофер сглотнул.
– Помнишь, год назад… На вечеринке в честь начала года, – неуверенно, спотыкаясь о каждое слово, начал он, не заметив, как Теодор мгновенно напрягся. – Ты не… ты не знаешь, кто тогда пошел за мной в комнату?
Сердце Теодора ухнуло. Горло будто сжалось, и ему потребовалось невероятно много усилий, чтобы сохранить невозмутимый вид.
– Ты же говорил, что ничего не помнишь после алкоголя, – неожиданно глухим голосом выдавил он.
Кристофер поднял на него круглые наивные глаза, и Теодор внезапно почувствовал тошноту.
– Да, но тогда я не пил. Только колу, – признался он, его голос звучал растерянно, будто он не понимал, зачем нужна эта информация.
Теодор сжал в пальцах несчастную кружку, отворачиваясь к окну. Атмосфера за столиком резко поменялась, и Кристофер это почувствовал, только не догадывался о причине. Он уже испугался, что все испортил, и хотел поменять тему, как Теодор поинтересовался:
– Зачем тебе знать, кто это был?
Кристофер пожал плечами, выдавливая неловкий смешок.
– Я бы ударил его в нос, – попытался пошутить он, и Теодор изобразил кривую ухмылку. Кристофер с сожалением опустил голову, ощутив, что вновь сказал что-то не то. Но что он должен был ответить? Что хочет поговорить с ним? Посмотреть в глаза и проверить, насколько его представление о нем соответствует реальности?
Кристофер не был дураком и глупым мечтателем, но был романтиком, и тот раз был для него первым. Он просто хотел знать, с кем разделил его.
Взгляд Теодора стал темным-темным. Под ним Кристоферу сделалось некомфортно, и он уже пожалел, что вообще поднял эту тему.
– Я выходил курить, – вдруг нехотя ответил Теодор. – Я не знаю, кто пошел за тобой.
– О, – Кристофер сдулся, пытаясь улыбнуться. – Ничего. Это не так важно.
Они допили кофе в молчании. Теодор расплатился, хотя Ева и настаивала на том, что это подарок заведения. Тот упрямо оставил на прилавке купюру и вышел из кафе первым, придерживая, тем не менее, для Кристофера дверь.
Кристоферу едва ли не до слез стало страшно, что он все разрушил, но, когда они сели в машину и тронулись с места, Теодор включил радио, и привычная озорная улыбка вернулась на его лицо.
Чему он точно научился за все эти репетиции, так это играть. Изображать эмоции, которых на самом деле не ощущал.
– Покатаемся немного, Крис?
Кристофер торопливо кивнул, обрадовавшись, что все хорошо. Они катались по вечернему городку, подпевая песням из радио и смеясь, Теодор скандировал строчки из их пьесы, напоминая о том, что они должны обязательно позаниматься вдвоем еще хотя бы пару раз перед премьерой.
Кристофер смеялся, больше не вспоминая о неудачном вопросе и скользком ответе, который на него получил.
Они подъехали к дому Кристофера, когда время перевалило за девять вечера. Теодор тоже вышел из машины, чтобы проводить до самых ворот, хоть смущенный Кристофер и настаивал на том, что это лишнее.
– Все должно быть идеальным до последнего мгновения! – возмутился Теодор, следуя за ним.
«Куда уж идеальнее», – с непонятной тоской подумал он.
Они подошли к крыльцу, и Кристофер обернулся.
– Ну вот и все, – неуверенно пробормотал он. – Пока?
– Подожди, – Теодор остановил его, аккуратно обхватив пальцами голое запястье. – Окончание любого хорошего свидания – это…
Он приблизился, и сердце Кристофера начало биться где-то в горле, глухо и беспощадно, ладони взмокли, а дыхание невольно перехватило.
Теодор был близко, ближе, чем когда-либо до этого, и его глаза мягко светились от чувства, название которому Кристофер был дать не в силах. Оно обволакивало его, отдавалось покалыванием в кончиках пальцев, и сейчас он больше всего на свете хотел, чтобы Теодор его поцеловал.
Это необъяснимое, даже жестокое желание, взявшееся из ниоткуда, но это было так необходимо сейчас. И он, ведомый этим бессознательным порывом, невольно начал тянуться вперед, но Теодор успел быстрее и поцеловал его сам. Коротко и нежно, в щеку, совсем близко к уголку губ.
И Кристофер выдохнул, и столько разочарования было в этом выдохе, что даже Теодор, кажется, его заметил, но почему-то ничего не сказал. Улыбнулся тепло и немного грустно, потрепал его по щеке, как неразумного ребенка, и отстранился.
– Пока, малыш, – тихо попрощался он.
Кристофер не ответил. Только смотрел на то, как Теодор шел к машине, садился в нее и отъезжал, ни разу не обернувшись. Оставив его позади.
И Кристофер знал, когда загадывал сегодня желание, что оно не сбудется, но почему-то ему все равно хотелось плакать, ведь всего на секунду, в ожидании поцелуя, который ему не суждено было получить, он, казалось, поверил в чудеса.
7
– Кристофер, что там с музыкальным оборудованием? – прокричал мистер Уилсон через весь зал.
Кристофер лениво поднял на него взгляд – учитель был весь взмыленный, взволнованный, ни минуты не сидел спокойно, вечно куда-то несся, только каштановая макушка мелькала то там, то здесь. Весь кружок наблюдал за ним со смесью жалости и веселья – смешно было видеть то, как обычно собранный мужчина теряет покой.
Премьера их постановки была назначена на следующий вторник – у них было чуть больше недели. Они уже почти закончили с подготовкой сцены, установили декорации, софиты, предвкушение бежало по венам, будто ток, и даже тяжелые шторы из красного бархата, которые висели тут, кажется, со времен основания города, словно подрагивали от нетерпения.
Наконец-то эта забытая сцена, обслуживающая только скучнейшие математические эстафеты и вгоняющие в тоску поэтические вечера, станет тем, чем должна была быть изначально, – хранительницей театрального искусства.
Возможно, Кристофер был самонадеян чуть больше нужного, но он не собирался отказываться от своего мнения. То, что они творили тут, – это искусство, и пусть они были всего лишь группкой школьников во главе с немного фанатичным (порой пугающе фанатичным) учителем, они создавали что-то красивое. У них почти не было финансирования, не было профессиональных костюмов, декораций, музыкального сопровождения, они все делали сами. И Кристофер гордился этим, несмотря на то, что они еще не выступили. И даже если они провалятся, даже если их обсмеют, он все равно будет горд.
– А что с ним? – не скрывая усталого вздоха, спросил он.
Теодор рядом с ним понимающе улыбнулся. Они сидели вдвоем перед микшерским пультом, и Теодор то и дело тянулся к кнопкам, получая от Кристофера по рукам. Он пытался выгнать его на сцену, где репетировали остальные ребята, но тот будто приклеился к нему.
Не то чтобы Кристоферу это не нравилось. Причина была, скорее, в обратном, – ему нравилось слишком сильно. С его сердцем происходило что-то ненормальное, и тетушка бы с улыбкой назвала это «первой любовью», если бы он подумал о том, чтоб поделиться с ней своими переживаниями. Но тетушка, кажется, и сама все поняла в тот день, когда Кристофер вернулся с ненастоящего свидания.
Сложно было не понять – глаза у него блестели, щеки горели, и он прижимал дрожащую руку к сердцу, будто удивляясь тому, что оно так колотится.
– Просто уточняю, – нервно повел плечами мистер Уилсон, чувствуя явное осуждение учеников за свою беспричинную панику. – Вдруг что! Это, знаешь ли, очень важно, а ведь…
– Мистер Уилсон, – мягко прервал его Теодор,